Можно сказать «помешавшийся» и поставить перед ним один-два смягчающих эпитета – или от корня со значением «забавный» или от корня со значением «слезы». В последнем случае вы говорите о человеке, который окончательно выжил из ума, а следовательно, болен, и за ним следует ухаживать и убирать. В первом случае вы предлагаете собеседнику посмеяться над кем-то, кто не в себе, но рано или поздно придет в себя.
– Они воспринимают гнев как безумие в буквальном смысле?
– Они не считают его достаточно важным, чтобы иметь отдельное слово для его обозначения, вот и все.
– Но должны же люди время от времени выходить из себя!
– Конечно, выходят. Я видел, как даже Зэд выходил из себя. Но не на кого-то. Это случилось в тот день, когда врачи объявили ему, что он должен уйти в отставку, иначе умрет. Надо сказать, ему это чертовски помогло – впрямь катарсис. Здесь люди просто не теряют голову и не творят того, о чем могут потом пожалеть. Я в Бенинии уже больше двух лет, но ни разу не видел, чтобы кто-то из родителей ударил ребенка. Я ни разу не видел, чтобы один ребенок ударил другого. Подставил подножку – да. Выпрыгнул из-за угла, изображая леопарда, – да. Знаешь, что говорили в старые времена про шинка в племени мандиго? Норман задумчиво кивнул.
– Будто они колдуны, способные украсть у воина сердце.
– Вот именно. А делают они это, уклоняясь от страстей. Не знаю, как им это удается, но против документальных свидетельств не пойдешь. Тысяча или более лет на одном месте, и никому не мешают. И, как я говорил в тот день, когда ты прилетел, они поглотили иммигрантов голайни, иноко и кпала… Хочешь скажу кое-что, во что ты никогда по-настоящему не поверишь?
– Ты уже сказал.
– Я серьезно. Мне об этом напомнило выкладывание трупа и обмазывание ему лица белой краской. Первого христианского миссионера, который сюда попал, звали Доминго Рей. Знаешь, что неподалеку от Порт-Мейя у испанцев была торговая фактория, этакий форпост перед Фернандо По? На том месте теперь памятная табличка, съезди посмотри на нее, если у тебя будет время.
Так вот, этот монах поступил однажды совсем не по-христиански: прожив тут семь лет, потерял рассудок и утопился. Он был убежден, что попал в ловушку Сатаны. Он выучил шинка настолько, чтобы проповедовать туземцам на их языке, и начал с притч и ключевых моментов Евангелия, но, к его смятению, туземцы ему отвечали: нет, ты все перепутал, это был не чужак издалека по имени Иисус, а наш местный по имени Беги. Ты слышал про Беги?
– Кажется, нет, – помолчав, ответил Норман.
– Любой инструктаж по Бенинии, в котором опущен Беги, гроша ломаного не стоит, – проворчал Гидеон. – Наверное, его следует называть фольклорным или культурным героем, этакий Джек-с-Фонарем или, может, Ананси, о котором ходят легенды в Вест-Индии. Имя Беги, по-видимому, означает «рожденный зимой», и, говорят, он всегда носил при себе тупое копье и дырявый щит – чтобы смотреть в дыры. Как и следовало ожидать, истории про Беги бенинцам больше по вкусу, чем про Иисуса.
Хочешь я расскажу тебе ту, которая предположительно свела с ума бедного монаха?
– Конечно. Валяй.
Гидеон осторожно вел машину по особо разбитому участку дороги.
– Ну, в сказке сказывается, что он дожил до весьма преклонных лет и большой славы, потому что выставлял глупцами колдунов, одолел морское чудище и даже заткнул за пояс духа своего деда, поэтому все приходили к нему со своими проблемами. И однажды главный голайни, эмир… Кстати, шинка превратили название этого титула в «Омее», что по чистой случайности означает «несварение желудка», – они любят ехидные каламбуры. Так вот, эмиру надоело, что шинка то и дело обставляют своих господ и хозяев. Голайни, к примеру, ввели громадные налоги, и люди пошли жаловаться Беги, а тот сказал: так погоните ваших коров в загоны к быкам голайни и отдавайте им в качестве налога их собственных телят. Вот уж они посмеялись. Кстати, согласно легенде, он сказал: «Отдайте эмиру эмирово!»
– «Кесарю кесарево»? – пробормотал Норман.
