— Это вопрос чисто военный. По каким-то своим соображениям Дикон решил истолковать полученный приказ так, как ему удобно. А это, моя дорогая Джинни, серьезный проступок, подлежащий наказанию. И лейтенант Молфри прекрасно знает об этом.
— А, какая ерунда, — отмахнулась Джинни. — Иногда я думаю, что вы все — мальчишки, играющие в солдатиков. — Алекс открыл рот от удивления, но она продолжала: — Дикон хотел участвовать в бою и, когда не смог найти меня, вполне правильно решил, что я вне опасности, поэтому он и ринулся в бой. Только не говори, что ты его винишь в этом. Уверена, на его месте ты чувствовал бы то же самое.
— Может быть, и чувствовал, но я не поступил бы так же.
Джинни посмотрела на него, сузив глаза.
— Будь честен, — сказала она. — Когда тебе двадцать, ты отчаянно стремишься впервые попробовать себя в бою — разве ты не поступил бы также? И, в конце концов, он не нарушил приказ, просто по-иному его истолковал.
— Ты неравнодушна к этому молодому человеку, так ведь?
Джинни улыбнулась.
— Как и ты. А Дикон просто боготворит тебя.
— Он знает, что его ожидает, — сказал Алекс, нахмурившись.
— Ну тогда удиви его. Если ты выскажешь ему все с присущим тебе… гм… красноречием, уверена, что достигнешь цели так же успешно, как если бы понизил его в звании.
Переменив тему, Алекс предложил ей руку.
— Пойдем, пора на церемонию похорон. Ты ведь захочешь присутствовать как член отряда.
Идя рядом с ним, Джинни подумала, что она, как это ни странно, действительно чувствовала себя частью этой компании и действительно хотела посетить церемонию, печальную в своей значимости. Она также сама поухаживала бы за ранеными, но нельзя добиться всего за один день.
Когда церемония закончилась, все явно почувствовали облегчение, направляясь в дом, чтобы утопить в вине переживания дня, чтобы смерть снова стала тем, чем ей и положено быть — общепринятым фактом жизни. Только Дикон все еще казался напряженным, и когда после отбоя он последовал за своим командиром в казармы, Джинни подумала, что сейчас он, как никогда, похож на человека, идущего на эшафот.
Она встала в коридоре, за углом, так, чтобы не слышать происходящее в комнате, которую Алексу отвели для работы. Ждать пришлось долго. Наконец Дикон вышел из комнаты и тихо закрыл за собой дверь.
— Что случилось? — спросила Джинни, выглядывая из-за угла и подзывая его.
Дикон вздрогнул, подошел к ней.
— Не хочу когда-нибудь пройти через такое еще раз, — простонал он, опершись о стену и вытирая лоб с отчаянным вздохом.
— Но ты по-прежнему лейтенант? — нетерпеливо спросила Джинни.
— Да. — Он слегка усмехнулся. — Не знаю почему, но звание осталось при мне, хотя я чувствую себя так, словно меня разделали под орех.
Лежа ночью на узкой кровати, Джинни думала, что действительно невозможно достичь всего лишь за один день. Но нельзя сказать, что она была недовольна прошедшим днем. Однако, безусловно, было бы лучше, если бы она не потеряла собранную мяту.
Глава 11
— Что происходит? — Джинни, услышав на следующее утро громкие голоса, посмотрела в сторону ворот.
— Возвращается ночной патруль, — сообщил ей Дикон. — Наверно, поход был удачным. Поймали несколько мятежников для виселицы.
И будто в подтверждение его слов громкий приветственный крик раздался во дворе, где отрад полковника Маршалла готовился отправиться в путь.
В ночном патруле было около двадцати солдат. С ними — примерно полдюжины пленников, истекающих кровью, со связанными руками. Они спотыкались, подталкиваемые пиками.
Расстроенная, Джинни отвернулась от этого зрелища, недоумевая, возможно ли когда-нибудь привыкнуть к таким ужасам.
Но она что-то заметила краем глаза. Медленно, закрыв рот рукой, она снова посмотрела на пленных.
— Питер, — прошептала она его имя и закричала: — Питер! — На глазах у собравшихся во дворе и прежде чем Дикон успел отреагировать, она бросилась через двор и обвила руками сгорбившегося, избитого, почти неузнаваемого Питера Эшли.
— Что они сделали с тобой? — бормотала она мучительным шепотом, убирая длинные, растрепанные локоны кавалера с глубокой раны на его лбу.
— Почему ты здесь, Джинни? — выговорил Питер распухшими губами. — Уходи. Нельзя, чтобы тебя видели со мной.
