– Я могу повторить только одно: в «Виртуальных Играх» убийц нет!
Из миролюбивых «Виртуальных Игр» я полетел в воинственный Отдел.
Я застал Шефа за прежним занятием: он сидел за столом и просматривал листы с отчетом.
– Ну? – попросил он подробного доклада о встрече с Краузли.
Выполнив просьбу, я посоветовал:
– Соглашайтесь на десять центов, пока хоть столько дают.
– Мало, – буркнул Шеф, не отрывая глаз от бумаги.
– Надо ломать Вейлинга, – продолжал советовать я. – Одного Краузли ничем не прошибешь. Спорим, что сейчас Краузли отправляет Вейлингу приказ исчезнуть где-нибудь в другой галактике.
– Угу, в Другой Вселенной… Вейлинга завтра высадят на Пересадочной Станции. Для него зарезервировано место в челноке, в салоне бизнес-класса, место одиннадцать-А, возле иллюминатора. Полиция проследит, чтобы это место не осталось пустым.
– Встретить?
– Сам доедет… Пузырек у тебя или Виттенгера? – ни с того ни с его спросил он.
– У Кульбекина.
– Прискорбно… – он почесал проволочкой затылок.
– Согласен, прискорбно. Будет еще прискорбнее, если Вейлинг не расколется. Доказать его вину практически невозможно. Краузли действует неторопливо, пузырек был как мина замедленного действия – когда взорвется, улик уже не найти.
– Надо принять во внимание и другую возможность, – возразил Шеф.
– Какую же?
– Они невиновны.
– Виновны! Шишка указала только на Вейлинга.
– Много понимает твоя Шишка!
Это уверенное заявление меня насторожило.
– Вы знаете что-то, чего не знаем мы с Шишкой?
– Арифметику… Яна, – сказал он в интерком. – Пожалуйста, найди для Федра какие-нибудь вечерние курсы по арифметике для переростков…
Я не выдержал:
– Шеф, это перебор! Шутка сказанная четырежды превращается, знаете во что?!
– Яна, я потом позвоню, – он отключил Яну и сказал мне: – Первый урок ты получишь от меня. Когда умер Бенедикт?
– Двадцать девятого июля по синхронизированному…
– Молодец, помнишь! Когда врач выписал лекарство?
– Десятого июля, в полицейском изоляторе…
– К черту подробности! Сколько капсул он выписал и сколько их осталось?
– Судя по этикетке, выписал он пятьдесят капсул. Осталось тридцать шесть.
– А дней сколько прошло?
– Если вы имеете в виду стандартные дни, то девятнадцать.
– Теперь, будь любезен, возьми калькулятор и посчитай, сколько будет пятьдесят минус девятнадцать.
– Я и в уме могу. Тридцать один. У него должна была остаться тридцать одна капсула, ну и что? Пять капсул лишних, подумаешь! Мы учитывали синхронизированное время, а не собственное. Собственных дней прошло меньше, отсюда лишние капсулы.
– Ларсон, – спросил Шеф по интеркому, – сколько Бенедикт должен был израсходовать капсул с учетом релятивистских поправок?.
– Семнадцать, – ответил Ларсон.
Шеф обратился ко мне:
– Пятьдесят минус семнадцать равно тридцати трем, а не тридцати шести. Все равно три капсулы лишние.
– Пропустил пару дней. Когда вам выписывают лекарство для ежедневного приема, неужели вы никогда не пропускаете?
– Пропускаю, – согласился он. – Но я, к счастью, пока жив. Ну ты даешь, неужели не понял?
Уйти, что ли, мелькнуло в голове.
– Шеф, дайте неделю на размышления. Нет, лучше месяц. Желательно, на каком-нибудь курорте.
– Слушай и мотай на ус. Терпеливые убийцы встречаются только в делах о наследстве. Бенедикт не оставил после себя наследства, посему его убили не наследники. Вообще, убийство – это крайний метод решения проблемы. Как правило к нему прибегают, когда все другие способы устранить соперника исчерпаны. Это свидетельство отчаяния и страха. В девяти случаях из десяти убийца обязан действовать быстро, иначе жертва нанесет удар первой. Поэтому мы вынуждены отложить мысль о терпеливом убийце. Прежде всего нам надо исходить из того, что Бенедикт должен был умереть быстро и надежно.
– Несмотря на то, что капсул в пузырьке было около полусотни?
