Однако краешком глаза он мог за ними наблюдать.
Герцог приказал по-румынски:
– Stai! Nauzi ceva?
Всадники остановили коней. Теперь герцога и лежавших на земле Тодда и Катю разделяло не более четырех ярдов. Если бы не солнечное затмение, благодаря которому свет здесь был тусклым и неверным, охотники непременно бы заметили притаившихся любовников и без промедления расправились с ними, пронзив обоих одним ударом меча. Однако, насколько мог судить Тодд из своей неудобной наблюдательной позиции, взоры охотников, выглядывавших добычу в обширном зеленом пространстве, были устремлены далеко вперед, а не под копыта лошадей.
Герцог бросил еще несколько слов по-румынски, и на этот раз один из спутников ему ответил. Тодду показалось, что охотники к чему-то прислушиваются, и он тоже напряг слух. Однако ему не удалось различить каких-либо необычных звуков. До него доносились лишь крики птиц, порхавших над скалами, тяжелое дыхание и всхрапывание лошадей да шлепанье поводьев по их мощным шеям. А еще, совсем близко, прямо под собой, он слышал дыхание женщины и едва различимое ритмичное пощелкивание крошечного жучка, устроившегося за камнем около его руки. Все это – птицы, лошади, жуки – представлялось ему лишь обрамлением дивного места, где слились их тела, того места, где он познал дотоле неведомое наслаждение.
На лице Кати мелькнула едва заметная улыбка, и, слегка сжав вульву, она мгновенно привела его в полный экстаз. Горячая волна, затопившая все его существо без остатка, смыла все прочие чувства. Выбравшись из пелены раскаленного тумана, Тодд увидел ее полузакрытые глаза; зрачки под приопущенными ресницами казались невероятно широкими, едва ли не шире белков. Потом Катины веки смежились, и он начал извергаться в ее восхитительные глубины. Тодду казалось, что, пусть даже от этого зависит его жизнь, в этот сладостный момент ему не сдержать стона наслаждения. И все же ему удалось оставаться почти беззвучным, лишь слабый вздох сорвался с его пересохших губ…
В ту же секунду раздался громкий отрывистый возглас. Герцог, судя по тону, снова что-то приказал своим спутникам. Тодд не мог понять смысла его слов, и все же, не нарушая упоительного ритма своих движений, он глянул вверх. Один из всадников спешился и шел прямо к ним, на ходу выхватывая меч из ножен.
Вновь раздался голос герцога:
– Cine sunt acesti oameni?
Несомненно, он желал узнать, что это за люди и какого дьявола они здесь оказались, ибо в ответ его спутники недоуменно пожали плечами. Сладкая судорога в последний раз пробежала по телу Тодда, и чувство собственной неуязвимости внезапно оставило его. Блаженство оказалось не безграничным. Теперь Пикегт ощущал себя опустошенным и совершенно беззащитным.
С размаху ударив Тодда ногой, обутой в тяжелый сапог, охотник отбросил его от Кати. Пикетт покатился по грязной земле, а самый молодой из охотников громко рассмеялся, как видно найдя весьма забавным разлучить любовников в такой момент.
Герцог опять что-то приказал, и еще один охотник послушно спрыгнул с лошади, держа наготове меч. Тодд выплюнул набившуюся в рот землю и поспешил спрятать в штаны свой поникший член, опасаясь, что тот станет мишенью для первого удара. Катя по-прежнему лежала на земле (ей тоже удалось прикрыть наготу, спустив платье); один из спешившихся охотников стоял над ней, и клинок его меча почти касался белоснежной точеной шеи.
Первое, что выдавил из себя Тодд, была мольба:
– Прошу вас.
Герцог пристально поглядел на Тодда; любопытство в его взгляде смешивалось с настороженностью.
– Я знаю, вы меня не понимаете, – медленно произнес Тодд. – Но поверьте, мы не собирались причинить вам вред.
Пикетт глянул вниз, на Катю, которая не сводила глаз с наставленного на нее клинка.
