Вердикт – это звучит весомо.
Судья Окончательного Приговора внешне немного напоминал Ларисе голливудского комедийного актера Люка Уилсона. Этакий миляга с ямочкой на подбородке и проникновенно-сексапильным взглядом, от которого все женщины тают, как мороженое “Баскин-Робинс”. Но аксиому о том, что внешность обманчива, Лариса усвоила еще в перинатальный период своей жизни, поэтому и не обольщалась. От не людей, да к тому ж еще и благородных, можно ожидать всего.
“Люк Уилсон” воздвигся над своим креслом, обвел зал взором шоколадно-карамельных глаз и заговорил:
– На основании заслушанных показаний господина Ежинского и госпожи Данниковой, а также при учете ранее поданных донесений господина Жупаева и господина фон Вымпеля Суд Чести постановил: князя Антуана Поля Ежинского в преступлениях против чести, как то: незарегистрированная многократная смена облика, насилие над женщиной, клевета, подтасовка фактов, нарушение законов цензуры, правил приличия и хорошего тона – считать виновным. В соответствии со степенью вины Суд назначает следующие меры пресечения…
Лариса глянула на Ежинского. Тот уже не сидел, а стоял, вцепившись руками в барьерчик, не замечая того, что лицо его превратилось в кишащую личинками чашку Петри, а глаза напоминали стеклянные колбы, заполненные флуоресцентным раствором.
“Форму не держит, – поняла Лариса. – Не до того”.
– …Меры пресечения. Лишение охотничьей лицензии бессрочно. Лишение права посещения курортной зоны “Дворянское гнездо” сроком на тридцать лет. Лишение права регенерирующей смены облика сроком на пятьсот лет…
– Я же за пятьсот лет рассыплюсь без регенерации… – прохрипел Ежинский. – Милосердия!
Судья этого будто не слышал и продолжал:
– Выплата компенсации госпоже Раисе Данниковой за нанесенный моральный и физически и ущерб. Размер компенсации будет определен после комиссионной оценки стоимости недвижимого имущества господина Ежинского.
– Надеюсь, это все? – опять захрипел Ежинский. – Может, вы меня еще и титула лишите?
– Успокойтесь, князь. С вас и этого достаточно, – насмешливо сказал Глас Правды. Глас Чести кивнул, соглашаясь с ним.
– Следующее постановление Суда Чести является исключительным, поскольку Суд Чести не занимается вопросами ответственности людей перед морферами. Но поскольку госпожа Раиса Данникова находится на территории, принадлежащей морферам, то Суд Чести Общества Большой Охоты счел возможным вынести свой вердикт и по поводу ее проступков.
Лариса слушала Судью, удивляясь собственному спокойствию. Одно противно – вид Ежинского. Но ведь это скоро кончится, да?
– Суд Чести постановил оправдать госпожу Раису Данникову на основании того, что ее проступки, как то: нанесение морферу тяжких телесных повреждений (зеркальные ожоги), проникновение на закрытую территорию храма Казанской Божией Матери и вынос бриллианта – продиктованы инстинктом самосохранения, а также неполным знанием законов Общества Большой Охоты. Поэтому в отношении госпожи Раисы Данниковой Суд…
– Стойте! – взревел морфер Ежинский, и лицо его от этого рева взорвалось тучей белых жирных личинок. – Не торопитесь с оправданиями этой шлюхи! Вы говорите – Раиса Данникова? Ха-ха!
Ежинский выполз из-за своего барьерчика. Не вышел, а именно выполз. Потому что более всего сейчас его тело напоминало складчатое тулово здоровенного глиста вроде солитера или бычьего цепня. Словом. Ежинский был не в облике. И даже не в форме. Однако ротовое отверстие с функциями речи у него имелось. Правда, речь была несколько несвязной и неблагозвучной.
– Раиса, да? Р-раечка, девочка-играечка, хрр-с… Гас-спада, я упал… уполз… упол-номочен сделать вам заявление! И раз-навсегда раз-зоблачить эту стерву… суку… ш-ш-шлюху п-паскудную!
Личинки кишели на полу возле ног (точнее, того, что весьма отдаленно напоминало ноги) Ежинского.