– Там не было столько капсул. Убийца подбросил отравленную капсулу не в тот пузырек, который вы нашли у Бенедикта после смерти, а в предыдущий. Капсулы в нем уже заканчивались и убийца предполагал, что Бенедикт наткнется на отравленную капсулу в течение нескольких дней. Но Бенедикт взял у врача новый пузырек до того, как полностью израсходовал капсулы в старом. Затем он поступил, как всякий нормальный человек на его месте – он пересыпал оставшиеся капсулы из старого пузырька в новый, благо пузырек достаточно вместительный. Он пересыпал три капсулы, поэтому ты нашел тридцать шесть капсул вместо тридцати трех. Строго говоря, он мог переложить и две капсулы, поскольку один день – десятое июля – мы учесть не в состоянии. В этот день он мог воспользоваться капсулой из старого пузырька прежде, чем переложить…
– Понял, понял, не дурак. Шеф, вы гений, я всегда это говорил. Спросите хоть у Ларсона, кстати, как он?
– Чахнет над «ШДТ»… Ты не увиливай. Ну так пойдешь учиться арифметике?
– Пойду, но не за свой счет. Итак, капсулу с ядом подбросили не после, а до десятого июля. Гениально! Если из этого умопомрачительного факта вы выведите имя убийцы, я съем свой бластер и запишусь на курсы кройки и шитья. Но прежде, позвольте сделать одно наблюдение: десятое июля – это день ареста. Гельман привез пузырек к нему в тюрьму. Полагается ли психиатрам развозить лекарства по тюрьмам?
– Хорошее наблюдение. Отправляйся к этому врачу… Как его зовут?
– Гельман.
– Завтра отправляйся к Гельману. Заодно прихвати у него что-нибудь от слабоумия.
– Для кого?
– Свободен! – прикрикнул он и ткнул интерком: – Яна, по поводу курсов арифметики…

33
Медсестра из клиники сказала, что доктор Гельман занят с пациентом. Она готова записать меня на следующую неделю, если мне удобно. Я записался, но поехал в этот же день.
Доктор Гельман совмещал частную практику с работой в единственной на Фаоне психиатрической клинике. Трехэтажное задние буквой "П" напоминало загородный санаторий. Пространство между двумя параллельными пристройками занимал зимний сад. Высокие стрельчатые окна в рамах «под дерево» и полукруглый фронтон на колоннах выглядели чрезвычайно уютно. Забора с колючей проволокой и охраной я не заметил.
Медсестре, дежурившей на входе, я передал визитную карточку частного детектива (но не нашего агентства), сказав, что мне необходимо попасть к Гельману и что всё дико срочно. Она ответила, что пациент пробудет у доктора еще около получаса, ну а потом, возможно, доктор сможет уделить мне пять минут.
Как вышел пациент, я не заметил. Наверное, он вышел специальным черным ходом, дабы не встретиться со мной. Врачам-психиатрам нельзя демонстрировать своих пациентов частным детективам.
– Можете пройти, – сообщила мне медсестра. Другая медсестра – дородная тетка, похожая на женщину-борца из шоу «Бой-бабы» – вызвалась проводить до кабинета.
Она провела меня по пустынному коридору, потом мы свернули, насколько я понял – в южное крыло.
Деревянная дверь, коридорчик метра три длиной, справа – лестница, прямо – снова дверь. Медсестра ее открыла и сказала:
– Сюда.
Я очутился в квадратной комнате с единственным мутным окном. У стены стоял пухлый диван с клеенчатой обивкой и двумя ремнями сомнительного предназначения по бокам. Рядом возвышалась деревянная стойка с верхушкой в виде руки с растопыренными пальцами.
– Вот лифт, – медсестра показала на широкую металлическую дверь. – Вам на второй этаж. Комната двести шесть. Куртку повесьте на вешалку, ее никто не тронет.
Она говорила бесстрастным ледяным голосом. Оставлять куртку где ни попадя – против моих правил, но ледяные команды не терпели возражений.
Я повесил куртку на указательный палец руки-вешалки.
Медсестра посмотрела, как я нажал в лифте цифру два, и вышла из квадратной комнаты, закрыв за собою дверь.
Лифт подергался, через три секунды двери открылись… и я оказался на прежнем месте – в квадратной комнате с диваном, вешалкой и моей курткой.
Не то нажал, что ли, подумал я. Вернулся в лифт, опять надавил на двойку.
Лифт исполнил те же телодвижения и с похожим хронометражем.
Квадратная комната с диваном, вешалкой и курткой.
Бред. Лифт испорчен. Я вышел из комнаты в короткий коридорчик и поднялся по длинному лестничному пролету. Открыл какую-то дверь. Передо мной был обычный больничный коридор белого цвета с окнами, дверьми в палаты и санитаркой, которая толкала перед собой тележку с банками, склянками и прочей больничной ерундой.
На всякий случай я поинтересовался:
– Это второй этаж?
Санитарка посмотрела на меня, поморгала, и ответила:
– Нет, третий.
