– Это имеет отношение к Абметову, – объяснил я, – ну так как, расскажешь ты мне «о кеноме и Плероме»?
– Ну смотри. Как ты уже, наверное, понял, понятие «Плерома», то есть «полнота», ввели гностики. Гностиками же называют адептов целого ряда религиозно-философских школ раннехристианской эпохи. Всех гностиков объединяло убеждение, что в нашем мире борются два начала – доброе и злое. Да и сам мир, тот, который мы видим, плод некой коллизии между божествами, находящимися на разных ступенях божественной иерархии. Зло оказалось как бы зашитым в саму ткань мира. В первоначальном состоянии мир был един, потом раскололся, и человечеству досталась худшая его часть – кенома. Про Плерому объяснить сложнее, поскольку ее никто никогда не видел. Условно говоря, Плерома – это место, где хоть мало-мальски сохранилось единство всего-всего, включая всякие божественные аспекты. Вот только слово «место» тут не очень-то уместно – в Плероме нет того, что мы называем пространством. И что самое приятное – там нет времени. В узком же смысле Плерома объединяет в себе всю божественную иерархию, за исключением тех богов, кого выгнали за порчу Абсолюта – за создание кеномы то есть. А во главе создания кепомы стоял злой бог по имени то ли Демиург, то ли Явал… Ялдал… в общем, не помню. У гностиков всяких богов и прочих архонтов – десятки, если не сотни. И один другого злее. Как из Единого Бога получилось несколько, да еще таких разных, мне, например, непонятно…
– Зато мне понятно! Единому было скучно наедине с самим собой, и у него произошло раздвоение личности – модель божественного сознания оказалась нестабильной. Две личности – два сублимационных числа. Божественная личность с сублимационным числом, близким к единице, стала Богом Добра. А у другой божественной личности сублимационное число – ноль или чуть больше, вот она и творит Зло почем зря. А где два бога – там и двадцать. Так они и размножались.
– Но тогда Единый бы перестал существовать, остались бы только две его половинки – Бог Добра и Бог Зла. При каждом делении исходный Бог должен исчезнуть, а у гностиков ничего подобного нет.
– В этом и заключалась их ошибка! И не мудрено – они же не читали трудов Абметова. Зато он их сочинения читал и еще как читал!.. Извини, я тебя, кажется, прервал…
– Не кажется, а точно. Путь спасения гностики видели в обретении знания – «гнозиса», но слово «знание» они употребляли не в современном его смысле, а в трансцендентном, то есть как откровение. Знание должно открыть путь из падшего мира – кеномы – в Плерому. Казус в том, что знание-гнозис доступно не всем и каждому, а только избранным – так называемым «пневматикам». Твой Абметов считает себя пневматиком. Из нас с тобой пневматики не получились. Обретя знание, пневматики попадут в Плерому, а там, в Плероме, уже не будет ни времени, ни пространства, одна сплошная райская жизнь, короче… Ты слушаешь? – недовольно спросила Татьяна, наблюдая, как я, вместо того чтобы внимательно ее слушать, шарю в компьютере.
Так вот, думаю, откуда Абметов черпал вдохновение! Опять же цепочка: гностики – гнозис – гномы. Снова гномы. «Гномы прочно вошли в нашу жизнь» – вспомнилось мне сообщение из мира моды. Похоже, от них никуда не деться. Расследование походило на игру, в которой надо получить из одного слова другое, заменяя по одной букве. Плюс ассоциации – Абметов – «знание», Берх – Плером – Плерома, и так далее. У меня захватило дух.
– Да, конечно, – машинально ответил я, – я понял. Плерома – это полнота. А всем известная теорема Геделя о не-плероме, тьфу, черт – о неполноте, конечно же… утверждает, что никакой полноты-Плеромы нет и быть не может.
– Если это каламбур, то – неудачный, – холодно сказала Татьяна. – Из теоремы Геделя следует не то, что Плеромы быть не может, а только то, что мы с тобой – не в Плероме, а это и так ясно. Ортодоксальному христианству тоже все было ясно, поэтому гностиков они не жаловали. Гностические учения признали еретическими, а труды философов-гностиков в большинстве своем были уничтожены. Гностических школ существовало множество, и рассматривать их следует по отдельности, поскольку различий между ними больше, чем сходства.
– Прекрасно, давай остановимся на александрийской ветви.
– Но я не могу так с ходу…
– … остановиться, – подсказал я. – Ладно, давай только про бабочку Аурелия.
– Что? – изумилась Татьяна. – Опять бабочки?
