Вот так, сеньор Пицеренко!.. Полицейскому ты тоже не понравился. Как
знать, не будь на нем этой ладной формы и серебристой бляхи законников,
возможно, и он с удовольствием приложился бы к твоей физиономии чем-нибудь
потверже...
- Ты что, батрачишь на копов? - в окошечке торчала лысоватая голова
администратора. - Мы здесь таких не любим, заруби себе это на носу.
- Пошел вон! - Виктор пробормотал это по-русски, но сметливый
гостиничный волк его понял. Юркнув в свое логово, он что-то сердито
забубнил себе под нос.
Чуть помешкав, Виктор двинулся вверх по лестнице, в названный ему
номер.
Прежде чем отправиться спать, он долго отшоркивался и отмывался в
туалете. После той едкой аэрозоли, пущенной ему в лицо, в гортани до сих
пор першило, глаза раскраснелись, максимально приблизив внешность к
стандарту похмельного синдрома. Бродяжка, алкоголик, наркоман - он походил
на всех троих сразу, а о том, чтобы полностью вычистить одежду, нечего
было и думать. Птичий помет оказался штукой довольно прилипчивой, и Виктор
всерьез усомнился, возьмет ли его самый крепкий растворитель. В довершение
всего неожиданно перестала бежать вода, и, плюнув на прачечные дела, донор
отправился в комнатку, где посапывало еще четверо. Ночлежка есть ночлежка.
В воздухе стоял тяжелый дух чужого спертого дыхания, запах немытых тел и
выставленной на просушку обуви, хорошо знакомой с такой радостью, как пот
и прелые ноги. Однако Виктор слишком устал, чтобы обращать внимание на
такие мелочи. Повалившись на койку, он почти тотчас уснул.

Ранним утром один из жильцов покинул ночлежку, не забыв прихватить с
собой Викторовы ботинки. Наученный горьким опытом, донор сунул их далеко
под кровать, в самый угол, но принятой меры предосторожности оказалось
недостаточно. Здешний пронырливый люд назубок изучил все уловки наивного
обывателя. Подобным детским примитивом обмануть его было невозможно. Таким
образом утро застало Виктора в расстроенных чувствах. Он лежал на койке,
не двигаясь, сумрачно уставясь в серый неровный потолок. После того, как
обнаружилось исчезновение обуви, сил его хватило только на то, чтобы бегло
ополоснуться, разгрызть очередной из суточных брикетов и, спустившись
вниз, сказать все тому же мерзкому типу за администраторской конторкой
несколько колючих слов. Телефон ему на этот раз не дали, а на попытку
Виктора ворваться к администратору силой, тот молча показал
разбушевавшемуся гостю револьвер. Не очень крупного калибра, но вполне
способного провертеть дыры в его кевларовом панцире.
Глядя в потолок, Виктор вычислил количество часов в семи сутках и,
отняв прожитое, поморщился. Финиш таился где-то за горизонтом, и он все
еще буксовал на старте.
Ну а если спрятаться? В каком-нибудь глубоком подвале или в
катакомбах канализационной системы? За каким чертом кто-то полезет туда
искать его?.. Наверное, это шанс, но ведь не для того ему выдали чертов
датчик с картой рекомендованных маршрутов.
Спас ли он кого-нибудь за прошедшие часы? Вполне вероятно, только об
этом ему никогда не узнать, как не узнать того же предполагаемым жертвам.
Для них все прошло в привычном ритме, и он, размышляя об этом, вероятно,
должен был испытывать благостное довольство исполненным долгом, но странно
- ничего подобного Виктор не ощущал. И даже вчера все его чувства
относились совсем к иной категории. Риск и близость вполне осязаемой
угрозы - вот что добавило сладости во вчерашнюю жизнь. Сегодня он с
удовольствием согласился бы на небольшой тайм-аут.
Отчего-то вспомнилась серия его юношеских влюбленностей. Он был
пылким дурачком, живо сочинявшим себе принцесс и бросаясь за ними, очертя
голову, теряя последние крохи рассудительности. Кое-кто дразнил его
Митькой Карамазовым, и сейчас он от души жалел, что "карамазовщина"
Виктора Пицеренко оказалась столь недолговечной. Стальным клинком армия
отсекла юношеские шалости, познакомив с иными истинами, окунув в мир, в
который швыряли всех без разбора, не спрашивая согласия, не затрудняя себя
попытками как-то смягчить предстоящий шок, оградить от него наиболее
неподготовленных. "Карамазовщина" исчезла, исчезло и многое другое. То,
что явилось на смену, нельзя было сравнивать с ушедшим. Есть вещи, которые
физически несравнимы - в силу своей природной сути, своих глубинных
качеств.
Откровением для Виктора стало посещение в госпитале раненого друга.
Легкие, простреленные в двух местах, с сипом всасывали воздух и, задержав
лишь на крохотное мгновение, тут же выталкивали обратно. Друг умирал. Это
знали все, в том числе и он сам. По его просьбе Виктор пронес в палату
пачку американских сигарет. Друг чихал на запреты врачей, ему отчаянно
хотелось курить. В свои последние часы он желал чувствовать себя
свободным.