А сама так потихоньку пододвигается в мою сторону. В кармане белого халата оттопыривалось что-то небольшое и продолговатое – как цефалошокер.
Как бы она не приняла меня за одного из своих подопечных, мелькнуло в голове. Я ретировался к лестнице.
Наверное, у них тут этажи какие-нибудь кривые, лестница ведет с первого этажа сразу на третий.
Я снова вернулся в лифт и долбанул по цифре два. Лифт совершил знакомый ритуал, ничего не поменялось. Со злости я стал тыкать по очереди на все кнопки – от минус первой до третьей. Лифт дергался, скрежетал, но увозить меня от квадратной комнаты не хотел ни в какую!
Обессиливший, я плюхнулся на диван. Потом со страшным предчувствием вскочил и обыскал карманы куртки, которая, к счастью, висела, где я ее повесил.
Карманы были пусты.
Я успокоился, потому что они и должны быть пусты – какой же сыщик оставит в незнакомом месте куртку с полными карманами. В этот момент деревянная дверь распахнулась и вошла бой-баба.
– Вы передумали? – спросила она меня. Теперь голос у нее был ласковый до тошноты.
– Почините лифт, – буркнул я.
– Он исправен, – сказала она все так же ласково. – Пойдемте, я вам покажу.
Она взяла меня под локоть – очень нежно, но крепко. Держать одновременно и нежно и крепко умеют только опытные санитары. Я почувствовал, как холодеет моя спина. А бластер-то остался в флаере…
– Сейчас мы спокойненько поедем, – приговаривала она, заталкивая меня в лифт. – Вот кнопочки. Смотрите – один, два, три. Нам нужен, помните, какой этаж? Второй, правильно… Следовательно, куда нам надо нажать? На кнопочку с цифрой два. Давайте нажмем… – она нажала сама, я ей был не помощник, я думал, каким путем буду отсюда удирать.
Лифт дрогнул, прошуршал, двери открылись. Увидев в десятый раз квадратную комнату с неизменной обстановкой, я ничуть не удивился.
– Замечательно, вот мы и приехали…
У меня малость подкосились ноги.
Она выволокла меня из лифта, мы пересекли ненавистный квадрат, миновали одну дверь, другую и оказались в коридоре, совсем не походившем на коридор первого этажа. Я уже ничего не соображал – шел куда ведут.
Перед дверью с номером двести шесть мы остановились, она открыла дверь и сказала кому-то внутри:
– Доктор Гельман, к вам посетитель.
Мне было все равно: Гельман, так Гельман. Хоть доктор Фрейд, царство ему небесное.
Бой-баба ушла, оставив меня стоять посреди кабинета.
За письменным столом сидел грузный мужчина лет пятидесяти. Бритые щеки в треть лица каждая, густые черные усы. В руках он теребил очки, пытаясь отломать им дужки. Очки были без стекол.
По-видимому, никто не собирался надевать на меня смирительную рубашку, колоть транквилизаторы и бить по голове электрошоком. Я думал, он укажет мне на кожаную кушетку, стоявшую справа от стола, но он вытянул откуда-то из-за спины стул на колесиках и, привстав, установил стул перед столом.
– Прошу, – он указал на стул с колесиками. – Чем обязан?
– Что у вас с лифтом? – выдавил я из себя.
– С лифтом? Ничего… А, понимаю, – и он улыбнулся одними усами, – Дора бросила вас одного в лифте. Разве она не объяснила? Комната с диваном и вешалкой – это тоже лифт. Вернее, часть лифта. Лифт состоит из двух частей – из квадратной комнаты и маленькой будки, где вас, вероятно, и оставили.
Ну не идиот ли я? Так разыграли!
Совсем успокоившись, я спросил:
– Зачем вам двойной лифт?
– Некоторые пациенты боятся обычных лифтов. Мы возим их с этажа на этаж в комнате с диваном. Пока они сели – встали, комната приехала на нужный этаж… Да вы садитесь, вот же стул…
Я сел, придерживая стул рукой – мне почему-то пришло в голову, что он неспроста вытянул из-под стола длинную ногу в черной брючине и в лакированной туфле. Его ли это нога? – задумался я. Потом взял себя в руки. Пусть не думают, что своим дурацким лифтом они заставили меня забыть, что я по-прежнему лучший… ну, в общем, вы знаете…
Голосом тверже алмаза я быстро заговорил:
– Не буду отнимать у вас время долгим вступлением. Не знаю, известно ли вам, что ваш пациент, Бенедикт Эппель, недавно умер. Он был убит, если говорить точно – отравлен.
Гельман прикрыл глаза. Дужка очков выгнулась, готовая вот-вот лопнуть.
– Когда это произошло?
– Двадцать девятого июля. На Ауре. Я расследую это убийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53