Я медленно шёл, пристально рассматривая мозаику, мраморные барельефы, строгие лепные украшения. Храм казался лёгким, воздушным, словно вырезанный из бумаги игрушечный домик. Он словно ждал, когда соберутся все заблудшие, чтобы спасти их, поднявши на небеса. Я дошёл до огромного алтаря, провёл пальцами по клавишам стоявшего слева органа - легонько, чтобы не извлечь звука. Кто же вытирает здесь пыль с алтаря, со статуй, с высоких цветных витражей?
- Можешь нажимать сильнее. Здесь хорошая звукоизоляция, снаружи слышно не будет ничего... - Слова эти были сказаны голосом настолько спокойным, что даже не полетели эхом под своды, а мирно достигли моих ушей.
Я повернулся, машинально посылая руку за пистолетом, но отпустил рукоять, увидев стоящего в проёме небольшой двери человека. На лице его морщины уже слились в замысловатую картину, возраст которой колебался где-то в районе семидесяти лет. Глаза походили на кусочки зелёного стекла, какое используют в мозаике - спокойные и живые. Одет человек был в чёрный скромный пиджак - не новый, но опрятный, из-под него белела рубашка, чёрные брюки и ботинки завершали наряд.
- Здравствуй, - сказал он, подходя к органу. - Позволь, я сыграю.
Он сел на скамейку и погладил клавиши.
- Ты хочешь что-нибудь заказать? Только не токкату Re minor Баха. Терпеть её не могу.
- А что-нибудь из импровизаций Паганини?
Старик кивнул и заиграл фрагмент. Звуки моментально наполнили собой всё пространство зала, потом отправились кружиться под свод. Играл старик превосходно. Даже в самых трудных местах его пальцы порхали над клавишами легко и непринуждённо, и когда он касался ножных клавиш, мне казалось, что для него это столь же просто, как для меня помешивать ложечкой чай. Внезапно оборвав мелодию Паганини, старик исполнил Фугу Фа мажор Баха, перешёл обратно на Паганини, сыграл Токкату Фа мажор, потом несколько пассажей Бранденбургского концерта.
Он потряс меня до глубины души. Энергия так и била из этого человека, музыка струилась в каждой вене его тела вместо крови, и посредством старого органа он дарил её мне.
Закончив играть, он повернулся ко мне и посмотрел своими зелёными глазами, напоминающими весеннюю траву, пронизанную солнцем.
- Ты пришёл сюда молиться? - спросил он внезапно.
- Молиться? - Мысль о том, что я могу кому-нибудь помолиться, показалась новой. В Клане нас воспитывали без религии. Поэтому слово «молить» я обычно связываю только со словами «пощада» и «помощь».
- Да. Здесь, видишь ли, храм. Ты веришь в какого-нибудь бога?
- Это обязательно?
Старик засмеялся, словно рассыпал мелкие бусины.
- Ну, ведь ты не можешь просто молиться... Если молиться, то кому-нибудь...
- Я не умею. Как это делается? Старик пожал плечами.
- Каждый делает это по-своему. Одни встают на колени и просят своего бога даровать им то, чего они хотят, например, излечить от болезни. Другие шепчут заученные наизусть старинные тексты.
- А ты? - поинтересовался я.
- Я? - Старик даже опешил.
- Как молишься ты?
- Это не имеет значения.
- Но ведь ты, -я напряг память. - Э-э... ты ведь священник?
- Ну и что? Тем более мне не надо молиться.
- Кажется, я чего-то не понимаю в религии.
- Тогда я тебе объясню. Пойдём.
Он провёл меня в свою комнатку. Она находилась прямо в соборе, в одной из башен, надо было подниматься по винтовой лестнице, освещаемой электрическим фонариком в руках старика. Мозг механически отсчитал шестьдесят три ступеньки.
- Наверно, трудно каждый день подниматься по такой лестнице в твоём возрасте?
- Только не мне, - улыбнулся старик. - Я хожу по ней уже тридцать лет, как-то привык... Садись пока за стол, сейчас будет чай! - Он щёлкнул выключателем, зажигая свет. В чайник из жёлтого пластика хлестнула струя, раздалось жалобное дребезжание, когда электроподставка подключилась к сети. Пять минут, пока закипала вода, нельзя было нормально говорить, и я просто рассматривал комнату.
Тяжёлый, изрезанный ножом, стол. Он был придвинут к единственному окну, через которое я видел кусок улицы и кусок неба. На столе - стопка бумаги, карандаши и ручки. В углу стояла низенькая кровать. Одну из стен полностью занимала уставленная книгами полка. Суля по переплётам, большинство книг изданы ещё до Апокалипсиса. На треногой вешалке висел потрепанный плащ и фетровая шляпа. Несколько полок. Небольшой шкафчик. Всё.
