Просто гладкая металлическая палуба и гладкая металлическая стена внутреннего корпуса.
Я поднялся.
– Ничего нет, – доложил я, отряхивая колени свободной рукой.
– Конечно нет, – подтвердил Иксиль, скривившись на этот раз, должно быть, от досады на недогадливость своего напарника. – Если бы там было нечто такое, что можно заметить простым глазом, мы бы это увидели.
Ну, разумеется. С другой стороны, ему хорошо рассуждать – это ж не его койка и не ему тут ночевать.
– Ну и насколько трудно разглядеть эту странность невооруженным глазом? – спросил я.
– Очень трудно, – ответил он, качая головой. – Знаешь, как бывает, когда крутится в голове какая-то мысль, а поймать ее за хвост никак не удается или что-то вспоминается, да никак не вспомнить.
– Ты уж постарайся на досуге, – попросил я его.
– Постараюсь, – пообещал Иксиль, последний раз озадаченно посмотрел на койку и повернулся уходить.
Он уже собирался нажать кнопку, чтобы открыть дверь, когда с сухим треском включился интерком на стене рядом со средним ярусом койки.
– Капитан Маккелл, это Чорт, – просвистел знакомый голос креана. В динамике был слышен царивший в машинном отделении ритмичный гул. – Механик Иксиль у вас?
Я шагнул ближе и включил микрофон.
– Да, он здесь, – ответил я. – У вас проблемы?
– Думаю, ничего серьезного, – заверил меня Чорт. – Но мне нужна помощь. Приборы показывают перемежающиеся сбои в реле дарриенского модулятора, скорее всего в цепях электропитания.
– Контакты, наверное, – проурчал за моей спиной Иксиль. – Все время отходят.
– Я тоже так думаю, – согласился Чорт, – Я посчитал, что, возможно, вы сами или ваши симбионты сможете подтвердить или опровергнуть это, и поэтому ре шил обратиться к вам, прежде чем будить специалиста по двигателю Никабара и просить его вскрыть кабелепровод.
– Хорошо. – Иксиль нажал кнопку, и дверь скользнула в пазах. – Сейчас буду.
Он вышел в коридор и направился к кормовому трапу.
– Спасибо, – поблагодарил Чорт, когда дверь за мо им напарником уже закрылась.
Интерком отключился, и я остался один.
Несколько минут я просто стоял, прислушиваясь к щелчкам, ударам, гудению и уставившись на койку и металл внутреннего корпуса за ней. Чувство одиночества или угрызения совести, из-за которых многие стараются не оставаться наедине с собой, никогда не мучили меня. Наоборот, поскольку последнее время мой крут человеческого общения составляли в основном типы вроде братца Джона, я научился ценить уединение.
Я устал, мне уже давно, еще до приснопамятной ночи, когда я в таверне наткнулся на Камерона, не удавалось толком выспаться, и будь я сейчас в обычном рейсе, я бы завалился на койку и уже через три минуты дрых без задних ног.
Но если что про «Икара» и было известно точно, так это то, что наше путешествие даже отдаленно не напоминало нормальный рейс. Теперь вот к прочим аномалиям добавилась еще и некая загадочная странность, которая имела место быть где-то в районе моей койки – рядом, вокруг или даже внутри нее.
Как был с плазменником в руке, я осторожно лег животом на пол и столь же осторожно заполз под кровать. Под трехъярусной койкой было довольно тесно, но я умудрился втиснуть туда голову и плечи, не разбудив свою латентную клаустрофобию. Сперва я пожалел, что не догадался прихватить из кармана куртки фонарь, однако и рассеянного верхнего света было достаточно, чтобы хорошенько оглядеться.
Вот только смотреть там, как я уже заметил, было решительно не на что. Голая металлическая палуба снизу, голая металлическая стена у меня перед носом, а наверху – пружинный матрас койки, из тех, что не претерпели никаких конструктивных изменений за последние несколько столетий. По той простой причине, что никто так и не сумел придумать лучшего компромисса между минимальным комфортом и предельно низкой производственной стоимостью.
Я вылез обратно, встал на ноги и провел несколько минут, изучая миллиметр за миллиметром всю каюту. Но так же, как и под койкой, здесь не на что было смотреть.
По крайней мере, не было ничего такого, что можно было бы заметить при поверхностном осмотре. Но я знал Иксиля, и если он сказал, что его хорьки обнаружили что-то странное, значит, так оно и есть. И я вдруг решил, что с меня на сегодня довольно тишины и уединенности моей каюты. Засунув плазменник в кобуру, я натянул сверху куртку и вышел в коридор.
