Расположен Укен чуть-чуть не доезжая до южного полюса. Трудно поверить, чтобы человек, пусть даже и профессор, мог всерьез обосноваться в этом неуютном, морозном краю.
Я запросил спутник. О реальном изображении нечего было и мечтать – небо над Укеном круглый год затянуто облаками, но макет рельефа северной оконечности острова выглядел отлично. Лишь одна деталь выделялась на фоне естественного природного ландшафта – скал в виде правильного цилиндра на свете не бывает. По крайней мере у нас на Фаоне. Других искусственных сооружений по близости от того места, где высадился профессор, я не заметил. Дальше было два пути. Первый: разузнать побольше информации о Франкенберге у сотрудников института или где-нибудь еше. Второй: не мешкая ни минуты лететь на Укен, поскольку либо профессор как-то связан со смертью Перка, либо ему самому грозила опасность. Шеф решил, а я был с ним согласен, что мне следует навестить Франкенберга, пока сам Шеф будет наводить справки на месте.
В полдень того же дня я покинул Фаон-Полис и взял курс на Укен.
Снег. Только снег. Если бы я сейчас развернулся и отправился назад, и если бы потом меня спросили, что я там видел, то я сказал бы, что видел снег. Много снега. В окрестностях Фаон-Полиса зимою тоже морозно, но снег выпадает редко. Укен – совсем другое дело. В этих широтах зима была уже в полном разгаре, солнце стояло низко над горизонтом, хотя и в самой высокой для этого дня точке.
Для начала я немного покрутился над береговой линией. Из-за прибрежного ледяного панциря невозможно различить, гае кончается суша и начинается океан. Там, где океан свободен ото льда, он похож на потускневшую от времени, мятую алюминиевую фольгу, шевелящуюся так, словно упакованные в нее морепродукты внезапно ожили и теперь спешат выбраться наружу.
Исследовав береговую линию, я по спирали двинулся в сторону профессорской башни. Издали это мрачное сооружение напоминало огромную банку из-под тянучек, иначе говоря, оно представляло собою правильный цилиндр диаметром метров двадцать и высотою, вероятно, столько же. Цилиндр как бы врос в склон ледяного холма, наружу выступала лишь четырехметровая «крышка» и небольшая часть боковой поверхности. Мне следовало поторопиться, если я хотел успеть добраться до башни до того, как надвигающаяся снежная буря скроет от меня немногочисленные, видимые простым глазом ориентиры.
Проблемы начались, когда до цели оставалось два километра. В принципе, я ожидал чего-либо подобного. Вряд ли выбор столь необычного местоположения являлся единственным средством защиты от постороннего вмешательства – уж экранирующее-то поле хозяева должны были поставить, поэтому я подкрадывался на минимальной высоте и, насколько возможно, используя рельеф местности. Но мне это не слишком помогло. Индикаторы динамики полета словно взбесились, аварийные сигналы вспыхивали и снова гасли, я понял, что теряю управление. Башня – цель моего полета – была близка, и сворачивать мне не хотелось. Только вперед и как можно выше. После отказа двигателей (а я ожидал этого с секунды на секунду) флаер способен еще некоторое время планировать. Я перевел двигатели в режим как при экстренном старте, а элевоны вывернул, будто собирался сделать мертвую петлю. Петли не получилось, двигатели рыкнули как в последний раз и… и в самом деле затихли. Флаер планировал еще с километр, пока не рухнул в снег…
Думаю, со стороны все выглядело очень красиво: этакий снежный взрыв, сверкнувшая на солнце ледяная пыль, ее подхватывает ветер и несет, несет… Солнце выглянуло совсем ненадолго – только посмотреть, как здорово я умею падать.
