Чтобы четыре лица не слились в моей памяти в одно, я придумал гомоидам имена. Того, кого Татьяна перекрасила бы из светло-русого в блондина, я так и назвал – Блондин, хотя, строго говоря, это было неправдой. Гомоида с чересчур (для андрогина) выпирающим кадыком я назвал Старшим – он действительно выглядел несколько старше остальных. У темноглазого гомо-ида было две родинки под подбородком и я назвал его «Пятнистый». Четвертого, на вид – самого молодого, с тусклыми водянистыми глазами и восковой, будто искусственной кожей, я назвал Младшим и, думаю, не сильно ошибся. Я поймал себя на мысли, что про себя говорю о любом гомоиде «он». Мужской шовинизм? Вряд ли. Любая женщина на моем месте тоже сказала бы «он». Правда, скорее с целью отделить себя и свой пол от этих существ.
Нужно было уходить. Но для взлета необходимо выключить защитное поле и тем самым – дать противнику возможность приблизиться. И тогда мы с профессором попросту не успеем добраться до флаера. Единственный выход: не выключая защитного поля выбраться из дома, дойти до моего флаера и взлететь в тот момент, когда атакующий выведет из строя генераторы поля. Я взвалил Франкенберга на себя и потащил из кабинета. Профессор оказался тяжеловатой ношей. В холле – в том самом, где я оказался перед тем, как войти в кабинет, я остановился, чтобы перехватить его поудобнее. В ту секунду он словно очнулся, оттолкнул меня и бросился назад, в комнату.
– Уходите один, я остаюсь, – крикнул он.
– Но почему, черт возьми?! – заорал я, стараясь перекричать вой сирены и гул термических ударов. 2
– Я вам уже ответил – надо было внимательнее меня слушать, – прохрипел Франкенберг, и толстая металлическая створка навсегда разделила нас. Вернуться к нему я уже не мог, но путь к отступлению был свободен. Я добежал до той стенной ниши, где оставил комлог и оружие. Закрывавшая ее панель не поддавалась, как я ни старался. На раздумья времени не оставалось, и я поспешил к выходу. К счастью, внешняя дверь была открыта – профессор давал мне возможность беспрепятственно уйти.
Меня выручило то, что атака велась со стороны океана и атакующий меня не видел. Пока мы с профессором беседовали, снега выпало немного, но все же достаточно, чтобы скрыть мой небольшой флаер. Утоптанная дорожка вкупе со страхом помогли мне добраться до него минут за десять. Пока я продирался, я тешил себя мыслью, что раз Франкенберг решил остаться, то, возможно, у него есть какое-то неизвестное мне средство, чтобы противостоять нападавшему противнику.
Приборы флаера внезапно ожили – это могло означать только одно – генераторы защитного поля разрушены. Я дал команду на взлет. Последние надежды рассеялись, когда я был уже в восьми километрах от башни, – в экране заднего вида я увидел черный зловещий гриб, выраставший на том месте, где прежде находилась профессорская башня. Ею силуэт напомнил мне то страшное птицеголовое божество, чья статуя стояла в кабинете профессора, слева от письменного стола.
Всю обратную дорогу я делился впечатлениями с бортовым комлогом, поскольку мой собственный, в виде пыли и пепла, носился холодным южным ветром где-то над Океаном. Я тараторил без умолку, смешивая услышанное от Франкенберга со своими собственными домыслами. Разбираться буду потом. Один раз комлог переспросил меня, мол, понимаю ли я, что говорю, но я велел ему заткнуться и писать все, как есть. Из вещественных доказательств у меня с собой был лишь кристаллик внешней памяти – перед тем как попытаться спасти хозяина, я схватил его со стола и машинально сунул в карман.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЛАБИРИНТ
– М-да, итоги, прямо скажем, неутешительные, – задумчиво произнес Шеф и посмотрел мне в глаза. Последовавшая затем пауза получилась у Шефа весьма многозначительной. Медная проволочка была, как всегда, в его руках, и на этот раз он согнул ее в большой вопросительный знак.
– Мне нечего сказать, – вздохнул я, – нас постоянно кто-то опережает…
– А эти гномы, кто они?