– В точку. В конце концов эмир послал дознаться, кто играет с ним такие подлые шутки, и Беги сознался, был схвачен, и эмир привязал его – в традиционном духе – к муравейнику. Когда старый отец Беги, верховный вождь племени, пришел навестить сына в его последние часы, Беги сказал, чтобы шинка не винили в его смерти голайни, потому что они слишком глупы, чтобы понять смысл того, что он им говорит.
– «Отец, прости им, ибо они не ведают, что творят»?
– Из-за твоего баптистского воспитания тебе можно и не разжевывать, да? Наверное, будь монах Рей чуть гибче, он бы додумался, что, возможно, в Бенинию могли попасть кое-какие христианские легенды, как история о Будде якобы дошла до Рима и в результате он был канонизирован под именем святого Иософата – слышал про такое? Но, думаю, в те времена культурный климат был против него.
Так вот. Коротко говоря, Беги уже воплотил представления шинка о совершенном человеке: терпимом, здравомыслящем, остроумном и так далее. И лишь когда одному просвещенному миссионеру пришло в голову сказать, что Беги был пророком, посланным специально к шинка, христианство тут хоть сколько-нибудь продвинулось. Но сейчас тебе скажут, что у Беги здравого смысла было больше, чем у Иисуса, потому что свое учение он принес тем людям, которые его поняли, а Иисус переоценил себя и проповедовал таким, как англичане, которые все равно не смогли его понять, иначе вели бы себя иначе.
Повисла тишина, которую нарушало только гудение мотора и время от времени жалобы подвески. Наконец Норман сказал:
– Я уже говорил, что никогда раньше не видел покойников. Не знаю, как я мог это сказать. – Он с огромным трудом сглотнул, само горло его, казалось, сжалось, лишь бы не пропустить признание, которое он собирался сделать. – Потому что… Ну, всего несколько дней назад я убил человека.
– Что? Кого?
– Божью дщерь. Она собиралась порубить топором Салманассар. Уже успела оттяпать руку одному нашему технику.
Гидеон задумался.
– У шинка есть одна пословица, – сказал он наконец.
– Какая?
– Жить тебе еще многие годы, делай то, чем гордился бы, вспоминая в старости.
ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (20)
КАК ПЕРЕЕХАЛО СТАРУЮ ДАМУ
Решение поставить дом в план на снос и застройку
Было принято с соблюдением всех формальностей на совещании
Демократически избранных представителей народа,
Ни один из которых внутрь не зашел – лишь недолго постояли на пороге
Во время избирательной кампании перед прошлыми выборами,
И тогда они почувствовали запах и поняли, что им он
Не нравится.
Младший чиновник департамента здравоохранения
Сказал, мол, немыслимо, чтобы дети и старики
Жили сегодня в таком викторианском убожестве.
Он говорил про газовые конфорки, упоминал про расшатанные
И про полные заноз деревянные половицы,
Про намертво забитые окна, туалеты без герметических крышек.
Членов комитета передернуло, и они согласились на снос.
Извещения послали главам шестидесяти семи семей –
По перечню на основе избирательных списков.
Была установлена дата переселения в новостройки.
Возражения могли вноситься в согласии с законом.
Если число возражений превысило бы тридцать три процента,
Министр по делам жилищного строительства назначил бы публичное слушание.
В списки забыли включить одну женщину по имени Грейс Роули.
В соответствии с инструкциями избирательный компьютер,
На протяжении трех лет ни разу не регистрировавший ее бюллетень,
Пометил ее как «непроживающую», предположительно переехавшую или умершую.
Однако на всякий случай он послал извещение и ей.
До назначенной даты ответ зафиксирован не был.
Случилось это утром ее семьдесят седьмого дня рождения.
Она проснулась от шума, какого никогда в жизни не слышала.
Под грохот оползней и рычание моторов.
Когда, перепуганная, она встала и натянула свой сальный капот
На нестиранное белье, в котором всегда спала,
У себя в гостиной она увидела двух незнакомых мужчин.
С годами ее гостиная заполнилась сувенирами прожитых лет:
Туфли, бывшие в моде, когда она была хорошенькой девушкой,
Подарок мужчины, за которого, часто о том жалея, она не вышла замуж,
Первое издание книги, которая после разошлась миллионным тиражом,
Треснувшая гитара, под которую она когда-то пела о любви,
Пластинка Пиаф, купленная в ту пору, когда певица была в зените славы.
Мужской голос сказал: «Господи, Чарли, это же стоит целое состояние».
