– О мистере Захария.
– Ну и что здесь смешного?
– Ты и он. Самая шумная история за последнее десятилетие. Знаешь, когда ты говоришь о нем, у тебя голос меняется. Он становится таким...
– Ядовитым.
– Хрипловатым. Страстным.
– Я к нему никакой страсти не испытываю.
– Ошибся, стало быть, – сказал он с иронией. – Каков он был в постели?
– У меня бывали и лучше.
– Хочешь, я тебе расскажу кое-что, о чем я никому еще не говорил? – Он слегка подался вперед, и улыбка его приобрела болезненный оттенок. Пока она не услышала его слов, она думала, что легшая на его лоб хмурая складка появилась из-за сильной физической боли. – Я влюбился в Милягу с того момента, как впервые увидел его. Я перепробовал все способы в надежде затащить его в постель. Спаивал его. Одурманивал наркотиками. Ничто не помогало. Но я упорствовал, и около шести лет назад...
В этот момент появился Клем и, вручив Тэйлору и Юдит вновь наполненные стаканы, отправился приветствовать вновь прибывших гостей.
– Ты переспал с Милягой? – спросила Юдит.
– Не то чтобы переспал. Но я вроде как уговорил его позволить мне пососать его член. Он был под очень сильной дозой наркотиков. Усмехался этой своей усмешкой. Я боготворил эту усмешку. Ну так вот, – продолжал Тэйлор сладострастным тоном, которым он всегда рассказывал о своих любовных победах, – я пытаюсь взбодрить его вялый член, а он начинает... не знаю, как это объяснить... начинает говорить новыми языками. Он лежал на моей кровати со спущенными штанами и начал говорить на каком-то непонятном языке. Ничего похожего я никогда не слышал. Это не был испанский язык. Это не был французский. Вообще не знаю, что это было. И знаешь, что произошло? У меня член опал, а у него встал. – Он оглушительно расхохотался, но скоро смолк. Когда он снова начал говорить, улыбка исчезла с его лица. – Понимаешь, я внезапно немного испугался его. Действительно испугался. Даже не смог закончить то, что начал. Я поднялся и оставил его лежать на кровати с мощной эрекцией и неумолкающим языком.
Он отнял ее стакан и сделал большой глоток. Воспоминание явно взволновало его. На шее у него выступили красные пятна, а глаза блестели.
– Ты слышала от него что-то подобное? – Она покачала головой. – Я спрашиваю потому, что вы очень быстро расстались. Вот я и подумал: может быть, какая-то его странность отпугнула тебя.
– Нет. Просто он давал слишком много воли своему члену.
Тэйлор уклончиво хмыкнул, а потом сказал:
– Знаешь, меня ночью часто прошибает пот, и иногда мне приходится вставать в три часа утра, чтобы Клем сменил простыни. Половину времени я даже не знаю, сплю я или бодрствую. И ко мне возвращаются самые разные воспоминания. Вещи, о которых я не думал уже много лет. То же самое и с этой историей. Я снова слышу, как он говорил тогда, словно бесноватый, пока я стоял рядом, весь в поту.
– Тебе это не нравится?
– Не знаю, – сказал он. – Сейчас воспоминания стали для меня чем-то совершенно другим. Я вижу лицо своей матери, и у меня такое чувство, будто я хочу забраться в ее утробу и родиться снова. Я вижу Милягу и думаю: как же я мог не обратить внимания на все эти тайны? А теперь их уже слишком поздно разгадывать. Что значит быть влюбленным? Говорить новыми языками? Ответ один: я так ничего и не понял. – Он покачал головой, и слезы скатились вниз по его щекам. – Извини, – сказал он. – Я всегда на Рождество как-то раскисаю. Клема не позовешь ко мне? Мне надо в туалет.
– Я могу тебе помочь?
– Есть еще такие ситуации, в которых Клем мне по-прежнему необходим. В любом случае, спасибо.
– Да ну, что ты.
– И за то, что ты меня выслушала.
Она подошла к Клему и вполголоса, так, чтобы никто не слышал, сообщила ему о просьбе Тэйлора.
– Ты ведь знакома с Симоной, не так ли? – сказал Клем перед тем как уйти, и оставил Юдит в обществе своей собеседницы.
Она действительно была знакома с Симоной, хотя и не очень близко, и, кроме того, после разговора с Тэйлором ей было немного трудно поддерживать светскую беседу. Но Симона реагировала на ее попытки с почти кокетливой готовностью, разражаясь булькающим смехом при малейшем намеке на членораздельную речь и постоянно трогая себя за шею, словно отмечая те места, куда она хотела, чтобы ее поцеловали. Репетируя про себя вежливую фразу, которая могла бы положить конец беседе, Юдит заметила, как взгляд Симоны, плохо замаскированный особенно экстравагантным взрывом смеха, остановился на ком-то из толпы у нее за спиной. Почувствовав раздражение от своей роли подставного лица в процессе охоты женщины-вамп за мужчинами, она сказала:
– Кто он?
