И если мы с вами не позаботимся о Шишке, она заработает пожизненное…
– Шишка в состоянии сама о себе позаботься, – оборвал меня Гельман. – Она, в некотором смысле, над миром. Ваша забота ей не нужна.
– Раз уж вы начали говорить, то договаривайте. Что значит «над миром»?
– Год назад она попала в тяжелую авиакатастрофу. Хирурги вытащили ее буквально с того света.
– И она потеряла память? – попытался я угадать.
– Нет, с памятью дела у нее обстоят не хуже, чем у нас с вами. Когда она пришла в сознание после операции, она стала говорить странные вещи, по-своему, очень логичные. Она говорила, мы боимся двух вещей: физических страданий, предшествующих смерти, и моральных страданий, которые мы неминуемо будем испытывать перед смертью. Мы боимся самого страха. Но если человек через все это прошел, если он мгновенно и безболезненно потерял сознание, впал в кому или, более того, если наступила клиническая смерть – все то, что случилось ней в момент катастрофы – то стоит ли его спасать? Для чего? Чтобы он еще раз испытал все это? Чтобы жизнь снова потекла под страхом смерти? «Постоянно рождаться – значит страдать», – сказал принц Шакьямуни. Спасших ее хирургов она поблагодарила очень сухо. Лучше бы ей вообще ничего им не говорить. Меня вызвали для консультации, и я застал такую сцену: главный хирург стоит с бутылкой дорогого коньяка и букетом цветов – то и другое ему подарил один из пациентов – стоит и хлопает глазами. Он не успел отнести подарки в кабинет, зашел в палату к Шишке – проведать. А та ему – как ушат воды на голову – зачем вы меня спасли, хотя спасибо, конечно, но, право, не стоило беспокоиться… И – в слезы. Хирурги сначала думали, что у нее затянувшийся посттравматический шок. Ничего подобного я у нее не нашел. Она мыслила абсолютно отчетливо, прекрасно осознавала, что с ней произошло, но она жалела, что ее спасли.
– Была ли она искренна?
– По-моему, да.
– Амбивалентность?
– Нет, не тот случай.
Меня бесило спокойствие, с которым он это все произносил.
– Вы хотя бы пытались ее переубедить?
– Разумеется. В некотором смысле, переубеждать – это моя работа. Но наши беседы имели странное последствие. Впрочем, не хочу приписывать своему влиянию то, что произошло бы и без моего участия.
– Так что же произошло?
– Она решила, что она все-таки умерла. Что теперь она – это не совсем она, а ее некая новая форма – как, если бы ее не сразу взяли на небо, а позволили еще немного пожить среди людей – доносить тело, по ее собственному выражению. И разумеется, бесполезно спрашивать о ее настоящем имени или о том, откуда она. Она везде и нигде, она – некто и ни кто – Шишка, одним словом.
– Несколько странное прозвище для ангела во плоти.
– Она не сама его придумала. Она сказала, что не может называть себя каким-либо именем, потому что какое бы имя она себе ни выбрала, в нем будет частица той, кем она была до смерти, в смысле – до катастрофы. Шишкой ее прозвали медсестры, другие пациенты подхватили, и она решила – Шишка так Шишка.
– Однако вам ее настоящее имя должно быть известно.
– Без комментариев.
– Буду признателен, если вы то же самое ответите полиции.
В кабинет вошла медсестра Дора, тайком вызванная Гельманом, чтобы помочь ему выпроводить меня из клиники. Через руку у нее была небрежно перекинута какая-то рубаха с длинными рукавами.
– Спасибо, что уделили мне время, – сказав так, я по стенке, не поворачиваясь спиной к медсестре, выбрался из кабинета.
В голове вертелся план как поймать Шишку: не покупать продукты, ходить голодным и оборванным, квартиру окончательно запустить, на дверцу холодильника установить самую совершенную сигнализацию, кругом натыкать сканеров и телекамер… Глупости…
С кем Бенедикт встречался в баре перед арестом?
– понимая, что схожу с ума, написал я на зеркале в ванной, продублировал на холодильнике и полетел в Отдел.