— Эй, госпожа! — Коренастый солдат с жестким ртом грубо схватил ее за плечо. — Никаких разговоров с пленными.
— Убери от меня свои руки! — накинулась на него Джинни с бешеной злостью, хлопнув по руке на своем плече так, словно это был комар. — Тварь! Я буду говорить, с кем захочу.
Солдат ударил Питера под колено, и он упал вперед, на камни, не сумев удержаться со связанными руками.
Джинни накинулась на солдата; проклятия и ругательства посыпались так естественно, словно из уст у бывалого моряка. Она ударила его кулаком в живот, потом успела еще как следует стукнуть по ноге, прежде чем двое солдат оттащили ее. Она дралась сразу с тремя с отчаянной храбростью тигрицы, защищающей своего детеныша, не обращая внимания на боль, которую ей причиняли эти трое, пытавшиеся сдержать ее.
Дикон, наконец, пришедший в себя от потрясения, кинулся бежать к свалке как раз в тот момент, когда Алекс и Джек Рединкоут, увлеченные разговором, появились в двери здания по другую сторону двора.
— Это еще что такое? — воскликнул Алекс. Джинни можно было различить только по мелькавшей голубой юбке, но слова ее отчетливо разносились по всему двору. Алекс, совершенно не представлявший, что происходит, побежал так, словно все черти гнались за ним, и легко нагнал лейтенанта. — Отпустите ее, — заорал он так, что три солдата немедленно стали по стойке смирно, а Джинни, тут же воспользовавшись преимуществом свободы, со злостью ударила их, прежде чем упасть на колени перед Питером, который пытался встать без помощи рук.
Алекс сразу узнал Питера и все понял.
— Вставай, Джинни. Тебе здесь не место.
Джинни сбросила его руку.
— Ты такой же, как они, — презрительно заявила она. — Он ранен, но ты оставишь его лежать здесь, чтобы его били, как злую собаку в подворотне.
— Джинни, ради Бога, — пробормотал Питер. — Алекс прав. Оставь меня.
— Ни за что! — Обхватив раненого рукой за талию, она помогла ему подняться, шатаясь под тяжестью ослабевшего тела. — Господи, что они с тобой сделали? — Снова сказала она, вытирая платком кровь на его лице.
Алекс на какое-то мгновение заколебался. Джинни, похоже, не понимала, что Питер Эшли — попавший в плен мятежник, и сейчас никто из них уже не в силах помочь ему. Он мягко взял ее за руку и тихо и спокойно заговорил с ней.
— Ты должна сейчас уйти, Джинни. — В этот момент два солдата, пришедшие в себя после неожиданной атаки, временно парализовавшей их, кинулись вперед и грубо схватили пленника с двух сторон.
— Оставьте его в покое! — закричала Джинни, снова бросаясь на них. Алекс схватил ее, и она стала отбиваться теперь уже от него, царапаясь и нанося удары. Казалось, в его руках была разъяренная фурия. В отчаянии Алекс приподнял ее, с трудом удерживая на вытянутой руке, ведь Вирджиния Кортни была далеко не хрупкой малышкой, но выбора у него не было, и от этого силы удвоились.
Джинни увидела, как Питера тащат солдаты, и ноги его волочатся по земле, и ее безумные метания внезапно прекратились.
— Они замучают его, — простонала она и, когда Алекс опустил ее, разрыдалась. Алекс обнял ее, прижимая ее голову к груди, пока она плакала. Джек Рединкоут недоуменно почесывал затылок, Дикон неловко отошел к своему коню, майор Бонхэм казался невозмутимым, и все во дворе с удивлением смотрели, как полковник Александр Маршалл из Армии нового образца утешает пленную роялистку, которая только что ожесточенно нападала на трех солдат Кромвеля, а потом и на него самого.
— Я должна идти к нему, — рыдала Джинни. — Он ранен, и они убьют его, ведь так? — Она подняла голову, и ее глаза, мокрые от слез, были полны осуждения.
Алекс ничего не отрицал, потому что не мог солгать ей.
— Ты должна смириться, милая, — мягко сказал он. — Это война. Питер Эшли знает это. Ты ничего не можешь сделать для него сейчас.
— Нет… нет. — Она отчаянно качала головой, словно не желая слышать его. — Ты можешь что-нибудь сделать для него. Не дай им убить его.
— Не могу, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Двое моих людей вчера были убиты, еще три тяжело ранены Питером и ему подобными. Таков закон войны, Джинни.
Она стояла неподвижно, глядя на него, а слезы ручьем бежали по ее щекам. Алекс молил Бога, чтобы она никогда больше не смотрела на него таким взглядом — обвиняя, осуждая и с отчаянной безысходностью. Ее платок был в крови Питера, и когда она поднесла его к мокрому лицу, на нем остались розовые разводы.