– Он в самом деле тебя не понимает, – одними губами прошептала она. – Давай я попробую.
И она заговорила, громко и отчетливо, на родном языке герцога:
– Doamne, eu si prietenul meu suntem vizitatori prin locurile astea. Nam strut ca este proprietatea domniei tale.
Тодд слушал, пытаясь по выражению ее липа разобрать смысл сказанного. Впрочем, что бы она там ни сказала, ее объяснения, судя по всему, ничуть не исправили положения. Наточенный клинок по-прежнему был нацелен на ее горло, а второй охотник угрожающе помахивал мечом в нескольких шагах от Пикетта.
Тодд перевел взгляд на герцога. Любопытство, несколько секунд назад мелькнувшее в глазах предводителя охотников, теперь исчезло без следа. Взор его стал подозрительным и грозным. «Возможно, Катя, заговорив на понятном герцогу языке, совершила ошибку, – подумал Тодд. – возможно, она лишь укрепила его в убеждении, что странная парочка – не просто одуревшие от страсти любовники, случайно забредшие на его земли, но опасные злоумышленники».
Тут он почувствовал, как ледяное острие меча коснулось его груди. Клинок проколол кожу, и небольшое кровавое пятно стремительно расползлось по рубашке Тодда.
Катя приумолкла – вероятно, тоже поняв, что слова ее принесли больше вреда, чем пользы. Однако через мгновение она заговорила вновь, стараясь придать своему голосу умоляющее выражение.
Человек, восседавший на лошади с заплетенной гривой, нетерпеливо вскинул руку.
– Liniste, – бросил он.
Несомненно, он приказал Кате заткнуться, потому что именно это она и сделала.
Тут ветер принес слабый звук, поглотивший все внимание герцога. Где-то недалеко плакал ребенок, и эти горестные всхлипывания – хотя их, несомненно, издавало человеческое существо – напомнили Тодду о ночных завываниях койотов в каньоне.
Несколько мгновений герцог молча вслушивался, а потом издал череду отрывистых приказов:
– Lasati-i! Pe cai! Ala-i copilul!
Двое охотников, наставивших мечи на Тодда и Катю, убрали оружие в ножны и поспешно вернулись к коням. В какое-то мгновение плач начал стихать, и Тодд испугался, что охотники вновь обратятся к своим жертвам; однако неведомым ребенком овладел новый приступ тоски, и он зарыдал горше и безутешнее прежнего.
Всадники, указывая в том направлении, откуда раздавался плач, обменялись встревоженными возгласами:
– Este acolo! Grabiti-va!
– In padure! Copilul este in padure!
Про Катю и Тодда они совершенно забыли. К тому времени, как все охотники вновь были в седлах, герцог уже несся вскачь, предоставив усталым спутникам догонять его в клубах пыли.
Как ни странно, Тодд ощущал себя обманутым; подобное чувство испытываешь, когда история внезапно завершается совершенно неожиданным финалом. Тодд знал, что, проникнув в этот таинственный мир, освещенный тусклым светом затененного луной солнца, он подвергает себя опасности. То, что клинок уперся в его грудь, до крови расцарапав кожу, было абсолютно закономерно. Но то, что человек, намеревавшийся его убить, вдруг сорвался с места и сломя голову помчался на детский крик, ни в какую закономерность не укладывалось.
– Что это с ними? – спросил он, наклоняясь к Кате и помогая ей подняться с земли.
– Они услышали голос Квафтзефони, сына дьявола, – последовал ответ.
– Чей-чей?
Катя проводила взглядом всадников. Они уже наполовину преодолели расстояние, отделявшее их от густых лесных зарослей, где, судя по всему, и скрывалось невидимое дитя. Плач его звучал теперь намного тише, словно ребенок отдалялся от своих преследователей.
– Это долгая история, – сказала Катя. – Впервые я услышала ее, когда была маленькой девочкой. И она до сих пор вселяет в меня ужас…
– Ужас?