Я не ожидал, что в этот час жизнь на «Икаре» будет бить ключом. Она и не била, в чем я убедился, когда взобрался по кормовой лестнице на среднюю палубу. Тера дежурила у мониторов в рубке, как обычно за закрытой дверью, Чорт и Иксиль работали в машинном отделении, а Эверет, Никабар и Шоун, наверное, отдыхали в своих каютах на верхней палубе. Я заглянул в кают-компанию – может, кому-нибудь вздумалось посмотреть видео или перекусить? Но и там никого не было. То ли все не столько проголодались, сколько не выспались, то ли отношения на борту «Икара» по-прежнему оставались теплыми, как жидкий азот. Да уж, температура товарищеской атмосферы в нашей команде была близка к отметке, которой равнялись мои успехи в качестве Шерлока Холмса, подумалось мне. То есть – к абсолютному нулю.
Следующая дверь после кают-компании на «Икаре» – лазарет. Мне вдруг пришло в голову, что Эверет, может быть, еще не спит, я нажал кнопку на панели замка, и дверь скользнула в пазах, открываясь.
В приглушенном ночном освещении было видно, что в лазарете действительно кто-то есть. Но это был не Эверет.
– Кто здесь? – Шоун, лежа на смотровом столе, приподнял голову, всматриваясь в полумрак комнаты.
– Маккелл, – ответил я, прибавив чуть-чуть яркость– света. Дверь у меня за спиной автоматически скользнула на место. – Извини, что разбудил, я искал Эверета.
– Он в рубке, – сказал Шоун, кивнув на интерком. – Сказал, что сейчас его очередь присмотреть за кораблем, и велел Тере идти спать. Можешь вызвать его, если хочешь.
– Нет, ни к чему, – ответил я, подавив вспышку раздражения.
– Строго говоря, Тера должна была согласовать такую замену со мной, но они с Эверетом, возможно, решили, что я и сам пытаюсь перехватить хоть немного сна, и не захотели меня беспокоить. А вообще-то корабельный медик должен, по идее, обладать квалификацией, чтобы в случае недееспособности одного из членов экипажа нести вместо больного вахту в рубке.
– А что ж ты все еще в лазарете? – Я подошел ближе.
Шоун слабо улыбнулся.
– Эверет считает, что будет лучше, если я какое-то время проведу здесь.
– А-а, – с умным видом промычал я, только теперь увидев очевидный ответ на мой вопрос. В тусклом свете я сперва и не разглядел, что его ноги и руки аккуратно, но надежно привязаны к смотровому столу. – Ну… Мне стало неуютно. Должно быть, это было заметно.
– Ничего, – поспешил Шоун успокоить меня. – Во обще-то я сам предложил, чтобы меня привязали. Так будет безопасней для всех. Действие зелья, которое дал мне Эверет, скоро кончится. Ты не знал, да?
– Да, – признался я, досадуя на себя. С тех пор как оказалось, что мы играем против паттхов, я со всей этой морокой как-то забыл о концерте, который закатил Шоун в шлюзе. – Я просто думал, что Эверет даст тебе успокоительное и отправит отдыхать в твою собственную каюту.
– Да, но от успокоительных в моем случае мало толку, – объяснил Шоун. – К сожалению.
– Но ты же сказал, что он тебе что-то дал, верно? – спросил я, усаживаясь на откидной стул рядом с ним.
Теперь, вблизи, я заметил, что его привязанные руки и ноги дрожат.
– Он дал что-то более сильнодействующее, чтобы привести мои нервы в порядок, – пояснил Шоун. – Я да же не знаю, что именно.
– А почему понадобилось сильнодействующее? – спросил я.
Выражение его лица несколько раз сменилось, отражая противоречивые чувства. Я не стал торопить парня, пусть сам решится, когда созреет. В конце концов он проговорил, изобразив жалкое подобие улыбки:
– Потому что у меня есть небольшая проблема. Я вроде как подсел на наркоту.
– И что за наркотик? – спросил я, безуспешно пытаясь сообразить, на воздействие какого зелья больше все го похожи симптомы Шоуна.
Иксиль уже высказывал предположение, что резкие смены настроения нашего электронщика вызваны употреблением наркотика, но какого именно, сказать точно не смог.
И действительно, ответ Шоуна вызвал у меня некоторое удивление.
– Борандис, – сказал он. – Иногда его еще называют шакальей слюной. Тебе, наверное, не доводилось о таком слышать, да?