– Она, – указательный палец-червяк направлен в сторону Ларисы, – н-не та, за кого себя вам тут вы-давлива… выдавила… выдавала! Проклятие! Эт-ту женщину на самом деле зовут Лариса Бес-придан-нинева. Тьфу, еле выговорил!
– И что с того? – холодно поинтересовался Судья Окончательного Приговора.
– А то-с, что на самом деле-с эта женщина никогда не нанималась в нашу зону через агентстве) “Корунд”! Она устранила настоящую Раису Данникову и под прикрытием ее досье проникла к нам с ужасной целью, да-с!
Личинки сыплются на пол и расползаются по залу. Неужели никому, кроме Ларисы, не противно на это смотреть?
– Эта Ла-ри-са по профессии не кастелянша, ха! – продолжал обличать Ежинский. – Она убийца. Именно. Yes. Ja. Oui. Убийца мастер-класса, профессиональная отравительница, вот-с! Кличка – Косметолог, потому что она усра… устраняла свои жертвы при помощи косметики…
– Просроченной, что ли? – поинтересовался кто-то из зала.
– Тьфу! Чушь! Дураки! Отравленной косметики! Страшные яды, смертельные дозы, уй!
– Вы порочите женщину, которая стала причиной вашего падения, Ежинский, и тем только усугубляете тяжесть своего положения. Ваши речи бездоказательны! – строго сказал Глас Чести.
– Э не-э-эт! – затряс когтистой, в клочьях шевелящихся червей лапой князь. – У меня есть доказательства! Вот!
Он широко разинул рот, совсем как мультяшный человечек в рекламе зубной щетки “Джонсон и Джонсон”, и извлек из черноты своей пасти радужно сверкнувший компакт-диск:
– Вот доказательства. – Ежинский хлопнул пастью. Диск брезгливо взял Главный Судья. – Это полное досье на Косметолога. Составлено из секретных файлов ФБР, ФСБ, Интерпола, Аль-Кайеды и солнцевской группировки. Ознакомьтесь на досуге, хе-хе-кс.
– Диск какой-то поюзанный… – пробормотал Главный Судья. – Жевали его, что ли… задницей.
Состав Суда неприлично расхохотался. Главный отбросил диск:
– Ознакомимся, но это не доказательство. Кроме того, Большую Охоту не волнует, кем является человек, служащий в зоне “Дворянское гнездо”, если он служит исправно и дисциплинированно. Так что… Уймитесь, князь. И перестаньте сорить тут всякой дрянью.
– Это еще не все!!! – опять взревел Ежинский. – Вы думаете, она сюда явилась, чтобы простыни стелить, да-с?! Полотенца менять?! Нет!
– Ну конечно, – иронично протянул барон фон Вымпель. – Бедняжка явилась сюда для лишь того, чтоб ублажать гениталии князя Ежинского…
– Барон, ваш тон…
– Заткнитессссь! Эта тваррррь пробраласесь сюда, чтобы убить! Отравить! – развопился Ежинский.
– Кого же? – чуть напряглись представители Суда. Им показалось, что Ежинский уже не валяет дурака.
– ГОСПОЖУ ВЕРУ ЧЕРВОНЦЕВУ!!!
Стало тихо. А потом все услышали гневный голос директрисы “Дворянского гнезда” Аркадии Ефимовны:
– Этого не может быть!
– Может! – взвизгнул в ответ Ежинский, крутанулся вокруг своей оси и вмиг стал выглядеть как лондонский денди. Только глаза остались по-прежнему отвратительными. – Может!
Он метнулся к оцепенело замершей на табуретке Ларисе и протянул ей ладонь:
– Скажи им всем, моя сладкая деточка, что это у меня за конфеточка!
На ладони морфера лежал хорошо знакомый Ларисе имплантат. Капсула с ядом. С ядом, которого хватило бы отравить целый Лос-Анджелес…
– Говори, Лариса! – требовал морфер. – Что это такое?!
Ларису прошиб холодный пот, но она отбрила:
– С какой стати? Если на то пошло, то это человеческие дела и говорить я буду только в присутствии моего адвоката. Ясно?