– Да, ужас.
– Но ты расскажешь ее мне? – нетерпеливо спросил Тодд.
– Боюсь, она произведет на тебя тягостное впечатление.
Тыльной стороной ладони Тодд вытер кровь, струившуюся по груди. На коже осталась глубокая ссадина, которая мгновенно вновь наполнилась кровью.
– Все равно расскажи, – попросил он.
Глава 2
Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса, который не давал ей покоя с тех пор, как она впервые здесь оказалась. Она вернулась к кухонному столу, за которым недавно ела пирог с вишнями, уселась и спросила:
– Так чего вы боитесь?
– Я уже устал повторять: мне нельзя здесь оставаться. Она разозлится. И тогда мне несдобровать.
– Это не ответ. В конце концов, Катя – всего лишь женщина. Пусть злится, сколько душе угодно.
– Ты не знаешь, на что она способна.
– Откуда мне знать, если никто ничего мне о ней не рассказывает! Расскажите – и возможно, я пойму.
– Рассказать о Кате… – процедил он с таким недоумением, словно Тэмми просила его о невозможном. – Как я могу рассказать о том, что видели эти стены, о том, что было со мной! И о том, что было с ней…
– Попробуйте, может, получится.
– Я не знаю, как к этому приступить, – едва слышно прошелестел Зеффер.
Голос его с каждым словом становился все более слабым и тусклым – Тэмми казалось, что ее собеседник вот-вот окончательно лишится дара речи. Он опустился на стул напротив нее и погрузился в молчание.
– Хорошо, давайте я попробую вам помочь, – предложила Тэмми. Минуту она помолчала, раздумывая, а потом заявила: – Начните с этого дома. Расскажите, кто его построил, зачем и когда. Как вы здесь оказались. И как здесь оказалась она.
– В те времена мы все делали вместе.
– Но кто она такая?
– Я уже говорил, кем она была в прошлом: Катей Люпи, кинозвездой. Некогда ее называли одной из ярчайших звезд на небосклоне Голливуда. В те дни этот дом был самым знаменитым в Лос-Анджелесе. Каждый мечтал попасть сюда.
– А весь остальной каньон тоже принадлежит ей?
– Да, конечно. Каньон Холодных Сердец. Именно поэтому его так и назвали. Катя, знаете ли, пользовалась репутацией бессердечной суки, – Зеффер улыбнулся, хотя улыбка у него вышла скорее жалкой, чем веселой, – должен признать, вполне заслуженной репутацией.
– А что за жуткие существа здесь обитают?
– Существа? Кого ты имеешь в виду?
– Неужели не ясно, кого я имею в виду? – В голосе Тэмми послышалось раздражение. – Монстров. Тех, что на меня набросились.
– А, вот ты о чем. Это отродья мертвецов.
– Вас послушать, так отродья мертвецов – это самое обычное дело, о котором и упоминать не стоит. Наверное, вы мне не поверите, но у нас в Сакраменто мертвецы не производят потомства. Они спокойно гниют в земле.
– Здесь все иначе.
– Биллем, объясните мне, ради бога, каким образом мертвецы могут иметь детей – здесь или в любом другом месте.
– Ты же сама их видела. Поверь своим глазам – вот и все, что я могу тебе посоветовать.
Тэмми сердито затрясла головой. Она пыталась ему поверить и все же ничего не могла понять. Неужели законы, по которым живет мир, не являются едиными и непреложными и существует место, где они не имеют никакой силы? Это не укладывалось у нее в сознании.
– Сказать по правде, я и сам ничего не знаю, – произнес Зеффер, словно услышав ее невысказанный вопрос. – В течение многих лет призраки совокуплялись с животными, и в результате появились создания, о которых ты спрашиваешь. Возможно, состояние, в котором пребывают мертвые, ближе к животному. Впрочем, объяснить это невозможно. Одно несомненно: они существуют. Мы видели их собственными глазами – и ты, и я. Это гибриды – вот и все, что можно о них сказать с уверенностью. Иногда они бывают не лишены своеобразной красоты. Но чаще уродливы… как смертный грех.