34
Выслушав доклад о пузырьках и капсулах, Шеф приказал задействовать Виттенгера.
Инспектор был у себя в Департаменте и наводил порядок в умах подчиненных, «слишком много о себе возомнивших» за время его отсутствия.
– Срочное дело, – сказал я ему.
Подчиненные испарились.
– Выкладывай!
– Инспектор, вы согласны с утверждением, что порой мы совершаем поступки, последствия которых мы потом расхлебываем годы, а то и всю жизнь?
– Абсолютно согласен. Черт меня дернул связаться с вами…
– Этого уже не исправить. Вообще, традиционная наука утверждает, что сделанного не воротишь. Невозможно, утверждает наука, вернуться в точку бифуркации, когда своими действиями, или, применительно к вам, бездействием, мы отправили нашу фазовую траекторию к нелицеприятному аттрактору…
– Кончай демагогию! Говори, что надо.
– Надо вернуться в точку бифуркации, инспектор. Надо вернуться в девятое тире десятое июля и доделать то, чего вы тогда не доделали.
– Ильинский, не выводи…
– Терпение, инспектор, терпение. Я понимаю, что из-за несовпадения фаонских дней и стандартных, вы забыли, чем занимались вы и ваши сотрудники в последние часы девятого июля. Так вот, Шеф советует вам хотя бы сейчас – раз уж у вас нет машины времени – найти Бенедикта не ночью десятого июля возле общежития, а несколькими часами раньше, то есть девятого, и желательно в баре, в сопровождении его будущего убийцы.
– Что ты мелешь? – возмутился Виттенгер. – Бенедикта арестовали вместе с Шишкой. Ты хочешь сказать, что Шишка его отравила?
– Нет, Бенедикта отравил человек, с которым у него была встреча в одном из баров Фаон-Полиса, вечером во вторник, после семинара, в последние часы девятого июля по земному времяисчислению, без Шишки… черт, инспектор, я не знаю, как еще точнее выразиться…
Перебив, Виттенгер потребовал доказательств. Я рассказал ему о предпоследнем пузырьке и о незнакомце, толкнувшем Бенедикта под локоть.
– Значит, это была Шишка, – заключил он. Спорить с ним я устал.
– Если в баре подтвердят, что он был с Шишкой, значит она.
– Добро, отработаем эту версию, – деловито произнес инспектор.
Когда посторонний эксперт (в нынешнем случае – Гельман) затрудняется с выводами, я обращаюсь к своему, то есть – к Ларсону.
Ларсон и Яна просматривали иллюстрированные журналы о новинках в мире виртуальных игр. Не меняя серьезного выражения лица, Ларсон скользил взглядом от описания очередной игры к наглядной картинке, от картинки к рекламному развороту, от рекламы к помещенным в конце журнала анекдотам из жизни виртуальных героев. Ни разу не улыбнувшись, эксперт отложил журнал, взял вестник «Фундаментальные проблемы физики», открыл и расхохотался.
– Над чем смеемся? – я заглянул ему через плечо. Формула в прямоугольной рамке начиналась с трехэтажного интеграла от волновой функции Вселенной. – Хм, не нахожу ничего смешного…
– Смотри, вот тут… – Ларсон показал журнал Яне. Давясь от смеха, он ногтем подчеркнул выражение в фигурных скобках. – Как тебе это?
Яна хихикнула:
– Надеюсь, это опечатка.
– Хью, – сказал я, – ты июньский «Плэйбой» до сих пор не распечатал, всё тянешься к легкому чтиву. Брось развлечения, есть дело.
– Слушаю, коллега.
– А я заткнула уши, – сказала Яна.
Я изложил им беседу с Гельманом.
Ларсон засомневался:
– Я не спрашиваю тебя, рассказал ли ты всё. Ясно, что не всё. Я спрашиваю, всё ли из того, что ты мне рассказал содержится в том, что рассказал тебе Гельман?
– Хью, ты способен хоть раз обойтись без словесных выкрутасов…
Ларсон кивнул:
– Упрощаю вопрос. Ты ничего не приврал?