Обернутая вокруг безделушки газета сообщила ему
Про победный успех первой высадки на Луну.
Голос сказал: «Господи, Чарли, ты когда-нибудь видел такой хлам?»
Повсюду – мелькающие на телеканалах имена: Дилан, Брассенс, Олдис,
Хаксли, Раушенберг, Бетховен, Форстер, Майлер, Палестрина…
Как ил, рекой времени нанесенный тинистыми слоями,
Из слякотного наследия поколений ушедшей моды
Складывался контакт мисс Роули с ее миром.
И однажды… от напряжения… от старости… контакт оборвался.
Подняв головы и внезапно увидев, что на них смотрит хозяйка,
Двое молодых мужчин подумали: «О Боже.
О Господи Боже».
Властью демократически избранного комитета
Грейс Роули увезли и поместили в Дом.
Властью демократически избранного комитета
Ее имущество, помимо одежды, продали с аукциона,
И состоятельные антиквары купили кое-что
И продали с огромной прибылью в частные коллекции или даже в музеи.
Когда потом возник вопрос об излишних издержках на содержание,
Совет по размещению престарелых граждан
Разъяснил, что имущество мисс Роули, будучи продано,
С лихвой возместило затраты на ее размещение,
Потому что она прожила всего один месяц, и к тому же,
Отдав труп в медицинское училище, сэкономили на похоронах.
РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (28)
СО ДНА НА САМЫЙ ВЕРХ
Кто-то принес шприц для подкожных инъекций и ввел дозу через корку крови, засохшей на запястье Дональда, преждевременно пожелав ему доброй ночи. Когда он очнулся, была настоящая ночь: к окнам комнаты, в которой он лежал, льнула тьма, такая черная, словно неведомое колдовство превратило стекло в эбонитовое зеркало. Его порезанные руки были перевязаны, синяки покрыты слоем мази, чтобы унять тупую боль. Из-под тусклой световой панели на стене на него смотрела крохотного роста девушка в белом комбинезоне медсестры и стерильной маске.
Снова шел дождь. Он слышал глухое шарканье капель по стенам, словно кто-то бил в барабан, на котором просела кожа. Пошевелив руками, он испытал острую боль от многочисленных порезов, которые нанес себе сам, глаза ему застила пелена цвета свежей крови, и он застонал.
Заранее приготовленным шприцем девушка снова сделала ему укол – в мышцу ненакрытого простыней предплечья. Вероятно, ввела какой-то транк. После транка осталась только тупая ноющая боль, но мучительный страх утратил силу, стих до вполне сносного кошмара. Пока транк делал свое дело, она измерила ему пульс, а он лежал безучастно, чувствуя биение крови под кончиками ее пальцев. Когда число ударов упало до (как он сам прикинул) приблизительно семидесяти с чем-то, она встала и вышла за дверь.
Из-за двери доносились резкие сердитые голоса: спорили мужчина и женщина. Мужчина говорил, что хочет войти, а женщина отвечала, что, кто бы он ни был, ему придется подождать. Наконец женщина одержала верх и широким шагом вошла в палату.
Для ятакангки она была крупной, почти пять футов семь дюймов ростом, и плотной и одета была не в саронг, а в мужской френч, штаны и сапоги, тяжело протопавшие по пластиковому полу. Волосы у нее были коротко стриженные, в руке она держала диктофон с рукоятью как у пистолета. Следом за ней вошли два полицейских в рыжих формах, которые закрыли дверь, отрезав и медсестру, и невидимого мужчину.
– Вам лучше? – спросила женщина. Дональд кивнул.
– Хорошо. Медицинское обслуживание у нас, разумеется, на высочайшем уровне. – Она жестом приказала полицейскому принести стул и поставить его так, чтобы она могла сесть лицом к кровати. – Я суперинтендант государственной полиции Тотилунг. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
– Прежде чем предъявить мне обвинение в убийстве, надо думать, – сказал Дональд.
– Если это американская шутка, пожалуйста, заметьте, что я не могу терять время на светскую болтовню.
Уместив свой объемистый крепкий зад на узком сиденье, Тотилунг нацелила на него диктофон, словно дуло обреза с раструбом.
– Кто он был? – спросил вдруг Дональд.
– Что?
– Человек, которого я убил… кто он был? Тотилунг проглотила резкий ответ, который, вероятно, по плану звучал бы приблизительно так: «Здесь я задаю вопросы!», и нелюбезно сказала:
– Переутомившийся студент. Говорят, семья возлагала на него слишком большие надежды.