– Понятно. Гибриды так гибриды. Но откуда здесь взялись мертвецы? И почему они стали призраками? Из-за нее?
– Полагаю, все это можно истолковать по-разному…
Зеффер осекся, мгновение помолчал, размышляя о чем-то, затем поднялся на ноги с таким усилием, словно каждое движение доставляло ему неимоверные страдания. Он подошел к раковине, открыл кран на полную мощность и принялся пить пригоршнями, шумно втягивая воду. Утолив жажду, Биллем закрыл кран и через плечо бросил взгляд на Тэмми.
– Я чувствую, ты имеешь право знать все… после того, что тебе пришлось вынести. Ты заслужила правду. – Он повернулся и пристально взглянул на женщину. – Но прежде, чем я начну рассказывать, должен предупредить: не уверен, что разбираюсь во всем этом лучше тебя.
– Но я-то вообще ничего не понимаю, – пожала плечами Тэмми.
Он кивнул.
– Хорошо, начнем. Но с чего? Ах да, с Румынии. – Зеффер провел рукой по лицу, стряхивая капли воды. – При рождении эта женщина получила имя Катя Лупеску. Она появилась на свет в Румынии, в маленькой деревеньке под названием Равбак. Летом тысяча девятьсот двадцать первого года, вскоре после того, как мы построили этот дом, я вместе с ней совершил путешествие на ее родину. Мать Кати была тяжело больна, и предполагалось, что жить ей осталось не более года. Катя выросла в ужасающей бедности, – продолжал Зеффер. – В унизительной, беспросветной нищете. Но тогда, в тысяча девятьсот двадцать первом, она была уже кинозвездой первой величины, вернувшейся под родной кров. Произошедшая с ней перемена могла поразить кого угодно. Трудно было поверить, что оборванная девчонка превратилась в столь блистательную даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Герцог приказал по-румынски:
– Stai! Nauzi ceva?
Всадники остановили коней. Теперь герцога и лежавших на земле Тодда и Катю разделяло не более четырех ярдов. Если бы не солнечное затмение, благодаря которому свет здесь был тусклым и неверным, охотники непременно бы заметили притаившихся любовников и без промедления расправились с ними, пронзив обоих одним ударом меча. Однако, насколько мог судить Тодд из своей неудобной наблюдательной позиции, взоры охотников, выглядывавших добычу в обширном зеленом пространстве, были устремлены далеко вперед, а не под копыта лошадей.
Герцог бросил еще несколько слов по-румынски, и на этот раз один из спутников ему ответил. Тодду показалось, что охотники к чему-то прислушиваются, и он тоже напряг слух. Однако ему не удалось различить каких-либо необычных звуков. До него доносились лишь крики птиц, порхавших над скалами, тяжелое дыхание и всхрапывание лошадей да шлепанье поводьев по их мощным шеям. А еще, совсем близко, прямо под собой, он слышал дыхание женщины и едва различимое ритмичное пощелкивание крошечного жучка, устроившегося за камнем около его руки. Все это – птицы, лошади, жуки – представлялось ему лишь обрамлением дивного места, где слились их тела, того места, где он познал дотоле неведомое наслаждение.
На лице Кати мелькнула едва заметная улыбка, и, слегка сжав вульву, она мгновенно привела его в полный экстаз. Горячая волна, затопившая все его существо без остатка, смыла все прочие чувства. Выбравшись из пелены раскаленного тумана, Тодд увидел ее полузакрытые глаза; зрачки под приопущенными ресницами казались невероятно широкими, едва ли не шире белков. Потом Катины веки смежились, и он начал извергаться в ее восхитительные глубины. Тодду казалось, что, пусть даже от этого зависит его жизнь, в этот сладостный момент ему не сдержать стона наслаждения. И все же ему удалось оставаться почти беззвучным, лишь слабый вздох сорвался с его пересохших губ…
В ту же секунду раздался громкий отрывистый возглас. Герцог, судя по тону, снова что-то приказал своим спутникам. Тодд не мог понять смысла его слов, и все же, не нарушая упоительного ритма своих движений, он глянул вверх. Один из всадников спешился и шел прямо к ним, на ходу выхватывая меч из ножен.