– Гомоиды – дети из пробирки – андроиды или вроде того. Искусственные человекообразные существа. Франкенберг назвал своих гомоидов «гномами», поскольку, как и гномы Парацельса, гомоиды что-то такое знают – то, чего нам с вами знать не дано. Это я понял из его рассказа. А что я НЕ понял – я надиктовал в комлог и написал в отчете. – И я кивнул в сторону экрана. – Думаю, Перка и Франкенберга убили либо те, кто уничтожил информацию с накопителей, либо…
– Либо не те… Понятно, – отмахнулся Шеф, – еще какие соображения? Только не тараторь так…
И я принялся вслух рассуждать – медленно и обстоятельно – в надежде, что порядок в мозгах наступит сам собою, непосредственно в процессе рассуждений.
– Итак, что мы имеем на сегодняшний день. Во-первых, два трупа – Перк и Франкенберг. Во-вторых, пропавшая информация о каких-то биологических исследованиях. Строго говоря, ее-то у нас как раз и нет, но то, что она пропала, – это факт. Далее, очевидно, существует некая связь между этими двумя убийствами и исчезновением данных с накопителей.
– Не то чтобы совсем очевидно, но… ладно, пусть будет так. Смерть Франкенберга, без сомнения, убийство, но вот Перк мог и сам выпрыгнуть. – Шеф пытался возражать, но без видимой охоты.
– Да хоть бы и сам, но не без причины ведь. Адрес Франкенберга он стер перед смертью, следовательно, Франкенберг тоже замешан. Когда я отправился к профессору, убийца следил либо за мною, либо за домом и попытался убить нас обоих, потому что мы оба – и я и Франкенберг – связаны с Перком. Возможно, убийца не планировал убивать меня, но ему подвернулся удобный случай, к тому же он испугался, что Франкенберг мне все расскажет… В общем, тут все, на мой взгляд, понятно. Теперь о гномах. Когда я первый и единственный раз беседовал с Перком, я спросил о них напрямик. Перк все отрицал, но, по-моему, очень неубедительно. Добавьте к этому стертые локусы с гномами, рассказ самого Франкенберга и, наконец, снимки в его кабинете, и вы поймете, что гномы – не плод моего воображения. Гномы действительно существуют!
Последняя фраза у меня получилась что надо! Если бы кто-нибудь услышал только ее, то ему и в голову бы не пришло со мною спорить – кто же спорит с сумасшедшим. Но Шеф слышал все и потому сказал:
– А если «гномы» – это всего лишь название для биороботов, ведь Франкенберг ими занимался какое-то время. Надо бы показать твою запись о беседе с Франкенбергом специалистам по биороботам.
Делиться со специалистами мне не хотелось.
– Не стоит. Франкенберг действительно конструировал биороботов – лет двадцать назад. Что делал потом, никому неизвестно – вся информация исчезла. Стоило ли ее уничтожать, если бы он продолжал заниматься только ими. Из биороботов никто не делает тайны, они же, в сущности, та же нейросеть, только не на кристаллах, а на нуклеотидных цепях. А снимки? Биороботов не делают похожими на людей. Единственное исключение – детские куклы. Нет, тут что-то другое.
– А что нам вообще известно про Франкенберга? Кроме того, что он умер, – спросил Шеф.
– До того срока, что я назвал – довольно много. Учился на Земле, в Еврапе…
– В Европе… произносится – Европа, – вежливо поправил меня Шеф.
– А… ну да, в Европе, потом работал в … э-э-э… (я боялся опять переврать название) в общем, справку я подготовил, она должна быть у вас. Я проверил – ни с кем из тех, кого мы знаем, я имею в виду сотрудников института и их окружение, в контакт не входил. В Институте антропоморфологии Франкенберг не работал. Но опять-таки, моя информация устарела уже лет на двадцать. Можно предположить, что он сотрудничал с Институтом, но негласно. Перк, безусловно, об этом знал. Среди уничтоженной информации наверняка было что-то, что указывало на такое сотрудничество.
– А не мог ли Перк сам ее уничтожить? Я уже задавался подобным вопросом, и потому ответ был у меня готов, если это можно считать ответом:
– Вся каша заварилась, когда пользователи пожаловались в ОИБ. Нужна ли была Перку такая шумиха? Не разумней ли уничтожить информацию потихоньку, без лишнего шума, без скандала.
– Резонно. Итак, кроме Перка и Франкенберга, в деле замешаны еще какие-то лица. Кто они – мы пока не знаем.
– Факт! – радостно согласился я. Мне нравится, когда Шеф прав – в таких случаях с ним можно соглашаться не кривя душой.
– Да, забыл сказать, – продолжал тем временем Шеф, – я побеседовал со Службой Общественной Безопасности и я так понял, что жена Перка сказала им про комлог.
– Еще бы она не сказала – упаковку-то они бы в любом случае нашли!
