– И кем вы приходитесь нашему мистеру Пикетту? – осведомился он. – Должно быть, одной из его фавориток?
Тэмми не могла сдержать улыбки. Сначала ее удивило такое предположение, а потом само слово. Фаворитка! Такое же старомодное, как щелканье его зажигалки, оно удивительно ласкало слух. И даже льстило самолюбию.
– Не думаю, что Тодд Пикетт захочет взглянуть на меня дважды. – Ей почему-то не хотелось кривить душой перед этим печальным человеком.
– Значит, он много потеряет. – Его комплимент был таким непринужденным, что, если бы он не подразумевал то, что подразумевал, все равно пролился бы, как бальзам на душу.
Тэмми почему-то сразу вспомнились слова матери, когда та описывала Джимми Маккинтоша – человека, с которым она в конечном счете разошлась, чтобы заняться вплотную отцом Тэмми: «Этот человек был способен зачаровать даже птиц на дереве». Тэмми никогда прежде не встречала такого рода харизмы у людей из плоти и крови. Но незнакомец явно ею владел. Хотя их беседа была пустой и краткой, она не сомневалась, что этот человек обладал неким магнетизмом.
– Могу я вас спросить…
– Спрашивайте.
– Кто вы?
– Конечно. Услуга за услуга. Меня зовут Биллем Зеффер.
– Очень приятно познакомиться, – сказала Тэмми. – И я вновь прошу прощения. – Она бросила робкий взгляд через плечо на алтарь. – Мне не следовало приходить сюда.
– Но вы же не знали. В этих джунглях легко заблудиться. Нам нужно было бы все здесь срубить, – он слегка улыбнулся, – но в наши дни было почти невозможно найти работников.
– А эта дама, которая в маске?..
– В маске? – удивился Зеффер. – Ох, ну да, конечно. В маске.
– Кто она?
Он отошел в сторону, чтобы лучше разглядеть алтарь и то, что находилось на нем.
– Она была актрисой, – пояснил он. – С тех пор минуло много-много лет.
– Кажется, я ее узнала.
– Ее зовут Катя Люпи.
– Да? – Имя женщины сразу отозвалось в памяти Тэмми, но она никак не могла припомнить ни одного фильма с участием этой актрисы.
– Она была очень известной?
– О да. Такой же, как Пикфорд, Свенсон и Теда Бара. Но все это в прошлом.
– Она умерла?
– Нет-нет. Просто о ней забыли. Во всяком случае, мне так кажется. Я давно потерял связь с внешним миром. Тем не менее, у меня такое ощущение, что имя Катя Люпи мало кому что-нибудь говорит.
– Вы правы.
– Но ей повезло. У нее до сих пор осталось это маленькое владение в каньоне Холодных Сердец.
– Холодных Сердец?
– Так называют это место. Видите ли, на ее совести много разбитых сердец. У нее было очень много любовников, особенно в молодые годы. Когда они ей надоедали, Катя просто убирала их со своей дороги.
– Вы были одним из них?
– Когда я только привез ее в Америку, мне посчастливилось делить с ней постель – но очень недолго. Я быстро ей наскучил.
– И что же было потом?
– Мне нашлось другое применение. Вот почему я остался с ней рядом. Однако многие мужчины, которые ее любили, закончили весьма плохо. Трое из них, после того как она их отвергла, пустили себе пулю в лоб. Другие просто спились. Некоторые покоятся здесь, пожелав остаться после смерти поближе к ней. В этом смысле я тоже не исключение, как это ни глупо. Ибо вернуть ее расположение невозможно.
– А почему вы хотите это сделать… я имею в виду, вернуть ее расположение? – полюбопытствовала Тэмми – Ведь она, должно быть, уже совсем стара.
– О, как сказал поэт, время не властно над ее бесконечными достоинствами. Она по-прежнему красива.
Тэмми понимала, что ее собеседник до сих пор без ума от дамы по имени Катя Люпи, которой, судя по всему, уже около ста лет. Трудно было представить, какую красоту могла сохранить богиня его сердца в таком возрасте, но возражать миссис Лоупер не стала.
– Что ж, боюсь, мне пора идти, – сказала она.
Аккуратно протиснувшись мимо Зеффера, который не выказал никакого сопротивления, женщина вышла из клети на дорожку. Вокруг царила такая тишина, что Тэмми даже слышала, как урчит в животе. Казалось, от завтрака ее отделяла целая вечность, да и от скромного обеда, который она съела, тоже.