Вновь раздался голос герцога:
– Cine sunt acesti oameni?
Несомненно, он желал узнать, что это за люди и какого дьявола они здесь оказались, ибо в ответ его спутники недоуменно пожали плечами. Сладкая судорога в последний раз пробежала по телу Тодда, и чувство собственной неуязвимости внезапно оставило его. Блаженство оказалось не безграничным. Теперь Пикегт ощущал себя опустошенным и совершенно беззащитным.
С размаху ударив Тодда ногой, обутой в тяжелый сапог, охотник отбросил его от Кати. Пикетт покатился по грязной земле, а самый молодой из охотников громко рассмеялся, как видно найдя весьма забавным разлучить любовников в такой момент.
Герцог опять что-то приказал, и еще один охотник послушно спрыгнул с лошади, держа наготове меч. Тодд выплюнул набившуюся в рот землю и поспешил спрятать в штаны свой поникший член, опасаясь, что тот станет мишенью для первого удара. Катя по-прежнему лежала на земле (ей тоже удалось прикрыть наготу, спустив платье); один из спешившихся охотников стоял над ней, и клинок его меча почти касался белоснежной точеной шеи.
Первое, что выдавил из себя Тодд, была мольба:
– Прошу вас.
Герцог пристально поглядел на Тодда; любопытство в его взгляде смешивалось с настороженностью.
– Я знаю, вы меня не понимаете, – медленно произнес Тодд. – Но поверьте, мы не собирались причинить вам вред.
Пикетт глянул вниз, на Катю, которая не сводила глаз с наставленного на нее клинка.
– Он в самом деле тебя не понимает, – одними губами прошептала она. – Давай я попробую.
И она заговорила, громко и отчетливо, на родном языке герцога:
– Doamne, eu si prietenul meu suntem vizitatori prin locurile astea. Nam strut ca este proprietatea domniei tale.
Тодд слушал, пытаясь по выражению ее липа разобрать смысл сказанного. Впрочем, что бы она там ни сказала, ее объяснения, судя по всему, ничуть не исправили положения. Наточенный клинок по-прежнему был нацелен на ее горло, а второй охотник угрожающе помахивал мечом в нескольких шагах от Пикетта.
Тодд перевел взгляд на герцога. Любопытство, несколько секунд назад мелькнувшее в глазах предводителя охотников, теперь исчезло без следа. Взор его стал подозрительным и грозным. «Возможно, Катя, заговорив на понятном герцогу языке, совершила ошибку, – подумал Тодд. – возможно, она лишь укрепила его в убеждении, что странная парочка – не просто одуревшие от страсти любовники, случайно забредшие на его земли, но опасные злоумышленники».
Тут он почувствовал, как ледяное острие меча коснулось его груди. Клинок проколол кожу, и небольшое кровавое пятно стремительно расползлось по рубашке Тодда.
Катя приумолкла – вероятно, тоже поняв, что слова ее принесли больше вреда, чем пользы. Однако через мгновение она заговорила вновь, стараясь придать своему голосу умоляющее выражение.
Человек, восседавший на лошади с заплетенной гривой, нетерпеливо вскинул руку.
– Liniste, – бросил он.
Несомненно, он приказал Кате заткнуться, потому что именно это она и сделала.
Тут ветер принес слабый звук, поглотивший все внимание герцога. Где-то недалеко плакал ребенок, и эти горестные всхлипывания – хотя их, несомненно, издавало человеческое существо – напомнили Тодду о ночных завываниях койотов в каньоне.