– Нарочно – нет.
– Уже хорошо. Мое мнение таково: сон Бенедикта выражает его страх перед Темпоронным Мозгом. Т-Мозг способен направлять события к определенному аттрактору. Это аттрактор известен только тому, кто запрограммировал Т-Мозг. А кто его запрограммировал? Сначала лаборант – и он выиграл в «ШДТ». Потом, в январе, – Чарльз Корно. Мы не знаем, какое задание он дал Т-Мозгу. Но вспомни, как назвал Т-Мозг Эдуард Брубер. Он назвал его «прибором чудовищной силы», «прибором, способным предсказывать будущее». С чьи слов он это сказал? Со слов Бенедикта. Уже отсюда видно, что Бенедикт боялся Т-Мозга, как собственной смерти. Он чувствовал, что не в состоянии противиться судьбе. Время неумолимо шло, и подсознание Бенедикта указало единственно возможное решение: обратить время, повернуть его вспять. Отсюда его кошмары.
– Ну ты и загнул! По-твоему, Корно приказал Т-Мозгу убить Бенедикта?
– А как еще все это понимать? Корно сказал Рунду, что последствия его задания для Т-Мозга станут известны через четыре – восемь месяцев. И что происходит через семь месяцев? Умирает Бенедикт. Если предположить, что Бенедикт догадался о задании для Т-Мозга, то у него возникает мотив для убийства Корно. Бенедикт убил Корно за то, что тот запрограммировал Т-Мозг убить Бенедикта. Свобода воли, будь она неладна! Своего рода петля событий – неминуемая вещь, когда о каких-то событиях известно заранее.
– А зачем Корно убивать Бенедикта?
– Чтобы тот не разболтал о Т-Мозге, разумеется.
– Тоже почти что петля. В таком случае, о какой игре Бенедикт проговорился доктору Гельману?
– Об игре с Темпоронным Мозгом. Об игре с судьбой, если угодно!
Я посмотрел на Яну. Та отвернулась, уткнувшись в журнал. Журнал мелко подрагивал.
На пороге лаборатории возник Шеф.
– Работаем? – строго спросил он.
– Шеф, – обратился я за поддержкой, – вы бы только знали, какой бред я только что выслушал. Не стану показывать пальцем, но кое-кто считает, что отравленную капсулу подбросил Т-Мозг. Темпороны подкорректировали работу фармацевтической фабрики, и там, вместо алфенона, в капсулу запечатали цианистый калий. Темпороны предопределил появление банки в мусоросборнике и заставили инспектора за ней слазить. Цианид в банке появился на той же фабрике: рабочие, после обеда, слили в банку остатки кислоты. Однако, как известно из большой науки, отдельная флуктуация может привести к последствиям, имеющим противоположное действие. В нашем случае, Т-Мозг заставил меня обратить внимание на найденный в номере Бенедикта видеопланшет, что, в свою очередь, разоблачило замысел Т-Мозга…
– Не оправдывайся, – неожиданно возразил Ларсон. – Не надо все валить на Т-Мозг. Никакие темпороны не заставят нормального человека, получившего в руки чужой видеопланшет, посмотреть в установочные файлы.
– Хью, я не понял. Это комплимент или наезд?
– Наезд. В установочные файлы смотрят в последнюю очередь.
– А в первую куда?
– В текстовые, разумеется. Для чего нужен планшет? Для хранения и чтения текстов.
– Бенедикт читал «Моролингов».
Ларсон и Яна перемигнулись.
– Федр, ты не нервничай, – сказал Яна, – Бенедикт читал не ТЕХ «Моролингов».
К слову, я не собирался нервничать. Я собирался выдернуть стул из-под Ларсона.
– Это был другой роман! – закричал Ларсон, хватаясь за сидение стула. – Понимаешь, другой!
– Хорошо, – я взял себя в руки, – и о чем он?
– О моролингах, но с «Морлингами» Брубера он не имеет ничего общего. Просто другой роман о туземцах с Ауры. Автор и название неизвестны.
– Брубер его передрал?