«Ничего другого я и не ждал». Костяшками перевязанных пальцев Дональд помассировал виски.
– Валяйте, суперинтендант, – вздохнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Они воспринимают гнев как безумие в буквальном смысле?
– Они не считают его достаточно важным, чтобы иметь отдельное слово для его обозначения, вот и все.
– Но должны же люди время от времени выходить из себя!
– Конечно, выходят. Я видел, как даже Зэд выходил из себя. Но не на кого-то. Это случилось в тот день, когда врачи объявили ему, что он должен уйти в отставку, иначе умрет. Надо сказать, ему это чертовски помогло – впрямь катарсис. Здесь люди просто не теряют голову и не творят того, о чем могут потом пожалеть. Я в Бенинии уже больше двух лет, но ни разу не видел, чтобы кто-то из родителей ударил ребенка. Я ни разу не видел, чтобы один ребенок ударил другого. Подставил подножку – да. Выпрыгнул из-за угла, изображая леопарда, – да. Знаешь, что говорили в старые времена про шинка в племени мандиго? Норман задумчиво кивнул.
– Будто они колдуны, способные украсть у воина сердце.
– Вот именно. А делают они это, уклоняясь от страстей. Не знаю, как им это удается, но против документальных свидетельств не пойдешь. Тысяча или более лет на одном месте, и никому не мешают. И, как я говорил в тот день, когда ты прилетел, они поглотили иммигрантов голайни, иноко и кпала… Хочешь скажу кое-что, во что ты никогда по-настоящему не поверишь?
– Ты уже сказал.
– Я серьезно. Мне об этом напомнило выкладывание трупа и обмазывание ему лица белой краской. Первого христианского миссионера, который сюда попал, звали Доминго Рей. Знаешь, что неподалеку от Порт-Мейя у испанцев была торговая фактория, этакий форпост перед Фернандо По? На том месте теперь памятная табличка, съезди посмотри на нее, если у тебя будет время.
Так вот, этот монах поступил однажды совсем не по-христиански: прожив тут семь лет, потерял рассудок и утопился. Он был убежден, что попал в ловушку Сатаны. Он выучил шинка настолько, чтобы проповедовать туземцам на их языке, и начал с притч и ключевых моментов Евангелия, но, к его смятению, туземцы ему отвечали: нет, ты все перепутал, это был не чужак издалека по имени Иисус, а наш местный по имени Беги. Ты слышал про Беги?
– Кажется, нет, – помолчав, ответил Норман.
– Любой инструктаж по Бенинии, в котором опущен Беги, гроша ломаного не стоит, – проворчал Гидеон. – Наверное, его следует называть фольклорным или культурным героем, этакий Джек-с-Фонарем или, может, Ананси, о котором ходят легенды в Вест-Индии. Имя Беги, по-видимому, означает «рожденный зимой», и, говорят, он всегда носил при себе тупое копье и дырявый щит – чтобы смотреть в дыры. Как и следовало ожидать, истории про Беги бенинцам больше по вкусу, чем про Иисуса.
Хочешь я расскажу тебе ту, которая предположительно свела с ума бедного монаха?
– Конечно. Валяй.
Гидеон осторожно вел машину по особо разбитому участку дороги.
– Ну, в сказке сказывается, что он дожил до весьма преклонных лет и большой славы, потому что выставлял глупцами колдунов, одолел морское чудище и даже заткнул за пояс духа своего деда, поэтому все приходили к нему со своими проблемами. И однажды главный голайни, эмир… Кстати, шинка превратили название этого титула в «Омее», что по чистой случайности означает «несварение желудка», – они любят ехидные каламбуры. Так вот, эмиру надоело, что шинка то и дело обставляют своих господ и хозяев. Голайни, к примеру, ввели громадные налоги, и люди пошли жаловаться Беги, а тот сказал: так погоните ваших коров в загоны к быкам голайни и отдавайте им в качестве налога их собственных телят. Вот уж они посмеялись. Кстати, согласно легенде, он сказал: «Отдайте эмиру эмирово!»
– «Кесарю кесарево»? – пробормотал Норман.
– В точку. В конце концов эмир послал дознаться, кто играет с ним такие подлые шутки, и Беги сознался, был схвачен, и эмир привязал его – в традиционном духе – к муравейнику. Когда старый отец Беги, верховный вождь племени, пришел навестить сына в его последние часы, Беги сказал, чтобы шинка не винили в его смерти голайни, потому что они слишком глупы, чтобы понять смысл того, что он им говорит.