– Вы не правы, сударыня, кем бы вы ни были, – мрачно сказал Глас Правды. – Госпожа Червонцева находится под особым патронажем Общества Большой Охоты. И посягательства на ее жизнь расцениваются как…
– А можно я сама решу, как мне расценивать мою жизнь и так называемые на нее посягательства?
Вера поднялась со своего места в зале и задала вопрос не терпящим возражений тоном. И зашагала к Ларисе, производя бахромой своего пончо легкое сотрясение мозга у попадавшихся на пути зрителей.
– Высокий Суд и все остальные, прошу минул внимания! – прогрохотала Вера, а Ежинскому погрозила кулаком: – Сникни, морфер, и заткнись, пока тебя не спрашивают… Так вот. Да, эта женщина действительно Лариса Бесприданницева. Только она – бывшая убийца. Бывшая отравительница. Дело в том, что ей очень нравятся мои романы. Однажды она написала мне об этом и о том, как ей хочется положить конец своей преступной деятельности. Ей нужно было скрыться, у нее оказалось слишком много врагов. И я предложила ей вариант – жить здесь под чужим именем. Она приехала и спасла мне жизнь, хотя мы знали друг друга только по электронной переписке. Это была судьба. Мы крепко подружились. Посудите сами, если она явилась, чтоб меня убить, у нее для этого была масса возможностей, но почему-то я до сих пор живу-здравствую… Да я сама себя убиваю каждый день, просиживая за гребаным компом по двенадцать часов и питаясь одним “Дошираком”! Что ты там прячешь в ладошке, морфер? Откуда ты выковырял эту дрянь?
– Это капсула с ядом! – крикнул Ежинский. – Я извлек ее из тела Ларисы, когда…
– Че-пу-ха! – проскандировала Вера. – Ты настоящих капсул-то в жизни не видал. А яду – тем более. Давай ее сюда, хрен червивый! Давай, я сказала! Проверять твои слова буду! Хряпну этой бодяги, так и быть! И если это не яд, а твоя моча, морфер, и я останусь в живых, то я все силы положу на то, чтоб в курортной зоне даже запаха твоих носков не осталось! Давай капсулу!
– От-дай! От-дай! – принялся скандировать зал.
– Ежинский, не упрямьтесь, – мягко посоветовал
Главный Судья.
Ежинский подчинился, мрачно хмурясь и ворча нечто нецензурное.
Вера взяла прозрачную пластиковую капельку. Поморшилась:
– Merde, воняет-то как… Морфер, ты бы руки с хлоркой мыл, что ли…
И посмотрела на Ларису.
– Не надо, – выдохнула Лариса. – Вера, нет…
– Не ерунди, – отмахнулась Вера и сунула капсулу себе в рот.
Хрустнуло.
Зал стих, словно умер.
Вера сосредоточенно работала челюстями. Потом выплюнула на пол какой-то изжеванный полупрозрачный комок. Рыгнула и сказала:
– Ненавижу жвачки. – А потом: – Морфер, где же яд? Че-то я ни хрена не помираю…
На Ларису Вера не смотрела.
А Лариса – наоборот.
На писательницу Червонцеву – во все глаза. Потому что яд не мог не сработать! Разве что…
Разве что яда там уже не было.
Но как такое могло случиться, если Ежинский все время держал эту клятую капсулу при себе?
– Так, ребятки, – тем временем развлекалась Вера. – Раз мы меня не хороним, предлагаю отпустить нас с подружкой в ближайшую рюмочную. А то этот сценарий мне уже надоел. Только я напоследок пару раз дам по физии этому уроду, который порочит дорогого моего человека Ларису.
– Не надо! – отпрыгнул Ежинский. – Этого не может быть! Там был яд, был!
– Слушайте, он мне надоел, – колыхнула бюстом Вера в сторону Судей. – Уймите вы уже этого недоделка. И кстати, наказаньице бы ему надо изменить.
– За что? – возопил морфер.
– А нехороший ты. Вредный. И вонючий. Господин Главный Судья, я, кажется, пользуюсь некоторыми привилегиями?
– Да, госпожа Червонцева.