– Вот именно! – торжественно заявил я. – Бабочка
Аурелия – не что иное, как символ возрождения, символ бессмертной души, попираемой Ангелом
Смерти. И придумали ее все те же гностики. Как ты правильно заметила, примерно в пятом веке от рождества Христова гностические секты были полностью разгромлены официальной ортодоксией. Немногочисленные оставшиеся в живых апологеты вынуждены были накапливать и передавать знание в глубокой тайне. Тогда-то и потеряла бабочка Аурелия одно крыло. Смысл тут двоякий – с одной стороны, гностицизму был нанесен ощутимый удар, но с другой стороны – бессмертная душа все же вырвалась из-под пяты Ангела Смерти, она не утратила способность возрождаться вновь и вновь. Потому-то бабочка с оторванным крылом и стала символом находящегося в глубоком подполье гностического учения. Есть еще одно любопытное замечание. А именно, хорошо известно, что клеверный лист являлся одним из символов христианства. Он символизировал триединство Божественной Сущности. Внешне этот символ очень походил на гностическую бабочку без одного крыла. Поэтому гностики, при необходимости, могли выдавать свой символ за христианский, не вызывая при этом никаких подозрений. «Может быть, именно благодаря сходству с клеверным листом символ „Бабочка с оторванным крылом“ и дошел до наших дней», – процитировал я последнюю строчку из статьи, посвященной гностическим символам. – А теперь попробуй угадать, как называлась та александрийская гностическая секта, чьим символом была бабочка с оторванным крылом.
– Говори, не томи, – потребовала Татьяна.
– Да ты же сама это название придумала, ну, вспомни-ка – Оркус-Отель, Абметов, крылатая пирамидка…
– Не помню! – уперлась она из вредности.
– Трисптерос – именно так и никак иначе! Поэтому-то Абметов и побежал выяснять отношения с торговцем. Сама по себе пирамидка никакой тайны не содержит, но вот название абметовского тайного общества тщательно скрывалось. Абметов решил, что название «Трисптерос» нам выдал торговец!
Татьяна не выдержала и заглянула в экран.
– М-да, чудеса да и только! А кем подписано-то? Я взглянул. Статья подписана: Дэвид М. Гиптфил. По крайней мере один раз Абметов на него уже ссылался.
– Не знаю такого, – сказала она.
– Зато я знаю, – тихо ответил я.
– Может, поделишься?
– Чем именно?
– Всем: Абметовым, гомоидами…
– Непременно, – пообещал я, но для начала дал ей прочитать последний рассказ из «Сборника космических историй». Пока мы обсуждали гностиков и бабочек, пришло очередное послание от Верха, честно говоря, несколько неожиданное.
Привет, ты, наверное, удивлен тем, что я обращаюсь к тебе, а не в Отдел. Я представляю, какой переполох там вызвал мой последний доклад. Не бери в голову – все не так плохо Просто я немного перенервничал. Но теперь у меня есть план. И прежде чем я его тебе изложу. . Хотя не понимаю, зачем я вообще собираюсь тебя в него посвящать. Наверное, я все-таки немного боюсь… План должен сработать, но сам понимаешь – в жизни всякое бывает. Особенно – в нашей с тобой. Прежде чем я продолжу, ты должен пообещать мне, что ни при каких обстоятельствах не сообщишь ни Шефу, ни кому другому о том, что я тебе расскажу. Мое послание устроено таким образом, что если в течение одной минуты после того как я скажу «время пошло», ты не ответишь «да», письмо полностью уничтожится. Но я надеюсь – этого не произойдет. Только пожалуйста, говори «да» четко и ясно, а то тебя даже твой кухонный комбайн не понимает. Итак, готов ли ты выполнить мою просьбу? Время пошло!
В углу экрана вспыхнул таймер – секунды потекли. Берх не оставил мне выбора и главным образом потому, что в данный момент он нужен был мне больше, чем я ему.
На сороковой секунде я неуверенно сказал «да». Мой голос дрогнул, но компьютер меня прекрасно понял. Таймер остановился, Берх бодрым голосом продолжил:
. . рад, что ты выполнил мою просьбу. Вернее, обещал выполнить, – но это почти одно и то же, если я и вправду тебя хорошо знаю. Я не займу у тебя много времени. В своем докладе Отделу я сказал, что собираюсь поработать с записью последнего выхода Сторма на поверхность Плерома. И я с ней поработал. . Вскрыть защиту системы контроля за жизнеобеспечением оказалось не слишком сложно, хотя, скажу тебе прямо, защита эта не хуже, чем у компьютера Шефа. Но ты ведь меня знаешь . Я не умею гоняться за преступниками, но зато проникать в их тайны – тут нет мне равных! И хотя внутри системы контроля я не нашел ничего особенного, я установил главное – запись можно подделать без труда! Точнее – ее можно копировать откуда угодно и куда угодно, обрезать на любом месте или, наоборот, стыковать две записи в одну. .