– «Отец, прости им, ибо они не ведают, что творят»?
– Из-за твоего баптистского воспитания тебе можно и не разжевывать, да? Наверное, будь монах Рей чуть гибче, он бы додумался, что, возможно, в Бенинию могли попасть кое-какие христианские легенды, как история о Будде якобы дошла до Рима и в результате он был канонизирован под именем святого Иософата – слышал про такое? Но, думаю, в те времена культурный климат был против него.
Так вот. Коротко говоря, Беги уже воплотил представления шинка о совершенном человеке: терпимом, здравомыслящем, остроумном и так далее. И лишь когда одному просвещенному миссионеру пришло в голову сказать, что Беги был пророком, посланным специально к шинка, христианство тут хоть сколько-нибудь продвинулось. Но сейчас тебе скажут, что у Беги здравого смысла было больше, чем у Иисуса, потому что свое учение он принес тем людям, которые его поняли, а Иисус переоценил себя и проповедовал таким, как англичане, которые все равно не смогли его понять, иначе вели бы себя иначе.
Повисла тишина, которую нарушало только гудение мотора и время от времени жалобы подвески. Наконец Норман сказал:
– Я уже говорил, что никогда раньше не видел покойников. Не знаю, как я мог это сказать. – Он с огромным трудом сглотнул, само горло его, казалось, сжалось, лишь бы не пропустить признание, которое он собирался сделать. – Потому что… Ну, всего несколько дней назад я убил человека.
– Что? Кого?
– Божью дщерь. Она собиралась порубить топором Салманассар. Уже успела оттяпать руку одному нашему технику.
Гидеон задумался.
– У шинка есть одна пословица, – сказал он наконец.
– Какая?
– Жить тебе еще многие годы, делай то, чем гордился бы, вспоминая в старости.
ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (20)
КАК ПЕРЕЕХАЛО СТАРУЮ ДАМУ
Решение поставить дом в план на снос и застройку
Было принято с соблюдением всех формальностей на совещании
Демократически избранных представителей народа,
Ни один из которых внутрь не зашел – лишь недолго постояли на пороге
Во время избирательной кампании перед прошлыми выборами,
И тогда они почувствовали запах и поняли, что им он
Не нравится.
Младший чиновник департамента здравоохранения
Сказал, мол, немыслимо, чтобы дети и старики
Жили сегодня в таком викторианском убожестве.
Он говорил про газовые конфорки, упоминал про расшатанные
И про полные заноз деревянные половицы,
Про намертво забитые окна, туалеты без герметических крышек.
Членов комитета передернуло, и они согласились на снос.
Извещения послали главам шестидесяти семи семей –
По перечню на основе избирательных списков.
Была установлена дата переселения в новостройки.
Возражения могли вноситься в согласии с законом.
Если число возражений превысило бы тридцать три процента,
Министр по делам жилищного строительства назначил бы публичное слушание.
В списки забыли включить одну женщину по имени Грейс Роули.
В соответствии с инструкциями избирательный компьютер,
На протяжении трех лет ни разу не регистрировавший ее бюллетень,
Пометил ее как «непроживающую», предположительно переехавшую или умершую.
Однако на всякий случай он послал извещение и ей.
До назначенной даты ответ зафиксирован не был.
Случилось это утром ее семьдесят седьмого дня рождения.
Она проснулась от шума, какого никогда в жизни не слышала.
Под грохот оползней и рычание моторов.
Когда, перепуганная, она встала и натянула свой сальный капот
На нестиранное белье, в котором всегда спала,
У себя в гостиной она увидела двух незнакомых мужчин.
С годами ее гостиная заполнилась сувенирами прожитых лет:
Туфли, бывшие в моде, когда она была хорошенькой девушкой,
Подарок мужчины, за которого, часто о том жалея, она не вышла замуж,
Первое издание книги, которая после разошлась миллионным тиражом,
Треснувшая гитара, под которую она когда-то пела о любви,
Пластинка Пиаф, купленная в ту пору, когда певица была в зените славы.
Мужской голос сказал: «Господи, Чарли, это же стоит целое состояние».
Обернутая вокруг безделушки газета сообщила ему
Про победный успех первой высадки на Луну.
Голос сказал: «Господи, Чарли, ты когда-нибудь видел такой хлам?»