– Нет, я же сказал, между романами нет ничего общего. Кроме того, Брубер плагиатом не занимается. У него репутация и деньги. Не к чему ему это…
Шеф прокашлялся.
– Между прочим, – напомнила Яна, – босс все еще здесь.
– Федр, – сказал Шеф. – Когда ты приведешь ко мне Шишку?
– Не исключено, что она уже к вам приходила, только дома не застала…
– Что?!
– Шишка – бездомная. Для развлечения она ходит по домам, пока хозяева ходят где-то еще. И она всем приносит подарки. Мне, например, – продукты. У Виттенгера она прибрала в квартире и сварила ему вегетарианский суп. Он вам не говорил?
– Нет.
– В общем, ждите, скоро и вам что-нибудь принесет.
– Да сколько ждать-то! Зима на дворе…
Шеф помолчал, потом предложил Яне альтернативу: либо она говорит, кто убил Корно, либо делает ему кофе с коньяком.
– Рунд, – сказала Яна не раздумывая.
– Тебе лень сварить кофе? – возмутился Шеф.
– Нет, – ответила Яна, прижимая к уху наушник. – Просто Рунд просится к вам на прием.
Мы все застыли. Шеф пришел в себя первым:
– Скажи, чтобы впустили. А вы сидите в лаборатории и не высовывайтесь.
Коллеги послушно уткнулись в журналы. Я заметил на столе экземпляр «Вестника Фаонского Университета», раздел «Текстология и лингвистика». Открыл на загнутой странице. Имя автора статьи было заключено в черную рамку.
Бенедикт Эппель. «Динамическая лингвистика и ее приложения к анализу первобытных мифов».
– Отдал в печать в июне, – пояснил Ларсон, – если что непонятно, спрашивай…
– Справлюсь, не физика…
После первого прочтения, я пришел к выводу, что понимаю процентов десять. Перечитав, я увеличил КПД с десяти процентов до двенадцати. Третье прочтение накинуло еще один процент. Выходит, сколько бы я не перечитывал, выше четырнадцати процентов мне не подняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Шишка в состоянии сама о себе позаботься, – оборвал меня Гельман. – Она, в некотором смысле, над миром. Ваша забота ей не нужна.
– Раз уж вы начали говорить, то договаривайте. Что значит «над миром»?
– Год назад она попала в тяжелую авиакатастрофу. Хирурги вытащили ее буквально с того света.
– И она потеряла память? – попытался я угадать.
– Нет, с памятью дела у нее обстоят не хуже, чем у нас с вами. Когда она пришла в сознание после операции, она стала говорить странные вещи, по-своему, очень логичные. Она говорила, мы боимся двух вещей: физических страданий, предшествующих смерти, и моральных страданий, которые мы неминуемо будем испытывать перед смертью. Мы боимся самого страха. Но если человек через все это прошел, если он мгновенно и безболезненно потерял сознание, впал в кому или, более того, если наступила клиническая смерть – все то, что случилось ней в момент катастрофы – то стоит ли его спасать? Для чего? Чтобы он еще раз испытал все это? Чтобы жизнь снова потекла под страхом смерти? «Постоянно рождаться – значит страдать», – сказал принц Шакьямуни. Спасших ее хирургов она поблагодарила очень сухо. Лучше бы ей вообще ничего им не говорить. Меня вызвали для консультации, и я застал такую сцену: главный хирург стоит с бутылкой дорогого коньяка и букетом цветов – то и другое ему подарил один из пациентов – стоит и хлопает глазами. Он не успел отнести подарки в кабинет, зашел в палату к Шишке – проведать. А та ему – как ушат воды на голову – зачем вы меня спасли, хотя спасибо, конечно, но, право, не стоило беспокоиться… И – в слезы. Хирурги сначала думали, что у нее затянувшийся посттравматический шок. Ничего подобного я у нее не нашел. Она мыслила абсолютно отчетливо, прекрасно осознавала, что с ней произошло, но она жалела, что ее спасли.
– Была ли она искренна?
– По-моему, да.
– Амбивалентность?