– Ладно, для нас сейчас важно не это. Для нас важно знать, как скоро полиция найдет тебя и сколько будет стоить то, чтоб они от тебя отстали.
Я представил себя в тюрьме. Татьяна будет фрукты носить – такое вроде бы разрешается.
– Может, и не найдет, – робко предположил я, – или мне лучше исчезнуть на время?
– Ну-ну… хм, не найдет… Исчезновение тебе мало поможет, разве что, если ты исчезнешь навсегда…
Когда Шеф говорит «ну-ну», это означает, что он даже не может себе вообразить, что я должен сделать, чтобы загладить свою вину перед ним. За годы совместной работы он всего раза два говорил мне «ну-ну». Сегодня я услышал третье «ну-ну», и если к «ну-ну» добавить неявное предложение исчезнуть навсегда, то картина складывалась совсем безрадостная.
– В том кристалле, что я привез от Франкенберга, нашли что-нибудь? – Я срочно переменил тему.
– Ничего особенного – только карту Южного Мыса.
– Зачем она ему? – удивился я. – Флаеры и так дорогу знают.
– Криптологи пока колдуют над ней. Может, чего и наколдуют.
– Надеюсь, вы не сказали им, откуда у нас этот кристалл? – осторожно спросил я.
– А сам-то как думаешь? – возмущенно ответил Шеф. Следовало ли понимать его ответ как «нет» – не совсем ясно.
Обменявшись еще парой-тройкой столь же информативных реплик, мы расстались. После провала с Франкенбергом мне следовало бы пойти к себе в кабинет и продемонстрировать служебное рвение, но настроения не было даже для того, чтобы имитировать работу. И я поехал домой.
Через час после возвращения засигналил домашний нейросимулятор, а когда я ответил, на экране появилась недовольная Татьяна.
– Я целый день тебя ищу! А ты – на звонки не отвечаешь, сообщений не читаешь!
Представляю себе: дымящиеся останки профессорской башни, а среди них лежит мой комлог, целый и невредимый, и то и дело принимает всякие вздорные сообщения. Я нехотя объяснил:
– Извини, было много работы…
– Какой еще работы?
А то она не знает, какая у меня работа.
– Опасной… Ты скажи мне лучше вот что: кто такой бикадал трипода?
– Кто-кто? – удивленно переспросила она.
– Бикадал трипода.
– Не знаю, кто это, но могу предположить, как оно выглядит, – уверенно сказала Татьяна.
– Ну и как?
– Три ноги, два хвоста, голова, вероятно, одна, иначе назвали бы по-другому.
Объяснение не слишком понятное.
– И как такое может быть? – снова спросил я.
– Не знаю. Может, четвертая нога атрофировалась в хвост. Или, например, было у него сначала две ноги, один хвост и два крыла, а потом одно крыло стало ногой, а другое – хвостом.
– Ты что, издеваешься?
– Ты первый начал.
– Ладно, проехали. Ты где?
– Я же написала – на Сапфо.
Сапфо – спутник (спутница, если опираться на легенду) Фаона.
– Ты так написала, что я не разобрал. Тоже мне нашла, где сапиенсов ловить.
– Какие там сапиенсы! На Фаоне они за собой чистенько прибрали, так, может, хоть на Сапфо что-нибудь оставили – следы или хвост отброшенный…
– Какой еще хвост? – не понял я.
– Ты что, не помнишь? Фильм был такой. Там сапиенсы отбрасывали хвосты, как ящерицы. Люди искали сапиенсов, но находили только хвосты. А мне и хвосты не попадаются, – с грустью добавила она.
– Скажи, а тебе и вправду хочется найти хвосты… тьфу… следы сапиенсов? Может, ну их к черту – без сапиенсов как-то спокойнее. Вселенную, опять же, ни с кем делить не надо. Я не вижу ни одной причины, по которой мне хотелось бы встретить хотя бы одного сапиенса.
– Ты рассуждаешь, как обыватель, – пригвоздила меня Татьяна.
– А ты безответственный… – Я хотел сказать «ученый», но это было бы недостаточно обидно, поэтому я быстро поправился: – Просто безответственная!
– Сам ты… Ладно, буду не скоро, пока. Давно выработанное мной с Татьяной правило: прекращать беседу до того, как успеем поругаться. Я вернулся к своим гомоидам.