– Ты о ком? – сказала Симона, суетясь и краснея. – Ой, извини. Там просто какой-то мужик все смотрит на меня и смотрит.
Взор ее вернулся к ее обожателю, и в этот момент Юдит ощутила абсолютную уверенность, что если она сейчас обернется, то перехватит взгляд Миляги. Он наверняка был там и предавался своим избитым старым трюкам, коллекционируя взгляды женщин и готовясь атаковать самую красивую, как только игра ему надоест.
– Почему бы тебе просто не подойти и не поболтать с ним? – спросила она.
– Не знаю, стоит ли.
– Ты всегда успеешь изменить свое решение, если подвернется что получше.
– Ну что ж, я так и сделаю, – сказала Симона и, закончив на этом свои попытки по поддержанию разговора, унесла свой смех в другое место.
Юдит боролась с искушением посмотреть ей вслед целых две секунды, а потом все-таки обернулась. Поклонник Симоны стоял рядом с елкой и приветственно улыбался объекту своего желания, который грудью прокладывал себе путь через толпу ему навстречу. Это был не Миляга, а человек, бывший, по ее смутным воспоминаниям, братом Тэйлора. Почувствовав странное облегчение и рассердившись на себя за это, она направилась к столу с напитками за новой порцией, а потом в поисках прохлады вышла в холл. На площадке между пролетами виолончелист играл «Посреди унылой зимы». Мелодия, в сочетании с инструментом, на котором она исполнялась, навевала меланхолию. Входная дверь была открыта, и от проникавшего сквозь нее холодного воздуха у нее по коже побежали мурашки. Она двинулась, чтобы закрыть ее, но до нее донесся тихий шепот одного из слушателей:
– Там на улице кому-то плохо.
Она выглянула наружу. Действительно, на бордюре кто-то сидел в позе человека, смирившегося с требованиями своего желудка: голова была опущена вниз, локти лежали на коленях – человек ждал нового приступа. Возможно, она издала какой-то звук. Возможно, он просто почувствовал на себе ее взгляд. Он поднял голову и обернулся.
– Миляга? Ты что здесь делаешь?
– На что это похоже? – Когда она видела его в последний раз, вид у него был далеко не блестящий, но сейчас он выглядел гораздо хуже. Он был утомлен, небрит и забрызган рвотой.
– Там в доме есть ванная.
– Там наверху есть и инвалидная коляска, – сказал Миляга чуть ли не с суеверным страхом. – Лучше уж я здесь побуду.
Он вытер рот тыльной стороной руки. Она была вся в краске. Теперь она заметила, что и другая рука, и брюки, и рубашка также испачканы краской.
– Ты славно поработал.
Он не понял ее.
– Да, не надо мне было пить, – сказал он.
– Хочешь, я принесу тебе воды?
– Нет, спасибо. Я иду домой. Попрощаешься за меня с Тэйлором и Клемом? Я не могу подняться туда еще раз. Я просто опозорюсь. – Он встал на ноги, слегка запнувшись. – Что-то мы с тобой встречаемся при не слишком благоприятных обстоятельствах.
– Пожалуй, мне надо отвезти тебя домой. А то ты убьешь себя или кого-нибудь другого.
– Все в порядке, – сказал он, поднимая свои разрисованные руки. – На дорогах никого нет. Я справлюсь. – Он полез в карман в поисках ключей от машины.
– Ты спас мне жизнь, так позволь мне отплатить тебе тем же.
Он посмотрел на нее слипающимися глазами.
– Может быть, это и не такая уж плохая мысль.
Она вернулась в дом, чтобы попрощаться от своего имени и от имени Миляги. Тэйлор снова занял место на своем кресле. Она заметила его раньше, чем он ее. Взор его был затуманен и устремлен в никуда. В выражении его глаз она увидела не печаль, а усталость, настолько глубокую, что места для других чувств в нем уже не осталось – кроме, разве что, сожаления по поводу нераскрытых тайн. Она подошла к нему и объяснила, что обнаружила Джентла, которому очень плохо и который нуждается в том, чтобы его отвезли домой.
– А он не зайдет попрощаться? – спросил Тэйлор.
– Полагаю, он боится заблевать ковер, или тебя, или вас обоих.
– Скажи ему, чтобы он позвонил мне. Скажи, что я хочу его вскоре увидеть. – Он взял Юдит за руку, и пожатие его оказалось неожиданно сильным. – Как можно скорее, скажи ему.
