Никому даже не пришло в голову встать, чтобы попросить у него автограф.
На мгновение задержав взгляд на фильме, Тодд развернулся и побрел к выходу. В уборную он, впрочем, не пошел, а попросил билетера позволить ему пройти через задний выход. Тот ответил, что задняя часть здания не охраняется службой безопасности.
– Мне бы хотелось спокойно покурить, чтобы меня никто не видел, – пояснил Тодд.
– Почему бы и нет, – сказал служащий театра и повел Тодда по коридору, который тянулся вдоль тыльной стороны экрана, предоставив ему возможность обозревать свой образ в зеркальном отображении. Сцена, которая в это время разворачивалась в фильме, пробудила в памяти звезды единственное воспоминание – как чертовски неудобно он чувствовал себя в этом костюме.
– Вот сюда, пожалуйста, – сказал билетер, отпирая ключом дверь в конце коридора и пропуская Тодда в задний двор, освещенный фонарями близлежащего бульвара.
– Благодарю вас, – произнес Тодд, протянув своему провожатому купюру в двадцать долларов. – Я вернусь с главного входа еще до окончания фильма.
Поблагодарив его за чек, капельдинер удалился.
Тодд достал сигарету, но выкурить не успел. Тошнотная волна подкатила к его горлу с такой внезапностью и силой, что он едва сумел защитить смокинг. Среди рвотной массы были виски, которое он пил в лимузине, пицца, которой закусывал виски, а также изрядная порция сыра и анчоусов, добавленных к пицце. Когда первое извержение закончилось (внутреннее чувство подсказывало, что за ним последует и второе), Тодду хватило присутствия духа, чтобы осмотреться по сторонам. К счастью, на дворе он был совершенно один и отвратительной сцены никто не видел и, что еще важнее, не снимал на пленку. Ее единственными свидетелями были останки прошлых премьер, груда стендов и кричащих афиш, которые рекламировали некогда демонстрировавшиеся в кинотеатре фильмы: Мел Гибсон на фоне буровато-багрового пламени, глаз Годзиллы, нижняя часть туловища какой-то девицы в очень короткой юбке. Тодд выпрямился и пошел прочь от зловонной лужи, направляясь через кладбище прежних кумиров в самый темный закуток двора, где никто не потревожил бы его помутненную голову. Из кинотеатра до него до сих пор доносились оружейные хлопки и собственный приглушенный голос «Давай же, выходи, сукин сын», – кричал он кому-то на экране.
К этому моменту, если фильм удался, публика должна была войти в раж, вожделея увидеть долгожданную кровавую расправу. Однако, кроме оглушающей фонограммы, никаких криков не слышалось. Очевидно, зрителей фильм не захватил. Это был полный провал.
Тодд ощутил новый рвотный позыв. Он потянулся рукой вперед, пытаясь ухватиться за что-нибудь, чтобы не свалиться с ног, и наткнулся на рекламную доску с профилем Тома Круза, которая повалилась на стоявшую позади нее рекламу «Титаника», та в свою очередь плюхнулась на «Могучего Джо Янга» и так далее и так далее. Доски обрушивались друг на друга, как выстроенное в ряд домино. Кинозвезды падали на корабли, корабли – на монстров, после чего все исчезали в беспросветной мгле, среди которой отличить их друг от друга было уже невозможно.
Хорошо еще, что рвотное извержение приглушалось шумом его собственного голоса с экрана. Его вырвало дважды. Наконец желудок полностью опустел, и Пикетт, повернувшись спиной к отвратительной луже и поверженным идолам, пошел вдохнуть глоток свежего воздуха. Самое страшное было позади. Он зажег сигарету, которая помогла привести желудок в нормальное состояние, но вместо того, чтобы вернуться в зал, где шли завершающие сцены фильма, устремился вдоль торца здания к месту, мало-мальски освещенному с улицы. Тодду повезло, его костюм был ничуть не испачкан. Небольшое пятно на ботинке он вытер носовым платком, который тут же швырнул в сторону, после чего оросил рот «зимней свежестью» – баллончик с дезодорантом он всегда носил при себе. Волосы у него были коротко пострижены (такую прическу его герой носил в фильме, и с ней Тодд неизменно появлялся в обществе), поэтому Пикетт мог не волноваться, что они растреплются. Возможно, вид у него был слегка бледноватый. Но стоило ли из-за этого беспокоиться, когда на дворе была ночь?
Неподалеку от фасада здания Тодд приметил ворота, которые охраняла женщина-офицер службы безопасности. Сразу узнав Тодда, она открыла их.