Несколько мгновений герцог молча вслушивался, а потом издал череду отрывистых приказов:
– Lasati-i! Pe cai! Ala-i copilul!
Двое охотников, наставивших мечи на Тодда и Катю, убрали оружие в ножны и поспешно вернулись к коням. В какое-то мгновение плач начал стихать, и Тодд испугался, что охотники вновь обратятся к своим жертвам; однако неведомым ребенком овладел новый приступ тоски, и он зарыдал горше и безутешнее прежнего.
Всадники, указывая в том направлении, откуда раздавался плач, обменялись встревоженными возгласами:
– Este acolo! Grabiti-va!
– In padure! Copilul este in padure!
Про Катю и Тодда они совершенно забыли. К тому времени, как все охотники вновь были в седлах, герцог уже несся вскачь, предоставив усталым спутникам догонять его в клубах пыли.
Как ни странно, Тодд ощущал себя обманутым; подобное чувство испытываешь, когда история внезапно завершается совершенно неожиданным финалом. Тодд знал, что, проникнув в этот таинственный мир, освещенный тусклым светом затененного луной солнца, он подвергает себя опасности. То, что клинок уперся в его грудь, до крови расцарапав кожу, было абсолютно закономерно. Но то, что человек, намеревавшийся его убить, вдруг сорвался с места и сломя голову помчался на детский крик, ни в какую закономерность не укладывалось.
– Что это с ними? – спросил он, наклоняясь к Кате и помогая ей подняться с земли.
– Они услышали голос Квафтзефони, сына дьявола, – последовал ответ.
– Чей-чей?
Катя проводила взглядом всадников. Они уже наполовину преодолели расстояние, отделявшее их от густых лесных зарослей, где, судя по всему, и скрывалось невидимое дитя. Плач его звучал теперь намного тише, словно ребенок отдалялся от своих преследователей.
– Это долгая история, – сказала Катя. – Впервые я услышала ее, когда была маленькой девочкой. И она до сих пор вселяет в меня ужас…
– Ужас?
– Да, ужас.
– Но ты расскажешь ее мне? – нетерпеливо спросил Тодд.
– Боюсь, она произведет на тебя тягостное впечатление.
Тыльной стороной ладони Тодд вытер кровь, струившуюся по груди. На коже осталась глубокая ссадина, которая мгновенно вновь наполнилась кровью.
– Все равно расскажи, – попросил он.
Глава 2
Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса, который не давал ей покоя с тех пор, как она впервые здесь оказалась. Она вернулась к кухонному столу, за которым недавно ела пирог с вишнями, уселась и спросила:
– Так чего вы боитесь?
– Я уже устал повторять: мне нельзя здесь оставаться. Она разозлится. И тогда мне несдобровать.
– Это не ответ. В конце концов, Катя – всего лишь женщина. Пусть злится, сколько душе угодно.
– Ты не знаешь, на что она способна.
– Откуда мне знать, если никто ничего мне о ней не рассказывает! Расскажите – и возможно, я пойму.
– Рассказать о Кате… – процедил он с таким недоумением, словно Тэмми просила его о невозможном. – Как я могу рассказать о том, что видели эти стены, о том, что было со мной! И о том, что было с ней…
– Попробуйте, может, получится.
– Я не знаю, как к этому приступить, – едва слышно прошелестел Зеффер.
Голос его с каждым словом становился все более слабым и тусклым – Тэмми казалось, что ее собеседник вот-вот окончательно лишится дара речи. Он опустился на стул напротив нее и погрузился в молчание.
– Хорошо, давайте я попробую вам помочь, – предложила Тэмми. Минуту она помолчала, раздумывая, а потом заявила: – Начните с этого дома. Расскажите, кто его построил, зачем и когда. Как вы здесь оказались. И как здесь оказалась она.
– В те времена мы все делали вместе.
– Но кто она такая?