— По крайней мере, дай мне увидеть его, — сказала она.
— Это не поможет. — Не в силах выносить такое, он достал свой платок и вытер кровь и слезы с ее лица.
— Он умрет, — горячо произнесла она. — Что случится, если я поговорю с ним? И почему ты думаешь, что это не поможет, если он увидит друга в свою последнюю минуту? Вы с ним когда-то были друзьями. Разве это уже не имеет значения?
— Ты только расстроишься, — ответил он невпопад. — Ты ничем не можешь ему помочь, и это расстроит тебя.
— А разве я не могу сама принять решение о том, на что готова пойти ради своих друзей? Если ты опасаешься, что я что-то задумала, то можешь пойти со мной. — Последние слова были брошены ему в лицо с презрительным вызовом, и Алекс устало вздохнул.
— Я боюсь не этого.
— Так чего же тогда? — Ее слезы высохли, и теперь она не нуждалась в утешении. Вновь отважная мятежница была готова сражаться с завоевателями за правое дело.
Полковник Рединкоут, деликатно отошедший в сторону и наблюдавший за происходящим, задумчиво кивнул. Ему редко приходилось присутствовать при столь интересной сцене. Его старый друг, судя по всему, сильно увлекся. И винить его не за что. Эта женщина действительно отважна, как Алекс и говорил, да при этом еще и великолепна. Ее, однако, придется укрощать; и что, черт побери, скажет Кромвель? Рединкоут прервал размышления на эту захватывающую тему и поспешил на помощь другу.
Он кашлянул, привлекая внимание Алекса.
— Алекс, не вижу никакого вреда, если дама хочет поговорить несколько минут с пленным. Лучше бы поторопиться с этим, — деликатно заметил он, надеясь, что ему не придется вдаваться в подробности. Из мятежников выбьют все сведения, прежде чем отправят к праотцам, и вскоре Питер Эшли уже не сможет беседовать связно с другом.
Судя по мрачному выражению лица Алекса, он нутром почувствовал, что ему немедленно надо увезти Джинни отсюда. Все, что здесь происходит, не для женских глаз. Но не в его власти решать за Джинни. Для женщины с такой внутренней силой не существует преград.
— Пять минут, — сказал он. — Потом мы выступаем. Мы и так уже задержались. — Он намеренно говорил отрывисто и сухо. — Джек, пожалуйста, проводи ее. — Потом, не глядя на Джинни, повернулся и направился к отряду.
— Пожалуйста, сюда, госпожа Кортни. — Джинни последовала за полковником Рединкоутом в квадратное здание, куда охранники уже увели пленных. Откуда-то раздался жутковатый крик, больше похожий на звериный, чем на человеческий, и Джинни, вздрогнув, остановилась. Полковник грубо выругался и пробормотал: — Здесь не место для женщины.
— Уверена, что раньше вы их тут принимали, полковник, — резко сказала Джинни, снова взяв себя в руки. — Мне с трудом верится, что вы проявляете больше чуткости к пленным женского пола.
Полковник Рединкоут понял, что ему в какой-то степени жаль Алекса Маршалла. Он провел Джинни в маленькую комнату с каменными стенами без окон, где стоял лишь один табурет.
— Подождите здесь, госпожа, я приведу пленного. — Через несколько минут послышалось шарканье ног; затем тяжелая дверь со скрипом отворилась, и Питер Эшли с трудом вошел и привалился к стене. Дверь за ним захлопнулась. Джинни в два шага оказалась рядом с ним и помогла ему сесть. В глазах ее стояли слезы, но ради него она пыталась сдержать их.
— Это безумие, Джинни. О чем ты только думаешь? — запротестовал Питер, одновременно до боли сжимая ее руки.
— У меня только пять минут, — сказала она, пожимая его руки в ответ. — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Передать что-нибудь?
— Как много сожалений, — сказал Питер, словно отвечая на ее вопрос. — Столько сожалений, когда знаешь, что не в силах ничего изменить. Я не сделал предложение Салли Тернхэм: надеялся, что война скоро кончится, а мне хотелось воевать, не мучаясь мыслями о жене. Передай ей, Джинни, прошу, что я умер, думая о ней и сожалея. Моей семье… скажи им… скажи им то, что сможет порадовать их.
— А Эдмунд? — шепотом задала Джинни вопрос, который более всего тревожил ее с того момента, как она увидела Питера. Казалось жестоким спрашивать его о ком-то другом, когда он стоял на пороге смерти, но она ничего не могла поделать с собой.
— Слава Богу, он в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70