Повсюду – мелькающие на телеканалах имена: Дилан, Брассенс, Олдис,
Хаксли, Раушенберг, Бетховен, Форстер, Майлер, Палестрина…
Как ил, рекой времени нанесенный тинистыми слоями,
Из слякотного наследия поколений ушедшей моды
Складывался контакт мисс Роули с ее миром.
И однажды… от напряжения… от старости… контакт оборвался.
Подняв головы и внезапно увидев, что на них смотрит хозяйка,
Двое молодых мужчин подумали: «О Боже.
О Господи Боже».
Властью демократически избранного комитета
Грейс Роули увезли и поместили в Дом.
Властью демократически избранного комитета
Ее имущество, помимо одежды, продали с аукциона,
И состоятельные антиквары купили кое-что
И продали с огромной прибылью в частные коллекции или даже в музеи.
Когда потом возник вопрос об излишних издержках на содержание,
Совет по размещению престарелых граждан
Разъяснил, что имущество мисс Роули, будучи продано,
С лихвой возместило затраты на ее размещение,
Потому что она прожила всего один месяц, и к тому же,
Отдав труп в медицинское училище, сэкономили на похоронах.
РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (28)
СО ДНА НА САМЫЙ ВЕРХ
Кто-то принес шприц для подкожных инъекций и ввел дозу через корку крови, засохшей на запястье Дональда, преждевременно пожелав ему доброй ночи. Когда он очнулся, была настоящая ночь: к окнам комнаты, в которой он лежал, льнула тьма, такая черная, словно неведомое колдовство превратило стекло в эбонитовое зеркало. Его порезанные руки были перевязаны, синяки покрыты слоем мази, чтобы унять тупую боль. Из-под тусклой световой панели на стене на него смотрела крохотного роста девушка в белом комбинезоне медсестры и стерильной маске.
Снова шел дождь. Он слышал глухое шарканье капель по стенам, словно кто-то бил в барабан, на котором просела кожа. Пошевелив руками, он испытал острую боль от многочисленных порезов, которые нанес себе сам, глаза ему застила пелена цвета свежей крови, и он застонал.
Заранее приготовленным шприцем девушка снова сделала ему укол – в мышцу ненакрытого простыней предплечья. Вероятно, ввела какой-то транк. После транка осталась только тупая ноющая боль, но мучительный страх утратил силу, стих до вполне сносного кошмара. Пока транк делал свое дело, она измерила ему пульс, а он лежал безучастно, чувствуя биение крови под кончиками ее пальцев. Когда число ударов упало до (как он сам прикинул) приблизительно семидесяти с чем-то, она встала и вышла за дверь.
Из-за двери доносились резкие сердитые голоса: спорили мужчина и женщина. Мужчина говорил, что хочет войти, а женщина отвечала, что, кто бы он ни был, ему придется подождать. Наконец женщина одержала верх и широким шагом вошла в палату.
Для ятакангки она была крупной, почти пять футов семь дюймов ростом, и плотной и одета была не в саронг, а в мужской френч, штаны и сапоги, тяжело протопавшие по пластиковому полу. Волосы у нее были коротко стриженные, в руке она держала диктофон с рукоятью как у пистолета. Следом за ней вошли два полицейских в рыжих формах, которые закрыли дверь, отрезав и медсестру, и невидимого мужчину.
– Вам лучше? – спросила женщина. Дональд кивнул.
– Хорошо. Медицинское обслуживание у нас, разумеется, на высочайшем уровне. – Она жестом приказала полицейскому принести стул и поставить его так, чтобы она могла сесть лицом к кровати. – Я суперинтендант государственной полиции Тотилунг. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
– Прежде чем предъявить мне обвинение в убийстве, надо думать, – сказал Дональд.
– Если это американская шутка, пожалуйста, заметьте, что я не могу терять время на светскую болтовню.
Уместив свой объемистый крепкий зад на узком сиденье, Тотилунг нацелила на него диктофон, словно дуло обреза с раструбом.
– Кто он был? – спросил вдруг Дональд.
– Что?
– Человек, которого я убил… кто он был? Тотилунг проглотила резкий ответ, который, вероятно, по плану звучал бы приблизительно так: «Здесь я задаю вопросы!», и нелюбезно сказала:
– Переутомившийся студент. Говорят, семья возлагала на него слишком большие надежды.
«Ничего другого я и не ждал». Костяшками перевязанных пальцев Дональд помассировал виски.
– Валяйте, суперинтендант, – вздохнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90