Зеффер вышел за ней вслед на открытый воздух, и Тэмми впервые представилась возможность подробно его рассмотреть. Когда-то ее новый знакомый определенно был очень красивым мужчиной, теперь же его наружность вызывала лишь сострадание. Казалось, этого господина кто-то изрядно поколотил, после чего догнал и добавил тумаков. Лицо его местами было ободрано и кровоточило, местами – тщательно запудрено. В целом мистер Зеффер производил впечатление человека, которому случилось много выстрадать на своем веку и который имел обыкновение держать свои чувства при себе, что никогда не проходило даром. Когда Тэмми взглянула на него при свете, ей стало неловко оттого, что она так быстро хотела от него улизнуть. Словно почувствовав ее колебания, Биллем предложил ей остаться.
– Неужели вы и вправду так торопитесь?
С этими словами он огляделся, как будто пытался получить ответ из тишины окружающего пространства.
– Может, прогуляемся и поговорим? Бродить одной здесь не всегда безопасно.
Прежде чем Тэмми успела спросить его, что он имеет в виду, Зеффер повернулся спиной к дверце клетки и поднял большую палку. Когда он взял ее в руки, стало понятно, что та уже служила ему в качестве орудия защиты и, очевидно, могла пригодиться и на этот раз.
– Звери? – осведомилась она.
– Да, иногда звери, – кинул на нее свой печальный взгляд Биллем. – А иногда и того хуже.
– Не понимаю.
– Возможно, в данном случае лучше и не пытаться понять, – посоветовал он.
Казалось, тишина стала еще глубже, а отсутствие звуков, как ни странно, отдавало теперь чем-то зловещим. Зефферу не понадобилось уговаривать ее держаться к нему ближе. Что бы ни скрывалось за этим безмолвием, Тэмми не хотела встретить его в одиночку.
– Просто поверьте мне на слово. В каньоне Холодных Сердец есть некоторые малоприятные обитатели.
Внимание Зеффера привлекло что-то за клеткой. Тэмми проследила за его взглядом.
– А для чего эти клетки? – поинтересовалась она.
– У Кати одно время была склонность коллекционировать экзотических животных. Здесь у нас находился небольшой зверинец. Белый тигр из Индии – он прожил недолго. Потом носорог. Его постигла та же участь.
– Разве это не жестоко? Держать их здесь? Ведь клетки такие маленькие.
– Конечно жестоко. Она вообще жестокий человек. И я был жесток, исполняя ее прихоти. Насчет этого у меня нет никаких сомнений. Случалось, я был просто невыразимо жесток. Но стоило мне пожить жизнью зверя, – он вновь взглянул на клетку, – как я понял всю глубину постигших их страданий.
Тэмми заметила, что ее спутник внимательно изучает кустарник, растущий с другой стороны клетки.
– Что там? – спросила она. – Звери?
– Идите сюда, – совершенно неожиданно Зеффер перешел на шепот, – быстро.
Хотя она ничего необычного в кустах не заметила, тем не менее Тэмми повиновалась.
И едва она выполнила его приказание, как в узкий коридор между клетками ворвался ледяной ветер, и она увидела несколько странных движущихся фигур, которые резко надвигались на нее. По очертаниям они напоминали людей, но были странным образом искажены – словно находились под беспрестанным сквозняком. Рты их превратились в маленькие черные кружки, зубы в тонкие иголки, а глаза – в темные злобные точки.
– Не смейте, – услышала она рядом с собой возглас Зеффера и заметила, как тот поднял палку.
Однако нанес он удар или нет, увидеть ей не пришлось, потому что в следующий миг к Тэмми устремились двое призраков.
Один из них положил руку ей на лицо, и голову женщины пронзил сильнейший спазм. Такого ее мозг вынести не мог. Она увидела перед глазами вспышку белого света – подобно той, что возникает, когда при демонстрации фильма внезапно рвется лента.
Холодный ветер исчез так же стремительно, как и появился, а вместе с ним и все, что ему сопутствовало: звуки, видения, вызванное им смятение чувств.
Умирая, Тэмми различила голос Зеффера.
– Будьте вы все прокляты!!! – диким голосом возопил он.
А потом она провалилась в небытие.
В проходе напротив давно заброшенного зверинца Биллем Зеффер в отчаянии наблюдал, как беснуются вырвавшиеся из потайных закоулков страшные тени. Они увлекли Тэмми в свое обиталище, в самую глубь каньона, оставив его беспомощно сокрушаться, что, надо сказать, с ним уже не раз случалось в этом богом забытом месте.