– Нет, не тот случай.
Меня бесило спокойствие, с которым он это все произносил.
– Вы хотя бы пытались ее переубедить?
– Разумеется. В некотором смысле, переубеждать – это моя работа. Но наши беседы имели странное последствие. Впрочем, не хочу приписывать своему влиянию то, что произошло бы и без моего участия.
– Так что же произошло?
– Она решила, что она все-таки умерла. Что теперь она – это не совсем она, а ее некая новая форма – как, если бы ее не сразу взяли на небо, а позволили еще немного пожить среди людей – доносить тело, по ее собственному выражению. И разумеется, бесполезно спрашивать о ее настоящем имени или о том, откуда она. Она везде и нигде, она – некто и ни кто – Шишка, одним словом.
– Несколько странное прозвище для ангела во плоти.
– Она не сама его придумала. Она сказала, что не может называть себя каким-либо именем, потому что какое бы имя она себе ни выбрала, в нем будет частица той, кем она была до смерти, в смысле – до катастрофы. Шишкой ее прозвали медсестры, другие пациенты подхватили, и она решила – Шишка так Шишка.
– Однако вам ее настоящее имя должно быть известно.
– Без комментариев.
– Буду признателен, если вы то же самое ответите полиции.
В кабинет вошла медсестра Дора, тайком вызванная Гельманом, чтобы помочь ему выпроводить меня из клиники. Через руку у нее была небрежно перекинута какая-то рубаха с длинными рукавами.
– Спасибо, что уделили мне время, – сказав так, я по стенке, не поворачиваясь спиной к медсестре, выбрался из кабинета.
В голове вертелся план как поймать Шишку: не покупать продукты, ходить голодным и оборванным, квартиру окончательно запустить, на дверцу холодильника установить самую совершенную сигнализацию, кругом натыкать сканеров и телекамер… Глупости…
С кем Бенедикт встречался в баре перед арестом?
– понимая, что схожу с ума, написал я на зеркале в ванной, продублировал на холодильнике и полетел в Отдел.
34
Выслушав доклад о пузырьках и капсулах, Шеф приказал задействовать Виттенгера.
Инспектор был у себя в Департаменте и наводил порядок в умах подчиненных, «слишком много о себе возомнивших» за время его отсутствия.
– Срочное дело, – сказал я ему.
Подчиненные испарились.
– Выкладывай!
– Инспектор, вы согласны с утверждением, что порой мы совершаем поступки, последствия которых мы потом расхлебываем годы, а то и всю жизнь?
– Абсолютно согласен. Черт меня дернул связаться с вами…
– Этого уже не исправить. Вообще, традиционная наука утверждает, что сделанного не воротишь. Невозможно, утверждает наука, вернуться в точку бифуркации, когда своими действиями, или, применительно к вам, бездействием, мы отправили нашу фазовую траекторию к нелицеприятному аттрактору…
– Кончай демагогию! Говори, что надо.
– Надо вернуться в точку бифуркации, инспектор. Надо вернуться в девятое тире десятое июля и доделать то, чего вы тогда не доделали.
– Ильинский, не выводи…
– Терпение, инспектор, терпение. Я понимаю, что из-за несовпадения фаонских дней и стандартных, вы забыли, чем занимались вы и ваши сотрудники в последние часы девятого июля. Так вот, Шеф советует вам хотя бы сейчас – раз уж у вас нет машины времени – найти Бенедикта не ночью десятого июля возле общежития, а несколькими часами раньше, то есть девятого, и желательно в баре, в сопровождении его будущего убийцы.
– Что ты мелешь? – возмутился Виттенгер. – Бенедикта арестовали вместе с Шишкой. Ты хочешь сказать, что Шишка его отравила?
– Нет, Бенедикта отравил человек, с которым у него была встреча в одном из баров Фаон-Полиса, вечером во вторник, после семинара, в последние часы девятого июля по земному времяисчислению, без Шишки… черт, инспектор, я не знаю, как еще точнее выразиться…
Перебив, Виттенгер потребовал доказательств. Я рассказал ему о предпоследнем пузырьке и о незнакомце, толкнувшем Бенедикта под локоть.