Карта Южного Мыса могла оказаться в кабинете Франкенберга случайно. Но я в это не верил. С другой стороны, где-тоже у него должна быть лаборатория. Эксперты сейчас роются на месте башни, но пока ничего не нашли. Да и маловата она для лаборатории. Зная, что в создании гномов-гомоидов принимал участие Перк, можно предположить, что лаборатория находится в Институте антропоморфологии. Но тогда в проекте «Гномы» должно участвовать слишком много людей, а не похоже, чтобы это было так. Я вспомнил, как несколько дней назад в новостях упоминался Южный Мыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Нужно было уходить. Но для взлета необходимо выключить защитное поле и тем самым – дать противнику возможность приблизиться. И тогда мы с профессором попросту не успеем добраться до флаера. Единственный выход: не выключая защитного поля выбраться из дома, дойти до моего флаера и взлететь в тот момент, когда атакующий выведет из строя генераторы поля. Я взвалил Франкенберга на себя и потащил из кабинета. Профессор оказался тяжеловатой ношей. В холле – в том самом, где я оказался перед тем, как войти в кабинет, я остановился, чтобы перехватить его поудобнее. В ту секунду он словно очнулся, оттолкнул меня и бросился назад, в комнату.
– Уходите один, я остаюсь, – крикнул он.
– Но почему, черт возьми?! – заорал я, стараясь перекричать вой сирены и гул термических ударов. 2
– Я вам уже ответил – надо было внимательнее меня слушать, – прохрипел Франкенберг, и толстая металлическая створка навсегда разделила нас. Вернуться к нему я уже не мог, но путь к отступлению был свободен. Я добежал до той стенной ниши, где оставил комлог и оружие. Закрывавшая ее панель не поддавалась, как я ни старался. На раздумья времени не оставалось, и я поспешил к выходу. К счастью, внешняя дверь была открыта – профессор давал мне возможность беспрепятственно уйти.
Меня выручило то, что атака велась со стороны океана и атакующий меня не видел. Пока мы с профессором беседовали, снега выпало немного, но все же достаточно, чтобы скрыть мой небольшой флаер. Утоптанная дорожка вкупе со страхом помогли мне добраться до него минут за десять. Пока я продирался, я тешил себя мыслью, что раз Франкенберг решил остаться, то, возможно, у него есть какое-то неизвестное мне средство, чтобы противостоять нападавшему противнику.
Приборы флаера внезапно ожили – это могло означать только одно – генераторы защитного поля разрушены. Я дал команду на взлет. Последние надежды рассеялись, когда я был уже в восьми километрах от башни, – в экране заднего вида я увидел черный зловещий гриб, выраставший на том месте, где прежде находилась профессорская башня. Ею силуэт напомнил мне то страшное птицеголовое божество, чья статуя стояла в кабинете профессора, слева от письменного стола.
Всю обратную дорогу я делился впечатлениями с бортовым комлогом, поскольку мой собственный, в виде пыли и пепла, носился холодным южным ветром где-то над Океаном. Я тараторил без умолку, смешивая услышанное от Франкенберга со своими собственными домыслами. Разбираться буду потом. Один раз комлог переспросил меня, мол, понимаю ли я, что говорю, но я велел ему заткнуться и писать все, как есть. Из вещественных доказательств у меня с собой был лишь кристаллик внешней памяти – перед тем как попытаться спасти хозяина, я схватил его со стола и машинально сунул в карман.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЛАБИРИНТ
– М-да, итоги, прямо скажем, неутешительные, – задумчиво произнес Шеф и посмотрел мне в глаза. Последовавшая затем пауза получилась у Шефа весьма многозначительной. Медная проволочка была, как всегда, в его руках, и на этот раз он согнул ее в большой вопросительный знак.
– Мне нечего сказать, – вздохнул я, – нас постоянно кто-то опережает…
– А эти гномы, кто они?
– Гомоиды – дети из пробирки – андроиды или вроде того. Искусственные человекообразные существа. Франкенберг назвал своих гомоидов «гномами», поскольку, как и гномы Парацельса, гомоиды что-то такое знают – то, чего нам с вами знать не дано. Это я понял из его рассказа. А что я НЕ понял – я надиктовал в комлог и написал в отчете. – И я кивнул в сторону экрана. – Думаю, Перка и Франкенберга убили либо те, кто уничтожил информацию с накопителей, либо…
– Либо не те… Понятно, – отмахнулся Шеф, – еще какие соображения? Только не тараторь так…
И я принялся вслух рассуждать – медленно и обстоятельно – в надежде, что порядок в мозгах наступит сам собою, непосредственно в процессе рассуждений.