– Спешите удалиться, пока толпа не накинулась? – осведомилась она. Улыбнувшись, Пикетт кивнул в ответ. – Вас проводить к машине?
– Да, пожалуйста.
Один из исполнительных продюсеров фильма, с которым Тодд прежде никогда не работал, энергичный англичанин по имени Джордж Диппер, стоял на красной ковровой дорожке рядом с группой журналистов, которые, не обращая на него никакого внимания, разговаривали между собой и проверяли работу кинокамер перед появлением на улице киносветил. Поймав на себе взгляд Тодда, Джордж кинулся к нему, с такой поспешностью вытаскивая из кармана сигарету, будто от нее зависела вся его жизнь.
В зале раздались жиденькие аплодисменты, которые вскоре оборвались. Картина подошла к концу.
– Надеюсь, все прошло на высшем уровне. – Взгляд Джорджа умолял Пикетта вымолвить хоть слово в знак согласия. – Зритель был зачарован. Или ты так не считаешь?
– Все нормально, – уклончиво ответил Тодд.
– Сорок миллионов за первый уик-энд.
– Не следует слишком обольщаться.
– Думаешь, мы не сделаем сорок миллионов?
– Думаю, все будет хорошо.
Лицо Джорджа просветлело. Тодд Пикетт, человек, которому платили двадцать миллионов долларов (плюс проценты со сборов сверху), заявил, что все будет хорошо. Все-таки есть Бог на свете! В какой-то миг Тодду показалось, что его собеседник от радости вот-вот разрыдается.
– По крайней мере, ни один крупный канал не выступил против, – произнес Тодд. – Так что этот уик-энд ничем не омрачен.
– И поклонники тебе преданы. – В глазах Джорджа вновь блеснуло отчаяние.
Тодд больше не мог вынести этого взгляда.
– Я собираюсь незаметно смыться, – сказал он, поглядывая на ворота.
Из кинотеатра начали выходить первые зрители. Если об общем мнении зала можно было судить по выражению лиц первых пяти человек, то инстинкт его не подвел: успех фильму явно не грозил. Попрощавшись с Джорджем, Пикетт повернулся спиной к кинотеатру.
– Приедешь на вечеринку? – спросил Джордж, настигнув его на ковровой дорожке, по которой Тодд спускался к машине.
Где же Марко? Верный и преданный Марко, который, когда нужно, всегда был рядом с Тоддом…
– Да, подъеду попозже, – бросив взгляд через плечо, заверил постановщика Тодд. Не успел он отвести взор от дверей кинотеатра, как народ оттуда повалил валом. Многие успели заметить Пикетта. Еще несколько мгновений – и они его обступят, начнут скандировать его фамилию, говорить, что именно им понравилось, а что – нет, трогать его руками, толкать.
– Сюда, босс.
Марко окликнул Тодда из салона лимузина, дверь в который была открыта. Слава богу! Прежде чем толпа стала выкрикивать его имя, и замигали вспышки камер, Тодд со всех ног ринулся к машине. Захлопнув за ним дверцу (которую Тодд сразу же защелкнул на замок) и довольно быстро для своей комплекции обогнув лимузин, Марко сел на водительское место.
– Куда едем?
– На Малхолланд.
Малхолланд-драйв ленивой змеей тянулся на много миль, однако Марко не требовалось уточнять, где именно его босс желает остановиться. Неподалеку от каньона Холодных Вод дорога забирала вверх, и сверху открывался великолепный обзор долины Сан-Фернандо. Днем обычно окрестности каньона были окутаны серо-коричневым смогом. Но ночью, особенно летней, вид был на редкость восхитительным: Бербэнк, Северный Голливуд и Пасадена, простиравшиеся до темной стены гор, утопали в море янтарного света. И если вглядеться в темноту, то можно было разглядеть мерцание огней самолетов, кружившихся перед посадкой над аэропортом Бербэнка, или вертолетов, что пролетали над светящимися белым сиянием городами.
Люди нередко приезжали сюда, чтобы полюбоваться раскинувшимся внизу видом. Но на этот раз, слава богу, никого не было. Когда Марко припарковал машину, Тодд вышел и направился в сторону обрыва, чтобы обозреть окрестности.