Через десять минут после падения я уже мог самостоятельно шевелиться, а еще через пять – двигаться. Если бы люк открывался наружу, мне ни в жизнь бы не выбраться, но инженеры словно знали, что делали. Я натянул маску, капюшон и полез откапываться. Заодно я выяснил, что в это время года глубина снежного покрова на острове Укен достигает двух метров. Нет, кажется, говорят "толщина снежного покрова составляет столько-то… " Но я-то достиг как раз глубины… глубины своего падения. Такими размышлениями я развлекал себя, пока орудовал лопаткой – она комплектовалась вместе с открывающимся внутрь люком. Предусмотреть только что-то одно было бы крайне неостроумно. Откопавшись, я обнаружил, что до башни всего какая-то пара сотен метров. Преодолевал я их минут тридцать. Мне пришлось снять две панели с потолка кабины и, попеременно укладывая их впереди себя, я мог кое-как продвигаться вперед. Тем временем пошел снег – медленно и плавно, как в волшебном шаре (Татьяна привозила такой). Буря откладывалась. Мне очень хотелось сдернуть эту чертову маску и почувствовать наконец, как приятно тают снежинки на лице, но из-за ультрафиолета снимать маску – предприятие рискованное, и я с трудом подавил соблазн. Я еще вот о чем думал: пустят ли меня внутрь или сделают вид, что они меня в упор не видят. С одной стороны, судя по тому, как они обставили встречу, ничего хорошего ждать не приходится. Но с другой стороны, неужели им не любопытно взглянуть на того, кого они только что чуть не убили.
Дверь открылась до того, как я успел к ней прикоснуться, – она как бы увернулась от моей руки. А рука, сделав нелепый взмах и не найдя опоры, провалилась во внезапно открывшийся проем. Порог оказался более или менее вровень с нападавшим снегом. Интересно, как сюда забираются, если снега больше, недоумевал я. Вошел в «банку». Тянучками тут и не пахло. «Идите прямо и никуда не сворачивайте», – услышал я бесстрастный, но живой голос. Спорить с голосом не было ни малейшего желания. Это в Институте я мог позволить себе самовольничать, но сейчас я находился на чужой территории, и ее хозяин едва меня не угробил. Я шел темным изогнутым коридором, постепенно спускающимся вниз. «Осторожно, ступеньки», – продолжал вести меня невидимый хозяин. Я спустился по короткой лестнице, одиннадцать – неизвестно для чего отсчитал я ступеньки. «Теперь оставьте все ваши вещи в стенной нише и поверните направо». Пришлось повиноваться. Ниша закрылась сдвигающейся панелью сразу после того, как я положил туда комлог, оружие, ну прочие мелочи – все, как в Институте. Впереди появился неяркий свет, и я очутился в тесном помещении без окон – вероятно, это был холл или прихожая. Не успел я как следует осмотреться, как стена впереди меня бесшумно раздвинулась и я увидел профессора Франкенберга.
Ему было около семидесяти. Глядя на стариков, невольно задумываешься, во что сам-то превратишься лет через тридцать – сорок. Может, в него: длинные, спутанные седые волосы – там, где они остались, седая щетина на впалых щеках, серый болезненный цвет лица, сизые мешки под красноватыми, слезящимися глазами, усталый взгляд. Только одежда Франкенберга – что-то вроде длинного, до пят, иссиня-черного шелкового халата – была безупречна.
– Вам следовало предупредить меня о своем визите. – Голос был тот же, что вел меня сюда, но менее бесстрастный и в то же время не по-стариковски сильный. Фраза прозвучала как извинение за мое неудачное приземление, но насмешки в голосе я не уловил.
– С вами было трудно связаться, – сурово ответил я.
– В этом вы правы. Прошу садиться. Хотите чего-нибудь с дороги? – Он указал сначала на низкое мягкое кресло напротив письменного стола, затем на череду разноцветных бутылок, выстроившихся на небольшом столике явно штучной работы. Сесть, я, конечно, сел, но от напитков отказался – мы не настолько близко с ним знакомы и мало ли что в них могло оказаться.
– Не стесняйтесь, наливайте. Пока вам нечего опасаться, – сказал он с легким ударением на слове «пока». Я вторично отказался. – Итак, что вас привело в наши края? – поинтересовался он.
– Меня привел сюда ваш знакомый, некто Альм Перк. Надеюсь, вы не станете отрицать, что знаете этого человека.
– Вы еще не представились, а уже задаете вопросы, – напомнил профессор.
– Вот здорово! – обрадовался я. – Вы пытались меня убить, а теперь спрашиваете имя. Когда я грохнулся в снег, вы на кого подумали?
– На того, кто является без спросу, – парировал он, – я уже сказал – ко мне без приглашения не являются. Итак, ваше имя…
– Ильинский, репортер из… впрочем, не важно.
– Репортер? Хм, и вы думаете, я вам поверю?
– Ну и не верьте, – пожал я плечами, – в любом случае, раз я уже здесь, вам придется ответить на несколько вопросов. И не все из них будут вам приятны, я надеюсь.
– Посмотрим, – тихо сказал он.
– Вчера, в одиннадцать тридцать вы разговаривали с Перком через комлог. О чем вы говорили?