– Насколько я помню, среди них имеется и привилегия так называемого “дополнительного приговора”. То есть на Суде Чести я могу либо облегчить участь осужденного, либо добавить ему жизненных неприятностей.
– Совершенно верно, сударыня.
– Bien. Так я хочу добавить. Господину Ежинскому. От себя лично. Господин Судья Окончательного Приговора, нельзя ли сделать так, чтобы с этой минуты и лет этак примерно пятьдесят господин Ежинский провел исключительно в одном облике – в облике, который я вам предложу.
Судьи посовещались и решили:
– Ваше требование справедливо, госпожа Червонцева.
– Нет! – завопил Ежинский. – Гады! Я ведь прав! Прав!
– Господа Судьи. – Вера улыбнулась обаятельнейшей улыбкой. – Я так ежиков люблю! Милые, полезные, а главное, скромные животные, которые не лезут не в свои норки. Давайте подсократим князю фамилию. Был Ежинский, а станет просто… еж.
– Как вам угодно, госпожа Червонцева. Точнее, госпожа Хранительница Камня.
– О! – подняла пухлый пальчик Вера. – Мне приятно, что вы вспомнили этот старинный титул. Тем более что бриллиант действительно хранится у меня. В надежном месте. И будет предъявлен Обществу по первому требованию.
– Отлично, сударыня. Полагаю, мы со всем закончили.
– Высокий Суд удаляется! – проголосила очкастая дама-референт. – Все свободны. Господина Ежинского – под стражу.
– Я могу идти? – тихо спросила у Веры Лариса, пряча глаза.
– Конечно, – ответила та равнодушно. И тут же совсем другим тоном: – Нет, ты куда намылилась, убогая, в одних-то трусах?
Лариса замерла, глядя в пол:
– Не знаю. Может, раздобуду мышьяку и нажрусь его до отвала, как ты тогда. Мне после всего этого на мир смотреть тошно.
Она говорила и не замечала, как Вера потихоньку подталкивает ее к выходу. Как Вера надевает на нее стеганое пальто на гагачьем пуху, нахлобучивает вязаную шапку и за руку ведет к коттеджу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Судья Окончательного Приговора внешне немного напоминал Ларисе голливудского комедийного актера Люка Уилсона. Этакий миляга с ямочкой на подбородке и проникновенно-сексапильным взглядом, от которого все женщины тают, как мороженое “Баскин-Робинс”. Но аксиому о том, что внешность обманчива, Лариса усвоила еще в перинатальный период своей жизни, поэтому и не обольщалась. От не людей, да к тому ж еще и благородных, можно ожидать всего.
“Люк Уилсон” воздвигся над своим креслом, обвел зал взором шоколадно-карамельных глаз и заговорил:
– На основании заслушанных показаний господина Ежинского и госпожи Данниковой, а также при учете ранее поданных донесений господина Жупаева и господина фон Вымпеля Суд Чести постановил: князя Антуана Поля Ежинского в преступлениях против чести, как то: незарегистрированная многократная смена облика, насилие над женщиной, клевета, подтасовка фактов, нарушение законов цензуры, правил приличия и хорошего тона – считать виновным. В соответствии со степенью вины Суд назначает следующие меры пресечения…
Лариса глянула на Ежинского. Тот уже не сидел, а стоял, вцепившись руками в барьерчик, не замечая того, что лицо его превратилось в кишащую личинками чашку Петри, а глаза напоминали стеклянные колбы, заполненные флуоресцентным раствором.
“Форму не держит, – поняла Лариса. – Не до того”.
– …Меры пресечения. Лишение охотничьей лицензии бессрочно. Лишение права посещения курортной зоны “Дворянское гнездо” сроком на тридцать лет. Лишение права регенерирующей смены облика сроком на пятьсот лет…
– Я же за пятьсот лет рассыплюсь без регенерации… – прохрипел Ежинский. – Милосердия!
Судья этого будто не слышал и продолжал:
– Выплата компенсации госпоже Раисе Данниковой за нанесенный моральный и физически и ущерб. Размер компенсации будет определен после комиссионной оценки стоимости недвижимого имущества господина Ежинского.