Швырнув палку на землю, он не смог сдержать слез и, будучи не в силах справиться с собой, упал на колени у порога своего жалкого жилища, проклиная Катю. Конечно, винить надо было не ее одну. Как он недавно признался случайной гостье, в этой трагической мелодраме он сыграл не менее пагубную роль. Но не проклинать Катю за то, что она сотворила – за смерть тигров и носорогов, за убийство невинных женщин, – он не мог. Биллем хотел, чтобы она была так же проклята, как и он сам.

ЧАСТЬ IV
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СЛАВЫ
Глава 1
Спустя три дня после того, как преследование Марко Капуто по бульвару Сансет так трагически закончилось для Тэмми в каньоне Холодных Сердец, наступил вечер вручения премий «Оскар». Ночь из ночей, знаменитейшее шоу года, когда взоры миллиардов людей по всему миру обращаются к Голливуду, который, в свою очередь, всячески изощряясь в пируэтах и реверансах, тщится показать, что является отнюдь не пятидолларовой шлюхой, а истинной леди.
Тодд с самого начала знал, что присутствовать на церемонии ему не придется. Даже если бы его лицо благополучно зажило, ему было бы еще рановато показываться перед публикой при ярком свете. Поначалу он даже собрался нанять одного именитого визажиста, чтобы загримировать те обесцвеченные части кожи, что наиболее бросались в глаза, но Максин поспешила его отговорить. Помимо того, что посвящать лишнего человека в секрет их предприятия было само по себе рискованно (гримеры всегда слыли большими сплетниками), даже самый совершенный макияж мог не выдержать испытания столь мощным освещением, каковое требуется перед камерой. Стоит хоть одному фотографу удачно поймать в объектив какой-нибудь дефект на его загримированном лице, как все их труды полетят в тартарары, запустив в очередной раз грандиозную сплетнемолку.
– Кроме всего прочего, – напомнила ему Максин, – эти церемонии всегда тебе стояли поперек горла.
Она была права. Спектакль самопоздравления всегда был Пикетту не по нутру. Сначала парад натужных улыбок звезд экрана, направлявшихся в павильон, пронзительный хохот, взмокшие лица с искрометными взглядами. Потом, когда все уже внутри, – просто настоящий цирк. Плоские шутки, пространные речи, слезы, амбиции. Посреди этого представления, как правило, наступает особо трогательный, заранее отрепетированный номер программы, когда на каталке вывозят какую-нибудь древнюю звезду, предоставляя ей последнюю возможность померцать на небосклоне славы.
Изредка, когда организаторам больше обычного отказывает чувство меры, в этой роли выступает некая многострадальная душа с явными признаками недавно перенесенного инсульта или стоящая на пороге маразма. После демонстрации нескольких фрагментов из фильмов с участием знаменитости ее с горем пополам выводят на середину сцены и оставляют наедине с заходящейся овациями публикой.
Показать миру лучшие, отданные киноэкрану минуты жизни некогда пышущей здоровьем и молодостью звезды и тут же выхватить светом прожекторов то, во что она превратилась на склоне лет, – такое любому покажется чем-то сродни аду, не говоря уже о тех бедолагах, которым выпало принять участие в этом спектакле.
– Ты права, Максин, – согласился Тодд. – Мне вовсе не хочется туда идти.
Если ему вправду не хотелось идти на церемонию, тогда почему, интересно знать, он весь вечер взирал из своей спальни на ненавистный ему Голливуд, так сильно жалея себя? Почему, начав нещадно пить с полудня, к двум тридцати – как раз к тому времени, когда к павильону, насколько ему было известно, стали подкатывать первые лимузины, – он погрузился в невыразимое отчаяние?
Почему, спрашивал он себя, ему хотелось оказаться в обществе этих недалеких и озлобленных людей? Ведь он уже штурмовал голливудские высоты и давно победил в этой борьбе. Его лицо украшало миллионы афиш как по всей Америке, так и за ее пределами. Ему был присвоен титул самого красивого мужчины в мире, и он в это верил. Когда он входил в залы размером с футбольное поле, взоры всех присутствующих устремлялись в его сторону, а сердца начинали биться чуточку быстрее, исключительно благодаря его появлению. Какого еще поклонения может желать человек?
Так в чем же дело?
А в том, что утолить его ненасытный голод не могли сотни и даже сотни сотен набитых отупевшими поклонниками комнат. Он жаждал видеть свое лицо повсюду, жаждал, чтобы его картины превозносились до небес, а его руки не могли унести все врученные ему «Оскары».
Его одолевала какая-то странная болезнь, но что он мог с собой поделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101