– Значит, это была Шишка, – заключил он. Спорить с ним я устал.
– Если в баре подтвердят, что он был с Шишкой, значит она.
– Добро, отработаем эту версию, – деловито произнес инспектор.
Когда посторонний эксперт (в нынешнем случае – Гельман) затрудняется с выводами, я обращаюсь к своему, то есть – к Ларсону.
Ларсон и Яна просматривали иллюстрированные журналы о новинках в мире виртуальных игр. Не меняя серьезного выражения лица, Ларсон скользил взглядом от описания очередной игры к наглядной картинке, от картинки к рекламному развороту, от рекламы к помещенным в конце журнала анекдотам из жизни виртуальных героев. Ни разу не улыбнувшись, эксперт отложил журнал, взял вестник «Фундаментальные проблемы физики», открыл и расхохотался.
– Над чем смеемся? – я заглянул ему через плечо. Формула в прямоугольной рамке начиналась с трехэтажного интеграла от волновой функции Вселенной. – Хм, не нахожу ничего смешного…
– Смотри, вот тут… – Ларсон показал журнал Яне. Давясь от смеха, он ногтем подчеркнул выражение в фигурных скобках. – Как тебе это?
Яна хихикнула:
– Надеюсь, это опечатка.
– Хью, – сказал я, – ты июньский «Плэйбой» до сих пор не распечатал, всё тянешься к легкому чтиву. Брось развлечения, есть дело.
– Слушаю, коллега.
– А я заткнула уши, – сказала Яна.
Я изложил им беседу с Гельманом.
Ларсон засомневался:
– Я не спрашиваю тебя, рассказал ли ты всё. Ясно, что не всё. Я спрашиваю, всё ли из того, что ты мне рассказал содержится в том, что рассказал тебе Гельман?
– Хью, ты способен хоть раз обойтись без словесных выкрутасов…
Ларсон кивнул:
– Упрощаю вопрос. Ты ничего не приврал?
– Нарочно – нет.
– Уже хорошо. Мое мнение таково: сон Бенедикта выражает его страх перед Темпоронным Мозгом. Т-Мозг способен направлять события к определенному аттрактору. Это аттрактор известен только тому, кто запрограммировал Т-Мозг. А кто его запрограммировал? Сначала лаборант – и он выиграл в «ШДТ». Потом, в январе, – Чарльз Корно. Мы не знаем, какое задание он дал Т-Мозгу. Но вспомни, как назвал Т-Мозг Эдуард Брубер. Он назвал его «прибором чудовищной силы», «прибором, способным предсказывать будущее». С чьи слов он это сказал? Со слов Бенедикта. Уже отсюда видно, что Бенедикт боялся Т-Мозга, как собственной смерти. Он чувствовал, что не в состоянии противиться судьбе. Время неумолимо шло, и подсознание Бенедикта указало единственно возможное решение: обратить время, повернуть его вспять. Отсюда его кошмары.
– Ну ты и загнул! По-твоему, Корно приказал Т-Мозгу убить Бенедикта?
– А как еще все это понимать? Корно сказал Рунду, что последствия его задания для Т-Мозга станут известны через четыре – восемь месяцев. И что происходит через семь месяцев? Умирает Бенедикт. Если предположить, что Бенедикт догадался о задании для Т-Мозга, то у него возникает мотив для убийства Корно. Бенедикт убил Корно за то, что тот запрограммировал Т-Мозг убить Бенедикта. Свобода воли, будь она неладна! Своего рода петля событий – неминуемая вещь, когда о каких-то событиях известно заранее.
– А зачем Корно убивать Бенедикта?
– Чтобы тот не разболтал о Т-Мозге, разумеется.
– Тоже почти что петля. В таком случае, о какой игре Бенедикт проговорился доктору Гельману?
– Об игре с Темпоронным Мозгом. Об игре с судьбой, если угодно!
Я посмотрел на Яну. Та отвернулась, уткнувшись в журнал. Журнал мелко подрагивал.