– Я уже говорил, кем она была в прошлом: Катей Люпи, кинозвездой. Некогда ее называли одной из ярчайших звезд на небосклоне Голливуда. В те дни этот дом был самым знаменитым в Лос-Анджелесе. Каждый мечтал попасть сюда.
– А весь остальной каньон тоже принадлежит ей?
– Да, конечно. Каньон Холодных Сердец. Именно поэтому его так и назвали. Катя, знаете ли, пользовалась репутацией бессердечной суки, – Зеффер улыбнулся, хотя улыбка у него вышла скорее жалкой, чем веселой, – должен признать, вполне заслуженной репутацией.
– А что за жуткие существа здесь обитают?
– Существа? Кого ты имеешь в виду?
– Неужели не ясно, кого я имею в виду? – В голосе Тэмми послышалось раздражение. – Монстров. Тех, что на меня набросились.
– А, вот ты о чем. Это отродья мертвецов.
– Вас послушать, так отродья мертвецов – это самое обычное дело, о котором и упоминать не стоит. Наверное, вы мне не поверите, но у нас в Сакраменто мертвецы не производят потомства. Они спокойно гниют в земле.
– Здесь все иначе.
– Биллем, объясните мне, ради бога, каким образом мертвецы могут иметь детей – здесь или в любом другом месте.
– Ты же сама их видела. Поверь своим глазам – вот и все, что я могу тебе посоветовать.
Тэмми сердито затрясла головой. Она пыталась ему поверить и все же ничего не могла понять. Неужели законы, по которым живет мир, не являются едиными и непреложными и существует место, где они не имеют никакой силы? Это не укладывалось у нее в сознании.
– Сказать по правде, я и сам ничего не знаю, – произнес Зеффер, словно услышав ее невысказанный вопрос. – В течение многих лет призраки совокуплялись с животными, и в результате появились создания, о которых ты спрашиваешь. Возможно, состояние, в котором пребывают мертвые, ближе к животному. Впрочем, объяснить это невозможно. Одно несомненно: они существуют. Мы видели их собственными глазами – и ты, и я. Это гибриды – вот и все, что можно о них сказать с уверенностью. Иногда они бывают не лишены своеобразной красоты. Но чаще уродливы… как смертный грех.
– Понятно. Гибриды так гибриды. Но откуда здесь взялись мертвецы? И почему они стали призраками? Из-за нее?
– Полагаю, все это можно истолковать по-разному…
Зеффер осекся, мгновение помолчал, размышляя о чем-то, затем поднялся на ноги с таким усилием, словно каждое движение доставляло ему неимоверные страдания. Он подошел к раковине, открыл кран на полную мощность и принялся пить пригоршнями, шумно втягивая воду. Утолив жажду, Биллем закрыл кран и через плечо бросил взгляд на Тэмми.
– Я чувствую, ты имеешь право знать все… после того, что тебе пришлось вынести. Ты заслужила правду. – Он повернулся и пристально взглянул на женщину. – Но прежде, чем я начну рассказывать, должен предупредить: не уверен, что разбираюсь во всем этом лучше тебя.
– Но я-то вообще ничего не понимаю, – пожала плечами Тэмми.
Он кивнул.
– Хорошо, начнем. Но с чего? Ах да, с Румынии. – Зеффер провел рукой по лицу, стряхивая капли воды. – При рождении эта женщина получила имя Катя Лупеску. Она появилась на свет в Румынии, в маленькой деревеньке под названием Равбак. Летом тысяча девятьсот двадцать первого года, вскоре после того, как мы построили этот дом, я вместе с ней совершил путешествие на ее родину. Мать Кати была тяжело больна, и предполагалось, что жить ей осталось не более года. Катя выросла в ужасающей бедности, – продолжал Зеффер. – В унизительной, беспросветной нищете. Но тогда, в тысяча девятьсот двадцать первом, она была уже кинозвездой первой величины, вернувшейся под родной кров. Произошедшая с ней перемена могла поразить кого угодно. Трудно было поверить, что оборванная девчонка превратилась в столь блистательную даму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101