– Надеюсь, это все? – опять захрипел Ежинский. – Может, вы меня еще и титула лишите?
– Успокойтесь, князь. С вас и этого достаточно, – насмешливо сказал Глас Правды. Глас Чести кивнул, соглашаясь с ним.
– Следующее постановление Суда Чести является исключительным, поскольку Суд Чести не занимается вопросами ответственности людей перед морферами. Но поскольку госпожа Раиса Данникова находится на территории, принадлежащей морферам, то Суд Чести Общества Большой Охоты счел возможным вынести свой вердикт и по поводу ее проступков.
Лариса слушала Судью, удивляясь собственному спокойствию. Одно противно – вид Ежинского. Но ведь это скоро кончится, да?
– Суд Чести постановил оправдать госпожу Раису Данникову на основании того, что ее проступки, как то: нанесение морферу тяжких телесных повреждений (зеркальные ожоги), проникновение на закрытую территорию храма Казанской Божией Матери и вынос бриллианта – продиктованы инстинктом самосохранения, а также неполным знанием законов Общества Большой Охоты. Поэтому в отношении госпожи Раисы Данниковой Суд…
– Стойте! – взревел морфер Ежинский, и лицо его от этого рева взорвалось тучей белых жирных личинок. – Не торопитесь с оправданиями этой шлюхи! Вы говорите – Раиса Данникова? Ха-ха!
Ежинский выполз из-за своего барьерчика. Не вышел, а именно выполз. Потому что более всего сейчас его тело напоминало складчатое тулово здоровенного глиста вроде солитера или бычьего цепня. Словом. Ежинский был не в облике. И даже не в форме. Однако ротовое отверстие с функциями речи у него имелось. Правда, речь была несколько несвязной и неблагозвучной.
– Раиса, да? Р-раечка, девочка-играечка, хрр-с… Гас-спада, я упал… уполз… упол-номочен сделать вам заявление! И раз-навсегда раз-зоблачить эту стерву… суку… ш-ш-шлюху п-паскудную!
Личинки кишели на полу возле ног (точнее, того, что весьма отдаленно напоминало ноги) Ежинского.
– Она, – указательный палец-червяк направлен в сторону Ларисы, – н-не та, за кого себя вам тут вы-давлива… выдавила… выдавала! Проклятие! Эт-ту женщину на самом деле зовут Лариса Бес-придан-нинева. Тьфу, еле выговорил!
– И что с того? – холодно поинтересовался Судья Окончательного Приговора.
– А то-с, что на самом деле-с эта женщина никогда не нанималась в нашу зону через агентстве) “Корунд”! Она устранила настоящую Раису Данникову и под прикрытием ее досье проникла к нам с ужасной целью, да-с!
Личинки сыплются на пол и расползаются по залу. Неужели никому, кроме Ларисы, не противно на это смотреть?
– Эта Ла-ри-са по профессии не кастелянша, ха! – продолжал обличать Ежинский. – Она убийца. Именно. Yes. Ja. Oui. Убийца мастер-класса, профессиональная отравительница, вот-с! Кличка – Косметолог, потому что она усра… устраняла свои жертвы при помощи косметики…
– Просроченной, что ли? – поинтересовался кто-то из зала.
– Тьфу! Чушь! Дураки! Отравленной косметики! Страшные яды, смертельные дозы, уй!
– Вы порочите женщину, которая стала причиной вашего падения, Ежинский, и тем только усугубляете тяжесть своего положения. Ваши речи бездоказательны! – строго сказал Глас Чести.
– Э не-э-эт! – затряс когтистой, в клочьях шевелящихся червей лапой князь. – У меня есть доказательства! Вот!
Он широко разинул рот, совсем как мультяшный человечек в рекламе зубной щетки “Джонсон и Джонсон”, и извлек из черноты своей пасти радужно сверкнувший компакт-диск:
– Вот доказательства. – Ежинский хлопнул пастью. Диск брезгливо взял Главный Судья. – Это полное досье на Косметолога. Составлено из секретных файлов ФБР, ФСБ, Интерпола, Аль-Кайеды и солнцевской группировки. Ознакомьтесь на досуге, хе-хе-кс.