– Честно говоря, кое-что слышал, – осторожно при знался я, постаравшись, чтобы прозвучало это рассеянно и без особой уверенности, хотя при упоминании этого названия волосы у меня на затылке зашевелились. Да, я знал, что такое борандис. И его очаровательные родственнички. – Помнится, это полулегальный наркотик. Его распространение жестко контролируется, но среди категорически запрещенных он не числится.
– Нет, в большинстве миров он строго запрещен, – возразил Шоун, глядя на меня несколько озадаченно. Наверное, я недостаточно убедительно изобразил неуверенность, и он удивился, откуда простому дальнобойщику вообще знать, что такая гнусь существует на свете, не говоря уже о подробностях. – Но в большинстве человеческих поселений его можно получить по рецепту. Если тебе поставят соответствующий диагноз.
– И? – поторопил его я, не дождавшись продолжения.
Шоун поджал губы.
– Диагноз у меня есть. Рецепта нет.
– И почему же у тебя нет рецепта? Он натянуто улыбнулся.
Потому что я оказался столь невезучим, что подхватил эту болезнь вроде как нелегально. Я… в общем, несколько лет назад мы с друзьями прокатились на Эфис.
– Вот как? – спросил я, хотя на язык просились совсем другие слова, среди которых больше всего напрашивался оборот «преступный кретинизм». – А вот об этом я точно слышал. Запретный мир, так?
Его натянутая улыбка стала отдавать горечью.
– Вот-вот, – подтвердил Шоун. – И могу сказать точно: в том, что рассказывают про этот мир, нет ни грамма преувеличения. – Он скривился. – Но, разумеется, таких умных студиозусов, как мы, официальными страшилками было не запугать. И естественно, мы считали, что бюрократы не имеют никакого права указывать нам, куда можно соваться, а куда нет…
Он умолк, по телу его пробежала судорога, но вскоре улеглась, а вместо нее вернулась все та же мелкая дрожь.
– Это называется болезнь Коула, – сказал Шоун, в голосе его вдруг прозвучала запредельная усталость. – И это не шутка.
– Забавных болезней вообще не так уж много, – сказал я. – А что, законы относительно запрещенных миров вправду такие уж строгие? И ты даже не можешь получить рецепт на лекарство?
Он тихо фыркнул, и на мгновение я снова увидел в изнуренном, трясущемся страдальце того заносчивого парнишку, который знает все на свете и глубоко презирает обычных смертных, не настолько умных, образованных или просвещенных, как он.
– Да стоит мне признаться, что я летал на Эфис, как меня тут же упекут на десять лет! – огрызнулся он. – По-моему, рецепт на борандис того не стоит, скажете, нет?
– Думаю, нет, – покаянно согласился я. Ребята вроде Шоуна могут выболтать самые сокровенные свои секреты только ради того, чтобы доказать, что у них есть что скрывать. – И как же ты обходишься?
Он пожал плечами, насколько ему это позволяли ремни.
– Торговцы наркотой есть везде. Просто надо знать, где и как их найти. Как правило, это не слишком трудно. И не слишком дорого.
– А что будет, если ты не достанешь этого снадобья? – спросил я.
Про наркотики я знаю, про запретные миры тоже, а вот с экзотическими болезнями как-то не очень хорошо знаком.
– Вырождение нервных волокон, – пояснил Шоун, чуть скривившись. – Вы же видите, что у меня уже началась дрожь в мышцах.
– А это не просто ломка?
– И ломка тоже, – признался он. – Тут трудно сказать – все симптомы перемешаны. Потом появляется раздражительность, настроение скачет, начинаются на рушения кратковременной памяти. – Он снова печально улыбнулся. – Ты, небось, сам подметил, когда мы впервые встретились на Мейме. Я тогда только что принял дозу, но немного затянул с этим, и она еще не подействовала.
Я кивнул, вспомнив, как во время злополучного ремонта корпуса наш электрик был куда более уравновешенным, даже дружелюбным, чем ранним утром.
– Напомни мне никогда не ходить с тобой в порто вые таверны, пока ты не уколешься, – пошутил я. – А то трех минут не пройдет, как нам с тобой обоим оторвут головы.
Его передернуло.
– Иногда мне кажется – пусть отрывают, – тихо сказал Шоун. – Так было бы проще всего. Короче говоря, если не получу дозу, я начну шуметь, городить больше глупостей, чем обычно, может быть, даже буду рваться всем набить лица.
– Это тоже последствия болезни и ломки одновременно?
– Это-то как раз ломка, – ответил он. – Потом начнет брать свое болезнь, пойдет вырождение нервных клеток. Сначала обратимые процессы, затем – нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66