Профессор молчал. Именно так я более или менее и представлял себе начало нашей беседы. Поэтому, пока одна половинка моего мозга пыталась подвести профессора к нужной для меня теме, другая продолжала потихоньку осматриваться. Был ли это кабинет профессора или гостиная – сказать трудно, поскольку, за исключением полутемной прихожей, я нигде побывать не успел, но и здесь любопытных вещей было хоть отбавляй. Слева от письменного стола стояла полутораметровая статуя необычного божества с птичьей головой, человеческим туловищем и руками. Ноги божества заканчивались змеиными головами. Если бы на моем месте оказалась Татьяна, то она, без сомнения, догадалась бы, кто позировал скульптору. За спиной у профессора высились стеллажи с кодексами. Названия на корешках книг я со своего кресла разглядеть не мог. В стеклянной витрине были расставлены статуэтки размером поменьше, чем птицеголовый. Некоторые из статуэток мне напомнили те рисунки, что я видел, когда просматривал локусы с гномами. Там же, в витрине, находилось несколько засушенных паукообразных существ, привезенных скорее всего с Оркуса. Издалека их можно было перепутать со статуэтками, изготовленными (я надеюсь) человеком. Письменный стол загромождали модели старинных алхимических приборов – как намек на преемственность ученых поколений, вероятно; ворох исписанных бумаг рядом с зажженной масляной лампой грозил неминуемым пожаром. Лежавший рядом с лампой современный комлог показался бы анахронизмом тому, кто никогда не видел, что творится у меня дома. Прямо напротив меня на столе стоял колокольчик – он именно стоял, поскольку подставкой и одновременно язычком ему служил вертикальный металлический стержень, проходивший одним концом внутрь колокольчика. Внизу стержень заканчивался плоской треногой. Вокруг стержня узлом была завязана засушенная змейка.
На стене, рядом с витриной висела картина с приблизительно таким сюжетом: человек стоит лицом к зеркалу, но видит в нем собственный затылок. Нет, не так – мы, зрители видим в зеркале его затылок, что видит человек – нам неизвестно. Эту картину я точно где-то видел. Я готов допустить, что за исключением картины все предметы в комнате имели оригинальное происхождение, но только она одна не походила на бутафорию.
Слева от меня находилось большое – во всю стену – окно. Когда я осматривал башню – сначала в бинокль, затем – вблизи, когда барахтался в снегу, я не заметил никаких окон; вся поверхность здания была совершенно однородной, темно-серого цвета и не более гладкой, чем необработанный камень. Но мало того: легко различимые сквозь оконное стекло снежинки двигались как-то странно, прямо на меня, а облака, если приглядеться, плыли снизу вверх, как из-под земли. Но сама земля, вместе с океаном, куда-то подевалась. Метель напрочь размыла горизонт. Бледный солнечный диск время от времени проглядывал сквозь низкие облака, но находился он почему-то в зените, а не надт горизонтом – где ему надлежало быть в это время и на этой широте.
– Вы смотрите на небо, – вкрадчиво произнес Фран-кенберг и, видя, что я его не понимаю, пояснил:
– Окно смотрит вверх. Так гораздо удобнее, чем сидеть задрав голову.
Тут до меня наконец дошло. Я хотел спросить, не кружится ли у него голова, но постеснялся.
– Сейчас переключу на океан, – сказал профессор мне, а затем, уже обращаясь к окну, внятно произнес: «Северо-запад». Картинка практически не поменялась, если не считать того, что солнце совсем исчезло, но ведь оно могло и за облаками спрятаться.
– Вы уверены, что не нужно сказать «абракадабра» или вроде того? – ухмыльнулся я.
– Уверен, просто погода окончательно испортилась, ничего не видно.
«Что-то мы отвлеклись от темы», – подумал я и снова спросил про Перка.
– Да, я его ЗНАЛ, – с нажимом произнес Франкенберг, – талантливый был человек. Но к его смерти я не имею ни малейшего отношения. Интересно, как вы умудрились так быстро меня найти. Не думаю, что он успел вам что-то сказать.
– То, что мне нужно было услышать от него, я услышал. Но, к сожалению, наша беседа прервалась на очень интересном месте, мы беседовали о гномах, такие древние человечки были, вы, вероятно, слыхали?
– Что ж, это достойная тема для беседы… особенно для людей столь равноудаленных от проблем истории, как вы и Перк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59