– Диск какой-то поюзанный… – пробормотал Главный Судья. – Жевали его, что ли… задницей.
Состав Суда неприлично расхохотался. Главный отбросил диск:
– Ознакомимся, но это не доказательство. Кроме того, Большую Охоту не волнует, кем является человек, служащий в зоне “Дворянское гнездо”, если он служит исправно и дисциплинированно. Так что… Уймитесь, князь. И перестаньте сорить тут всякой дрянью.
– Это еще не все!!! – опять взревел Ежинский. – Вы думаете, она сюда явилась, чтобы простыни стелить, да-с?! Полотенца менять?! Нет!
– Ну конечно, – иронично протянул барон фон Вымпель. – Бедняжка явилась сюда для лишь того, чтоб ублажать гениталии князя Ежинского…
– Барон, ваш тон…
– Заткнитессссь! Эта тваррррь пробраласесь сюда, чтобы убить! Отравить! – развопился Ежинский.
– Кого же? – чуть напряглись представители Суда. Им показалось, что Ежинский уже не валяет дурака.
– ГОСПОЖУ ВЕРУ ЧЕРВОНЦЕВУ!!!
Стало тихо. А потом все услышали гневный голос директрисы “Дворянского гнезда” Аркадии Ефимовны:
– Этого не может быть!
– Может! – взвизгнул в ответ Ежинский, крутанулся вокруг своей оси и вмиг стал выглядеть как лондонский денди. Только глаза остались по-прежнему отвратительными. – Может!
Он метнулся к оцепенело замершей на табуретке Ларисе и протянул ей ладонь:
– Скажи им всем, моя сладкая деточка, что это у меня за конфеточка!
На ладони морфера лежал хорошо знакомый Ларисе имплантат. Капсула с ядом. С ядом, которого хватило бы отравить целый Лос-Анджелес…
– Говори, Лариса! – требовал морфер. – Что это такое?!
Ларису прошиб холодный пот, но она отбрила:
– С какой стати? Если на то пошло, то это человеческие дела и говорить я буду только в присутствии моего адвоката. Ясно?
– Вы не правы, сударыня, кем бы вы ни были, – мрачно сказал Глас Правды. – Госпожа Червонцева находится под особым патронажем Общества Большой Охоты. И посягательства на ее жизнь расцениваются как…
– А можно я сама решу, как мне расценивать мою жизнь и так называемые на нее посягательства?
Вера поднялась со своего места в зале и задала вопрос не терпящим возражений тоном. И зашагала к Ларисе, производя бахромой своего пончо легкое сотрясение мозга у попадавшихся на пути зрителей.
– Высокий Суд и все остальные, прошу минул внимания! – прогрохотала Вера, а Ежинскому погрозила кулаком: – Сникни, морфер, и заткнись, пока тебя не спрашивают… Так вот. Да, эта женщина действительно Лариса Бесприданницева. Только она – бывшая убийца. Бывшая отравительница. Дело в том, что ей очень нравятся мои романы. Однажды она написала мне об этом и о том, как ей хочется положить конец своей преступной деятельности. Ей нужно было скрыться, у нее оказалось слишком много врагов. И я предложила ей вариант – жить здесь под чужим именем. Она приехала и спасла мне жизнь, хотя мы знали друг друга только по электронной переписке. Это была судьба. Мы крепко подружились. Посудите сами, если она явилась, чтоб меня убить, у нее для этого была масса возможностей, но почему-то я до сих пор живу-здравствую… Да я сама себя убиваю каждый день, просиживая за гребаным компом по двенадцать часов и питаясь одним “Дошираком”! Что ты там прячешь в ладошке, морфер? Откуда ты выковырял эту дрянь?
– Это капсула с ядом! – крикнул Ежинский. – Я извлек ее из тела Ларисы, когда…
– Че-пу-ха! – проскандировала Вера. – Ты настоящих капсул-то в жизни не видал. А яду – тем более. Давай ее сюда, хрен червивый! Давай, я сказала! Проверять твои слова буду! Хряпну этой бодяги, так и быть! И если это не яд, а твоя моча, морфер, и я останусь в живых, то я все силы положу на то, чтоб в курортной зоне даже запаха твоих носков не осталось! Давай капсулу!