Старик с интересом наблюдал за мной, а когда чайник, вскипев, выключился, сказал:
- Этажом выше я устроил ванну и душ. Внизу есть склад и библиотека. Всё, что надо для жизни.
Он разлил чай по стаканам толстого стекла, положил пакетики с заваркой, потом достал из шкафчика салфетку, в которую были завёрнуты чайные ложки. Из того же шкафчика появилась на столе коробка конфет.
- Как тебя зовут, молодой человек?
- Антей.
- Меня зови Бернаром.
Он погрузился в помешивание чая, и делал это со спокойствием древнего японца, только что написавшего мудрое трёхстишие о лепестках вишни, сидя в собственном саду камней.
- Ты живёшь здесь?
Он поднял голову на мой вопрос.
- Да.
Немного помолчал и добавил:
- Мою жену и дочь убили двадцать лет назад. Когда я вернулся домой, то увидел сорванную с петель дверь, полицию, кровь в комнатах... Грабителей так и не поймали... Я перебрался сюда... Всё равно, кроме храма, мне больше нечем стало жить.
- Извини...
- Не извиняйся, - перебил он. - Я давно перестал вздрагивать и просыпаться от кошмаров. Старая рана заросла, рубец уже не ноет.
- Ты ухаживаешь за садиком, вытираешь пыль здесь и отправляешь ритуал?
- Да. Ты пришёл как раз после вечернего богослужения.
- Твои службы посещает много людей?
- По правде сказать, ты первый, с кем я разговариваю за последние пять лет. Прихожан становится всё меньше - люди умирают, переезжают, разочаровываются в религии. Молодёжь не приходит вовсе. Бог умер. Ты ведь даже не знаешь, что такое религия?
- Знаю. Но я воспитывался... в особой школе. Остальные люди, согласен, уже всё забыли. Хорошо это или плохо?..
Старик покачал головой.
- В конце концов остался только один прихожанин. Но ему сделали неудачную операцию по пересадке органов в дешёвой клинике. Произошло отторжение тканей, и он умер. С тех пор я всё делаю только для себя.
- Так ты молишься в одиночестве?
- Нет, не молюсь. Я просто совершаю ритуал. Могу признаться тебе, что я никогда не молился. И завидовал тем из прихожан, у кого была вера. Сильная, чистая вера... А я просто совершаю ритуал, механическую последовательность действий... Иногда даже сомневаюсь: верил ли я вообще в какого-нибудь бога, или это тоже было частью ритуала? Чем-то вроде церемониальных одежд?
- Но если нет прихожан, то на какие деньги ты живёшь?
- Когда строили собор, для меня положили в банк большую суму денег. Раз в год снимаю проценты. Этого хватает.
Он неторопливо отхлебнул из чашки.
- А ты никогда не подумывал снять со счёта всю сумму и уехать? Ведь больше нет ни одного верующего, а Бог умер.
Бернар ласково улыбнулся:
- А кто тогда будет вытирать пыль? Зажигать свет? Играть на органе? Да и куда я поеду? Думаешь, я долго проживу в мире, имея деньги? Для этого надо быть не менее жестоким, чем те, кто захочет их отнять. Я счастлив здесь... Понимаешь ли ты, как может быть счастливым одинокий человек? Мне не нужны телепередачи, шумные вечеринки, пустые разговоры с друзьями. Мир забыл обо мне. Он куда-то спешит, сбиваясь с ног и теряя в пути последние крупицы покоя, радости и счастья... Здесь стоит единственный в полисе орган. Настоящее сокровище, о котором не ведают обыватели. Они не поймут разницы между живым звучанием сотен труб и электронными импульсами цифрового инструмента... Я верю только в одно - что в других полисах ещё есть такие же соборы, где кто-то зажигает свет и стирает пыль со статуй. Они были построены в своё время. Не знаю, что случилось с ними теперь.
Он выпил ещё немного чая.
- Всё дело в том, - задумчиво произнёс Бернар, - что религия изжила себя. Жизнь стала слишком стремительной. Люди не могут себе позволить ползать на коленях перед иконами... Скажу тебе по секрету: не люблю икон и статуй, алтарей и кадил... От запаха ладана меня тошнит... Предпочитаю позу лотоса и медитацию на предутреннее небо.
- Познавать беспредельное Дао?
- И вставлять палки в Колесо Сансары... Но я сейчас о другом. Люди мало ценят то, чего много, они любят то, чего мало. Посмотри, - сказал он и придвинул мне свой полупустой стакан. - Два глотка. В этом стакане осталось два глотка чая. Они ничего не значат для нас, потому что можно налить себе ещё и ещё. Но для того, кто умирает от жажды...