Марко тоже выбрался со своего места и принялся протирать ветровое стекло лимузина. Этот мужчина весьма крупных размеров, с бородатым лицом – точно медведь, недавно очнувшийся от зимней спячки, – носил в себе любопытный набор достоинств: некогда Марко был борцом и обладал черным поясом джиу-джитсу, ныне являлся первоклассным поваром (хотя вкус Тодда и не отличался излишней взыскательностью), кроме того, числился дважды разведенным отцом троих детей и чуть ли не наизусть знал всего Вагнера. Но самое главное, он был чрезвычайно предан Тодду и являлся его правой рукой. Марко Капуто был причастен ко всем сферам жизни своего босса Он нанимал и увольнял для него прислугу и садовников, приобретал и водил машины и, конечно же, выполнял все обязанности личного охранника.
– Дерьмовый фильм, да? – как бы между прочим заметил он.
– Даже хуже.
– Мне очень жаль.
– Ты-то тут при чем? Зря я за него взялся. Дрянной сценарий. А из дерьма конфетку не сделаешь.
– Не хочешь идти на вечеринку?
– Нет. Но должен. Обещал Вильгемине. И Джорджу.
– У тебя есть на нее виды?
– На Вильгемину? Пожалуй. Хотя пока с определенностью сказать не могу. Надо разобраться в своих чувствах. К тому же у нее есть приятель в Англии.
– Все англичане – страшные зануды.
– Это уж точно.
– Хочешь, я смотаюсь на вечеринку и привезу ее к тебе домой?
– А если она не захочет?
– О, прекрати. Когда это было, чтобы девица тебе отказывала?
Тодд ничего не сказал в ответ, вместо этого молча уставился на аллею огней. С долины потянуло благоуханием цветов и запахом китайской кухни. Санта Ана, жгучий ветер из Мохаве, дул ему в лицо. Чтобы насладиться прелестью мгновения, Пикетт закрыл глаза, но перед внутренним взором тут же возник образ его героя из фильма, с которого он сегодня сбежал. С минуту Тодд молча изучал себя со стороны, после чего произнес:
– Как же я устал!
Глава 2
Два из трех наиболее удачных фильмов Тодд Пикетт сделал под руководством продюсера Кивера Смозермана. Первый из них назывался «Стрелок». Эта картина, претендовавшая на высокую идею и сдобренная изрядной дозой тестостерона, не только принесла Смозерману большую славу, но всего за несколько недель превратила Тодда, тогда еще никому не известного парня из Огайо, в настоящую кинозвезду. Для фильмов Смозермана требовался не актерский талант, а образчик физических достоинств, при виде которых у зрителей захватывало бы дух. Тодд Пикетт оказался именно из такой породы людей. Когда бы он ни представал перед камерой – будь то в сцене с девушкой или на фоне военного самолета, – от него невозможно было отвести глаз. Камера придавала ему некое магическое очарование, а он, в свою очередь, оказывал колдовское действие на камеру.
В реальной жизни Тодд был привлекательным парнем, но не без изъянов: недостаточно высок, широкобедр и слегка кривоног. Однако на экране эти физические недостатки исчезали, и он становился воплощением мужского совершенства, с мужественной, как у истинного героя, формой скул, лучезарными глазами, чувственной и одновременно суровой линией рта. Его естественная красота соответствовала вкусам времени, и к концу первого лета, которое принесло Пикетту невероятную славу, образ его героя в белоснежной униформе, выгодно подчеркивавшей заманчивость ягодиц, оставил неизгладимый след в истории кинематографической иконографии.
Через несколько лет на кинонебосклоне взошли новые звезды, многие из них так же быстро, как и Тодд. Однако достойно воспринять неожиданно пришедшую к ним славу, как в свое время сделал Тодд Пикетт, сумели далеко не все. Он готовился к восхождению на Олимп чуть ли не с того дня, когда его мать, Патриция Донна Пикетт, впервые повезла его в кино в Цинциннати. Наблюдая за множеством мелькавших на экране лиц, он уже тогда подспудно ощущал (по крайней мере, так он заявил позже), что создан для этого мира и что если очень захочет и приложит старания, то примкнуть к параду кинозвезд для него будет лишь вопросом времени.
После успеха в фильме «Стрелок» он без особого труда включился в работу фабрики кинозвезд. Во время интервью Тодд всегда держался почтительно и скромно, беседовал с журналистами в такой непринужденной и веселой манере, что покорял даже отъявленнейших циников. Хотя он вполне сознавал действие собственных чар, ему было несвойственно самодовольство; несмотря ни на что, он никогда не забывал о своих корнях на Среднем Западе и оставался по-детски преданным матери. Но больше всего привлекало в его персоне то, что он всегда честно, без всякого притворства, признавал свои актерские недостатки, и это было совершенно новым явлением в кинематографе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101