Я не знаю, кто устанавливал коды доступа, но за определенное время Вэндж с Зиминым вполне могли сделать то же, что и я, – ведь этого самого времени у них было навалом. Думаю, скорее всего им и не требовалось вскрывать систему контроля так, как мне. Вэндж, будучи командиром станции, мог знать коды, и если не все, то некоторые уж точно. Поэтому вывод напрашивается сам собой: записи путешествия Сторма к Улыбке Явао доверять нельзя. Но и это еще не все! Я так увлекся, что вскрыл не только систему контроля за жизнеобеспечением, но и всю систему управления станцией, а заодно и личные файлы Вэнджа и Зимина. Ты знаешь, в современной астрофизике я ничего не смыслю, но поверь, я способен отличить запись астрофизических исследований от шифровки. Понимаешь, они шифруют свои исследования! Для чего, спрашивается? Я не нашел описания того спутника, что они запустили вчера к нашим Карликам. Та ерунда, что уместилась всего на трех страницах, не может быть полным его описанием. К чему им такая секретность? Я это выясню, рано или поздно…
Вэндж с Зиминым принимают меня за дилетанта. Они правы – в физике я ни бум-бум, но они сами мне все расскажут. Я догадался, почему они не боятся моего оружия. Ха! Они думают, что я не стану палить внутри станции из опасения ее повредить и угробить тем самым не только их, но и себя в придачу. Плевать я хотел на их станцию… Но все же, ты, часом, не знаешь, как ослабить мощность импульса? Ну так, чтобы их покалечить слегка, а станцию – нет. Если знаешь, лучше скажи, а то ведь невзначай всех тут угроблю. И зачем, скажи, тебе это? Я вот что придумал. Загоню-ка я Вэнджа с Зиминым в пятый модуль, запру там и отключу им все на свете – и связь, и воздух, и энергию – я теперь знаю, как это сделать. Оставлю только интерком. И пока они мне все не выложат – не выпущу.
Берх прервал диктовку, отвернулся от экрана и, хотя мне плохо было видно, но уверен – он выпил несколько таблеток, каких именно – я не разглядел. Он снова повернулся к экрану. Взгляд его блуждал, он начал говорить так, словно забыл, о чем прежде шла речь.
… эти психостимуляторы как-то странно действуют: я закрываю глаза и вижу себя смотрящего на себя… И все мои сны о том же… В них я будто бы прохожу сквозь анфиладу зеркал – они как ртуть, или, вернее, как вода под нефтяной пленкой. В каждом я вижу себя, но со спины – как на той картине… черт… забыл и название и имя художника – потом, при случае, надо будет спросить у Татьяны…
Так вот, этот "Я" передо мною – мое «после Я» – то есть я, но мгновение спустя, а перед ним – «после-после Я», а еще дальше – «после-после-после Я» и так далее… Мы выстроились – в затылок другу и каждый хочет догнать, остановить того, кто впереди… кажется, что для этого достаточно протянуть руку… я и в самом деле протягиваю ее, вытягиваю пальцы, но чтобы остановить свое будущее, недоСтаст какого-то дюйма… я тянусь все сильнее и сильнее – вот-вот моя рука коснется его плеча, но рука беспомощно зависает, потому что «после Я» успевает сделать шаг, а тот, кто перед ним, тоже шаг, и тот, кто перед ним – тоже, и так далее…
Будешь смеяться, но прогресс налицо, ведь еще месяц назад я даже не мог разглядеть свое «после Я» – так оно было от меня далеко. Неделю назад между нами было два шага, а теперь, видишь, счет идет на сантиметры. Меня немного пугает, что с течением времени расстояние уменьшается все медленнее и медленнее. Еще я опасаюсь, как бы «после Я» не вздумал играть со мной в кошки-мышки – увертываться, например, или дергать плечом, стараясь скинуть мою руку, делать очередной шаг раньше, чем я успею закончить свой… ну и тому подобные вещи. Если «после Я» будет вести себя хорошо, то в конце концов я его достану, схвачу за плечо, а он схватит того, кто впереди него, тот, в свою очередь, – следующего и так далее…
Мы будем одним целым, будем шагать в унисон и время для нас остановится, если, конечно, мы не станем наступать друг другу на пятки… шучу… Я смогу подсказать ему или хотя бы уберечь от неверного шага, подтолкнув в нужный момент под локоть…
Послание закончилось внезапно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59