– Итак, что мы имеем на сегодняшний день. Во-первых, два трупа – Перк и Франкенберг. Во-вторых, пропавшая информация о каких-то биологических исследованиях. Строго говоря, ее-то у нас как раз и нет, но то, что она пропала, – это факт. Далее, очевидно, существует некая связь между этими двумя убийствами и исчезновением данных с накопителей.
– Не то чтобы совсем очевидно, но… ладно, пусть будет так. Смерть Франкенберга, без сомнения, убийство, но вот Перк мог и сам выпрыгнуть. – Шеф пытался возражать, но без видимой охоты.
– Да хоть бы и сам, но не без причины ведь. Адрес Франкенберга он стер перед смертью, следовательно, Франкенберг тоже замешан. Когда я отправился к профессору, убийца следил либо за мною, либо за домом и попытался убить нас обоих, потому что мы оба – и я и Франкенберг – связаны с Перком. Возможно, убийца не планировал убивать меня, но ему подвернулся удобный случай, к тому же он испугался, что Франкенберг мне все расскажет… В общем, тут все, на мой взгляд, понятно. Теперь о гномах. Когда я первый и единственный раз беседовал с Перком, я спросил о них напрямик. Перк все отрицал, но, по-моему, очень неубедительно. Добавьте к этому стертые локусы с гномами, рассказ самого Франкенберга и, наконец, снимки в его кабинете, и вы поймете, что гномы – не плод моего воображения. Гномы действительно существуют!
Последняя фраза у меня получилась что надо! Если бы кто-нибудь услышал только ее, то ему и в голову бы не пришло со мною спорить – кто же спорит с сумасшедшим. Но Шеф слышал все и потому сказал:
– А если «гномы» – это всего лишь название для биороботов, ведь Франкенберг ими занимался какое-то время. Надо бы показать твою запись о беседе с Франкенбергом специалистам по биороботам.
Делиться со специалистами мне не хотелось.
– Не стоит. Франкенберг действительно конструировал биороботов – лет двадцать назад. Что делал потом, никому неизвестно – вся информация исчезла. Стоило ли ее уничтожать, если бы он продолжал заниматься только ими. Из биороботов никто не делает тайны, они же, в сущности, та же нейросеть, только не на кристаллах, а на нуклеотидных цепях. А снимки? Биороботов не делают похожими на людей. Единственное исключение – детские куклы. Нет, тут что-то другое.
– А что нам вообще известно про Франкенберга? Кроме того, что он умер, – спросил Шеф.
– До того срока, что я назвал – довольно много. Учился на Земле, в Еврапе…
– В Европе… произносится – Европа, – вежливо поправил меня Шеф.
– А… ну да, в Европе, потом работал в … э-э-э… (я боялся опять переврать название) в общем, справку я подготовил, она должна быть у вас. Я проверил – ни с кем из тех, кого мы знаем, я имею в виду сотрудников института и их окружение, в контакт не входил. В Институте антропоморфологии Франкенберг не работал. Но опять-таки, моя информация устарела уже лет на двадцать. Можно предположить, что он сотрудничал с Институтом, но негласно. Перк, безусловно, об этом знал. Среди уничтоженной информации наверняка было что-то, что указывало на такое сотрудничество.
– А не мог ли Перк сам ее уничтожить? Я уже задавался подобным вопросом, и потому ответ был у меня готов, если это можно считать ответом:
– Вся каша заварилась, когда пользователи пожаловались в ОИБ. Нужна ли была Перку такая шумиха? Не разумней ли уничтожить информацию потихоньку, без лишнего шума, без скандала.
– Резонно. Итак, кроме Перка и Франкенберга, в деле замешаны еще какие-то лица. Кто они – мы пока не знаем.
– Факт! – радостно согласился я. Мне нравится, когда Шеф прав – в таких случаях с ним можно соглашаться не кривя душой.
– Да, забыл сказать, – продолжал тем временем Шеф, – я побеседовал со Службой Общественной Безопасности и я так понял, что жена Перка сказала им про комлог.
– Еще бы она не сказала – упаковку-то они бы в любом случае нашли!
– Ладно, для нас сейчас важно не это. Для нас важно знать, как скоро полиция найдет тебя и сколько будет стоить то, чтоб они от тебя отстали.
Я представил себя в тюрьме. Татьяна будет фрукты носить – такое вроде бы разрешается.
– Может, и не найдет, – робко предположил я, – или мне лучше исчезнуть на время?