Он допил свой чай и закончил.
- ...для того, кто умирает от жажды, два глотка значат ещё меньше: в раскалённой пустыне лучше и не видеть этих двух капель - они всё равно не утолят жажду... Подумай над этим.
Мы помолчали немного.
- Ты сейчас уйдёшь?
- Да. Мне пора.
- Заходи ещё. Я всегда буду рад видеть тебя.
- Не знаю, получится ли... если останусь в живых, загляну обязательно.
Я снова углубился в переулки. Надо дождаться утра. Просто дожить...
9 часов утра. Точно в назначенное время захожу к Марине. Перед тем как нажать на кнопку звонка, я почему-то останавливаюсь, прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Я принял решение и не собираюсь его менять: яд приготовлен, развязка неотвратима... Но какое-то сомнение продолжает преследовать меня. Я обычно старался быть справедливым, добрым и терпеливым. Я никогда не был хладнокровным убийцей. Я обычно отправлял людей на тот свет в порядке самозащиты, либо в силу военных действий - тех же Бионов. Это так просто - нажать на курок, с удовольствием сознавая, что ты успеваешь быстрее. Тут нет выбора - убивать или нет. Вопрос стоит так - убивать или умереть!.. Я никогда не старался быть судьёй, избегал оценивать других людей, по крайней мере, не настаивал на своих оценках... Если подходить к ситуации объективно, я должен убить Марину и Френсиса, передать информацию в Клан и убедить руководство в необходимости проведения операции по уничтожению всех Бионов полиса, защищая себя и Анри от нависшей опасности. Убить - чтобы собственный мой Клан не использовал Марину против её воли. Ведь однажды она уже отказалась от сотрудничества, сбежав в наш полис, на этот раз ей так легко не выкрутиться. Да она в принципе и не нужна Клану: я знаю обо всех её опытах, я скопирую информацию и уничтожу оригинал.
Марину жаль... Было бы понятно, если бы она проводила опыты ради денег, славы или ещё чего-нибудь... Но ради спасения Френсиса? Смешно! В конце концов это просто иррационально! Подобного мне никогда не понять... Может быть, здесь то же самое, что заставляет тебя, Митер, сжигать мозг в попытках оживить Нату? Такое мне недоступно. Это на уровне инстинктивного, подсознательного, а я каждое своё действие привык подчинять холодному расчету.
Пора снять маску, которую знает Марина - маску весёлого, безобидного человека. А некоторые маски приходится отрывать, с мясом и кровью. Клан, давая мне это задание, заранее знал, как я поступлю, найдя изобретателя. Он просчитал всё - даже то, что я могу сорваться. Он уверен, что я в любом случае исполню долг и не стану мучаться совестью или кончать с собой. И мой выбор не зависит от того, кем мог бы оказаться изобретатель - ребёнком, стариком, мужчиной... Единственное, что я могу сделать для Марины - использовать яд, не причиняющий мучений.
Звоню в дверь.
Марина узнаёт моё лицо. Улыбается и открывает замок. Чувствую приятный запах.
- Я к завтраку булочки приготовила. Сейчас угощу. С мёдом!.. Ты сегодня какой-то бледный.
- Не выспался. Слишком поздно вчера лёг.
Булочки - просто прелесть...Ароматный чай... Домашний уют...
- А где Френсис? - спрашиваю я, держа в руке второй воздушный пирожок,
- Вышел в магазин за продуктами. Скоро вернётся... А поставлю-ка я ещё чайку...
Она берёт чайник и скрывается на кухне. Неторопливо достаю из кармана специальную коробочку. Она никак не желает покидать карман, цепляясь за ткань. Нажимаю на кнопку - и из небольшого отверстия в чашку Марины падает жёлтый шарик, моментально растворяется, не изменяя ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Убираю коробочку в карман и переглядываюсь с бирюзовым человечком. Он, как обычно, насупил брови.
- Сейчас ещё по паре чашечек - и за работу, - говорит Марина, возвращаясь. - Попробуй вот эти булочки с курагой. Сегодня в первый раз испекла. Если получилось ужасно, скажи сразу.
- Что-то они мне кажутся пресными.
Марина отпила немного чая и взяла булочку.
- Да нет, они сладкие. Ты шутишь?
- Просто я, наверно, устал. Совсем не хочется есть.
Молча пью чай. Марина сегодня разговорчива, как никогда. Рассказывает какие-то истории, обсуждает новости... Я лишь поддакиваю и исподтишка поглядываю на часы. Постепенно она теряет живость, от лица отливает кровь.
- Что-то голова кружится, - говорит она и ставит чашку на поднос, неловко расплескав несколько капель.
Подносит руку ко лбу, откидывается в кресле.
- Потом вытру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62