– От-дай! От-дай! – принялся скандировать зал.
– Ежинский, не упрямьтесь, – мягко посоветовал
Главный Судья.
Ежинский подчинился, мрачно хмурясь и ворча нечто нецензурное.
Вера взяла прозрачную пластиковую капельку. Поморшилась:
– Merde, воняет-то как… Морфер, ты бы руки с хлоркой мыл, что ли…
И посмотрела на Ларису.
– Не надо, – выдохнула Лариса. – Вера, нет…
– Не ерунди, – отмахнулась Вера и сунула капсулу себе в рот.
Хрустнуло.
Зал стих, словно умер.
Вера сосредоточенно работала челюстями. Потом выплюнула на пол какой-то изжеванный полупрозрачный комок. Рыгнула и сказала:
– Ненавижу жвачки. – А потом: – Морфер, где же яд? Че-то я ни хрена не помираю…
На Ларису Вера не смотрела.
А Лариса – наоборот.
На писательницу Червонцеву – во все глаза. Потому что яд не мог не сработать! Разве что…
Разве что яда там уже не было.
Но как такое могло случиться, если Ежинский все время держал эту клятую капсулу при себе?
– Так, ребятки, – тем временем развлекалась Вера. – Раз мы меня не хороним, предлагаю отпустить нас с подружкой в ближайшую рюмочную. А то этот сценарий мне уже надоел. Только я напоследок пару раз дам по физии этому уроду, который порочит дорогого моего человека Ларису.
– Не надо! – отпрыгнул Ежинский. – Этого не может быть! Там был яд, был!
– Слушайте, он мне надоел, – колыхнула бюстом Вера в сторону Судей. – Уймите вы уже этого недоделка. И кстати, наказаньице бы ему надо изменить.
– За что? – возопил морфер.
– А нехороший ты. Вредный. И вонючий. Господин Главный Судья, я, кажется, пользуюсь некоторыми привилегиями?
– Да, госпожа Червонцева.
– Насколько я помню, среди них имеется и привилегия так называемого “дополнительного приговора”. То есть на Суде Чести я могу либо облегчить участь осужденного, либо добавить ему жизненных неприятностей.
– Совершенно верно, сударыня.
– Bien. Так я хочу добавить. Господину Ежинскому. От себя лично. Господин Судья Окончательного Приговора, нельзя ли сделать так, чтобы с этой минуты и лет этак примерно пятьдесят господин Ежинский провел исключительно в одном облике – в облике, который я вам предложу.
Судьи посовещались и решили:
– Ваше требование справедливо, госпожа Червонцева.
– Нет! – завопил Ежинский. – Гады! Я ведь прав! Прав!
– Господа Судьи. – Вера улыбнулась обаятельнейшей улыбкой. – Я так ежиков люблю! Милые, полезные, а главное, скромные животные, которые не лезут не в свои норки. Давайте подсократим князю фамилию. Был Ежинский, а станет просто… еж.
– Как вам угодно, госпожа Червонцева. Точнее, госпожа Хранительница Камня.
– О! – подняла пухлый пальчик Вера. – Мне приятно, что вы вспомнили этот старинный титул. Тем более что бриллиант действительно хранится у меня. В надежном месте. И будет предъявлен Обществу по первому требованию.
– Отлично, сударыня. Полагаю, мы со всем закончили.
– Высокий Суд удаляется! – проголосила очкастая дама-референт. – Все свободны. Господина Ежинского – под стражу.
– Я могу идти? – тихо спросила у Веры Лариса, пряча глаза.
– Конечно, – ответила та равнодушно. И тут же совсем другим тоном: – Нет, ты куда намылилась, убогая, в одних-то трусах?
Лариса замерла, глядя в пол:
– Не знаю. Может, раздобуду мышьяку и нажрусь его до отвала, как ты тогда. Мне после всего этого на мир смотреть тошно.
Она говорила и не замечала, как Вера потихоньку подталкивает ее к выходу. Как Вера надевает на нее стеганое пальто на гагачьем пуху, нахлобучивает вязаную шапку и за руку ведет к коттеджу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41