– Ну-ну… хм, не найдет… Исчезновение тебе мало поможет, разве что, если ты исчезнешь навсегда…
Когда Шеф говорит «ну-ну», это означает, что он даже не может себе вообразить, что я должен сделать, чтобы загладить свою вину перед ним. За годы совместной работы он всего раза два говорил мне «ну-ну». Сегодня я услышал третье «ну-ну», и если к «ну-ну» добавить неявное предложение исчезнуть навсегда, то картина складывалась совсем безрадостная.
– В том кристалле, что я привез от Франкенберга, нашли что-нибудь? – Я срочно переменил тему.
– Ничего особенного – только карту Южного Мыса.
– Зачем она ему? – удивился я. – Флаеры и так дорогу знают.
– Криптологи пока колдуют над ней. Может, чего и наколдуют.
– Надеюсь, вы не сказали им, откуда у нас этот кристалл? – осторожно спросил я.
– А сам-то как думаешь? – возмущенно ответил Шеф. Следовало ли понимать его ответ как «нет» – не совсем ясно.
Обменявшись еще парой-тройкой столь же информативных реплик, мы расстались. После провала с Франкенбергом мне следовало бы пойти к себе в кабинет и продемонстрировать служебное рвение, но настроения не было даже для того, чтобы имитировать работу. И я поехал домой.
Через час после возвращения засигналил домашний нейросимулятор, а когда я ответил, на экране появилась недовольная Татьяна.
– Я целый день тебя ищу! А ты – на звонки не отвечаешь, сообщений не читаешь!
Представляю себе: дымящиеся останки профессорской башни, а среди них лежит мой комлог, целый и невредимый, и то и дело принимает всякие вздорные сообщения. Я нехотя объяснил:
– Извини, было много работы…
– Какой еще работы?
А то она не знает, какая у меня работа.
– Опасной… Ты скажи мне лучше вот что: кто такой бикадал трипода?
– Кто-кто? – удивленно переспросила она.
– Бикадал трипода.
– Не знаю, кто это, но могу предположить, как оно выглядит, – уверенно сказала Татьяна.
– Ну и как?
– Три ноги, два хвоста, голова, вероятно, одна, иначе назвали бы по-другому.
Объяснение не слишком понятное.
– И как такое может быть? – снова спросил я.
– Не знаю. Может, четвертая нога атрофировалась в хвост. Или, например, было у него сначала две ноги, один хвост и два крыла, а потом одно крыло стало ногой, а другое – хвостом.
– Ты что, издеваешься?
– Ты первый начал.
– Ладно, проехали. Ты где?
– Я же написала – на Сапфо.
Сапфо – спутник (спутница, если опираться на легенду) Фаона.
– Ты так написала, что я не разобрал. Тоже мне нашла, где сапиенсов ловить.
– Какие там сапиенсы! На Фаоне они за собой чистенько прибрали, так, может, хоть на Сапфо что-нибудь оставили – следы или хвост отброшенный…
– Какой еще хвост? – не понял я.
– Ты что, не помнишь? Фильм был такой. Там сапиенсы отбрасывали хвосты, как ящерицы. Люди искали сапиенсов, но находили только хвосты. А мне и хвосты не попадаются, – с грустью добавила она.
– Скажи, а тебе и вправду хочется найти хвосты… тьфу… следы сапиенсов? Может, ну их к черту – без сапиенсов как-то спокойнее. Вселенную, опять же, ни с кем делить не надо. Я не вижу ни одной причины, по которой мне хотелось бы встретить хотя бы одного сапиенса.
– Ты рассуждаешь, как обыватель, – пригвоздила меня Татьяна.
– А ты безответственный… – Я хотел сказать «ученый», но это было бы недостаточно обидно, поэтому я быстро поправился: – Просто безответственная!
– Сам ты… Ладно, буду не скоро, пока. Давно выработанное мной с Татьяной правило: прекращать беседу до того, как успеем поругаться. Я вернулся к своим гомоидам.
Карта Южного Мыса могла оказаться в кабинете Франкенберга случайно. Но я в это не верил. С другой стороны, где-тоже у него должна быть лаборатория. Эксперты сейчас роются на месте башни, но пока ничего не нашли. Да и маловата она для лаборатории. Зная, что в создании гномов-гомоидов принимал участие Перк, можно предположить, что лаборатория находится в Институте антропоморфологии. Но тогда в проекте «Гномы» должно участвовать слишком много людей, а не похоже, чтобы это было так. Я вспомнил, как несколько дней назад в новостях упоминался Южный Мыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59