На пороге лаборатории возник Шеф.
– Работаем? – строго спросил он.
– Шеф, – обратился я за поддержкой, – вы бы только знали, какой бред я только что выслушал. Не стану показывать пальцем, но кое-кто считает, что отравленную капсулу подбросил Т-Мозг. Темпороны подкорректировали работу фармацевтической фабрики, и там, вместо алфенона, в капсулу запечатали цианистый калий. Темпороны предопределил появление банки в мусоросборнике и заставили инспектора за ней слазить. Цианид в банке появился на той же фабрике: рабочие, после обеда, слили в банку остатки кислоты. Однако, как известно из большой науки, отдельная флуктуация может привести к последствиям, имеющим противоположное действие. В нашем случае, Т-Мозг заставил меня обратить внимание на найденный в номере Бенедикта видеопланшет, что, в свою очередь, разоблачило замысел Т-Мозга…
– Не оправдывайся, – неожиданно возразил Ларсон. – Не надо все валить на Т-Мозг. Никакие темпороны не заставят нормального человека, получившего в руки чужой видеопланшет, посмотреть в установочные файлы.
– Хью, я не понял. Это комплимент или наезд?
– Наезд. В установочные файлы смотрят в последнюю очередь.
– А в первую куда?
– В текстовые, разумеется. Для чего нужен планшет? Для хранения и чтения текстов.
– Бенедикт читал «Моролингов».
Ларсон и Яна перемигнулись.
– Федр, ты не нервничай, – сказал Яна, – Бенедикт читал не ТЕХ «Моролингов».
К слову, я не собирался нервничать. Я собирался выдернуть стул из-под Ларсона.
– Это был другой роман! – закричал Ларсон, хватаясь за сидение стула. – Понимаешь, другой!
– Хорошо, – я взял себя в руки, – и о чем он?
– О моролингах, но с «Морлингами» Брубера он не имеет ничего общего. Просто другой роман о туземцах с Ауры. Автор и название неизвестны.
– Брубер его передрал?
– Нет, я же сказал, между романами нет ничего общего. Кроме того, Брубер плагиатом не занимается. У него репутация и деньги. Не к чему ему это…
Шеф прокашлялся.
– Между прочим, – напомнила Яна, – босс все еще здесь.
– Федр, – сказал Шеф. – Когда ты приведешь ко мне Шишку?
– Не исключено, что она уже к вам приходила, только дома не застала…
– Что?!
– Шишка – бездомная. Для развлечения она ходит по домам, пока хозяева ходят где-то еще. И она всем приносит подарки. Мне, например, – продукты. У Виттенгера она прибрала в квартире и сварила ему вегетарианский суп. Он вам не говорил?
– Нет.
– В общем, ждите, скоро и вам что-нибудь принесет.
– Да сколько ждать-то! Зима на дворе…
Шеф помолчал, потом предложил Яне альтернативу: либо она говорит, кто убил Корно, либо делает ему кофе с коньяком.
– Рунд, – сказала Яна не раздумывая.
– Тебе лень сварить кофе? – возмутился Шеф.
– Нет, – ответила Яна, прижимая к уху наушник. – Просто Рунд просится к вам на прием.
Мы все застыли. Шеф пришел в себя первым:
– Скажи, чтобы впустили. А вы сидите в лаборатории и не высовывайтесь.
Коллеги послушно уткнулись в журналы. Я заметил на столе экземпляр «Вестника Фаонского Университета», раздел «Текстология и лингвистика». Открыл на загнутой странице. Имя автора статьи было заключено в черную рамку.
Бенедикт Эппель. «Динамическая лингвистика и ее приложения к анализу первобытных мифов».
– Отдал в печать в июне, – пояснил Ларсон, – если что непонятно, спрашивай…
– Справлюсь, не физика…
После первого прочтения, я пришел к выводу, что понимаю процентов десять. Перечитав, я увеличил КПД с десяти процентов до двенадцати. Третье прочтение накинуло еще один процент. Выходит, сколько бы я не перечитывал, выше четырнадцати процентов мне не подняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53