– Хорошо.
– Я хочу еще раз увидеть эту его усмешку, еще один раз.
– Ты еще сто раз ее увидишь, – сказала она.
Он покачал головой и тихо ответил:
– Одного раза будет вполне достаточно.
Она поцеловала его и пообещала перезвонить, чтобы сообщить, что добралась благополучно. По дороге к выходу она повстречала Клема и повторила ему все свои прощания и извинения.
– Позвони мне, если я чем-то смогу помочь, – предложила она.
– Спасибо, но я думаю мы еще поиграем со смертью в кошки-мышки какое-то время.
– Я тоже могу участвовать.
– Лучше уж мы вдвоем, – сказал Клем. – Но я позвоню. – Он бросил взгляд на Тэйлора, который вновь уставился в пустоту. – Он решил продержаться до весны. Еще одна весна, – повторяет он постоянно. До последнего времени ему было абсолютно наплевать на крокусы. – Клем улыбнулся. – Знаешь, какая удивительная штука приключилась? – сказал он. – Я снова влюбился в него по уши.
– Это здорово.
– И теперь, как раз в тот момент, когда я понял, что он для меня значит, я должен потерять его. Ты ведь не повторишь моей ошибки? – Он пристально посмотрел на нее. – Ты знаешь, кого я имею в виду.
Она кивнула.
– Хорошо. Ну, вези его домой.
2
На дорогах действительно никого не было, как он и предсказывал, и им потребовалось всего лишь пятнадцать минут, чтобы добраться до мастерской Миляги. Их разговор по дороге был полон пауз и несообразностей, словно его ум опережал его язык или отставал от него. Но алкоголь здесь был ни при чем. Юдит много раз видела Милягу, когда он накачивался самыми разными видами алкоголя: иногда он начинал буйствовать, иногда становился похотливым, а иногда вдруг превращался в ханжу. Но никогда он не был таким, как сейчас: откинув голову назад и закрыв глаза, он разговаривал с ней, словно из глубокой ямы. То он благодарил ее за трогательную заботу о нем, а в следующую секунду уже беспокоился о том, чтобы она не приняла краску на его руках за дерьмо. «Это вовсе не дерьмо, – беспрестанно повторял он, – это жженая умбра, берлинская лазурь и желтый кадмий, но почему-то, если смешивать краски вместе, то в конце концов они всегда начинают выглядеть так, будто это дерьмо». Этот монолог постепенно иссяк, но через одну-две минуты из образовавшейся паузы всплыла новая тема.
– Я не могу видеть его, понимаешь, когда он...
– Ты о ком говоришь? – спросила Юдит.
– О Тэйлоре. Я не могу видеть его, когда он так болен. Ты же знаешь, как я ненавижу болезни.
Она забыла. Эта ненависть приобрела у него едва ли не параноидальный характер. Возможно, причиной этого было то обстоятельство, что, несмотря на то, что он уделял минимум забот своему организму, он не только никогда не болел, но даже и не старел. И было очевидно, что, когда возраст наконец даст о себе знать, последствия будут катастрофическими: излишества, безумства и годы поразят его одним жестоким ударом. А до того, как это случится, ему не хотелось никаких напоминаний о бренности человеческого тела.
– Тэйлор скоро умрет, так ведь? – спросил он.
– Клем думает, что это случится очень скоро.
Миляга тяжело вздохнул.
– Надо будет навестить его и побыть с ним какое-то время. Когда-то мы были хорошими друзьями.
– О вас даже ходили кое-какие слухи.
– Это он распространял их, не я.
– Но ведь это были только слухи или нет?
– А ты как думаешь?
– Я думаю, что ты перепробовал все, к чему только представилась возможность. Хотя бы один раз.
– Он не в моем вкусе... – сказал Миляга, не открывая глаз.
– Ты должен увидеться с ним еще раз, – попросила она. – Ты должен посмотреть в лицо своему будущему, которое рано или поздно наступит. Это наша общая судьба.
– Только не моя. Клянусь, что, когда я стану превращаться в старую развалину, я убью себя. – Он сжал свои покрытые краской руки в кулаки и уперся костяшками в щеки. – Я не позволю этому произойти, – сказал он.
– Желаю успеха, – ответила она.
Остаток пути они проделали без единого слова.
От его молчания ей сделалось немного не по себе. Она вспоминала рассказ Тэйлора и опасалась, что у Миляги может вновь начаться припадок умопомешательства. И только когда она объявила, что они приехали, она поняла, что он уснул. Некоторое время она смотрела на него: на гладкий купол его лба и изящный изгиб его губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168