Перед встречей сгорбленный худощавый доктор отвел Виктора в сторону и
драматическим голосом сообщил, что его товарищ отказывается от свидания с
приехавшими родными. Наотрез. В противном случае даже угрожал сорвать с
себя бинты. Доктор не понимал происходящего. Он видел непритворные слезы
родных и вновь и вновь убеждал Виктора как-то повлиять на друга. Виктор
обещал...
- А вот хрен им! - тиская в исхудавшей руке пачку сигарет, друг время
от времени подносил ее к носу и трепетно раздувал ноздри. - Гадом буду, но
попробую! Хотя бы одну...
Помня наставления доктора, Виктор опять заговорил о родных. В самом
деле! Какого черта? Почему бы не быть с ними поласковее? В своем
недоумении он был вполне солидарен с врачом.
- Нет, Витек, ты не понимаешь, - голос друга начинал дрожать. - Всю
свою жизнь я был тихим и ласковым... Хватит! Пусть хоть последние дни
станут моими. Целиком! Этот воздух, которым дышу, солнце и птицы, которых
вижу... И я не хочу слышать их плача, их лживых ободрений!
- Господи! Ну почему обязательно лживых? Неужели они не любят тебя?
- Любят, Витек. Только очень уж по-своему. Отчего-то, общаясь с ними,
я всегда должен был слушать то, что абсолютно меня не интересовало. Я и в
институты поступал в те, в которые проталкивали меня они. Пытался
заставить себя проникнуться уважением к их авторитетам, перенять их образ
мышления. Потому и оказался в конце концов здесь, потому и не хочу их
видеть. Все! К черту!.. Вот ты пришел ко мне - и славно. У меня сердце
поет и дышать легче становится. Ты свой, и ты не треплешь языком только
потому, что так надо... Я тебе верю, Витек, и знаешь... Если тот свет
впрямь существует, я буду тебе помогать. Прямо оттуда. Правда, правда!
Стану твоим ангелом-хранителем. Тебе ведь еще долго здешнюю кашу
расхлебывать. Вдвоем, глядишь, и расхлебаем...
У лежащего на ночлежной койке Виктора снова запершило в горле. То ли
от слез, то ли от той аэрозольной пакости. Друг умер в тот же день. Родных
он, конечно, разрешил допустить к себе. А тотчас после их ухода вскрыл
подаренную пачку "Кэмэла" и попытался затянуться дымом. Американская
сигарета сработала похлеще пули, вызвав обильное кровотечение, добив друга
в считанные минуты. С тех пор Виктор неоднократно ловил себя на том, что
пытается установить мысленный контакт с умершим. Контакта не получалось, и
все же не раз и не два ему казалось, что друг действительно ему помогает.
Виктор зло прикусил губу. Может быть, он помогал ему и сейчас?..
Комната давно опустела. Недавние жильцы отправились на дневной
промысел. Последним уходил пожилой бородатый негр. Потоптавшись в дверях,
он нерешительно взглянул на Виктора и как бы между прочим сообщил, что
скоро начнется санобработка комнат, и всех не покинувших ночлежку в
добровольном порядке выкинут из нее в порядке принудительном.
- А тогда в следующий раз, как пить дать, не пустят. Они тут все
памятливые. - Негр со вздохом натянул на редеющую шевелюру кепи и,
подволакивая ноги, заковылял по коридору. Чуть приподнявшись, Виктор с
удивлением прислушался к удаляющимся шагам. Это был первый человек,
испытавший желание не ударить его, а помочь. Пусть даже только советом.
И все же совету старого негра он не последовал. Какая там, к черту,
санобработка! Комнаты эти убирались максимум раз в месяц. А если попробуют
выставить его отсюда силой, что ж... Пусть попробуют. Он ничего не терял.
Там ли, здесь ли - многоглазая беда одинаково расторопно высматривала
Виктора среди прочих смертных, занося для ударов кулачища. Так или иначе,
но босиком он отсюда не двинется. И если, оставаясь здесь, он нарушал
условия договора, то пусть откликнутся наконец на его сообщение. Полиция
обязана была передать информацию по адресу. Стало быть, где он и что с
ним, ищейки Рупперта знают. Впрочем... Виктор покосился на массивное
кольцо. Цвет многолетней ржавчины, зато вполне ощутимый вес... Вероятно,
его координаты им несложно выяснить без всяких с его стороны попыток
связаться с отделом профилактики. Кольцо - закамуфлированный передатчик.
Пиликает на каких-нибудь УКВ, так что в пределах города проблемы
обнаружения донора не существует.
Ладонями Виктор прикрыл глаза. Терпение, сеньор! Немного пустяшного
анализа! Совсем немного...
Итак, им известно его местоположение, известно, что некие
счастливчики обзавелись его рацией и деньгами. Что далее? К какому выводу
должен был прийти многомудрый гроссмейстер, оказавшись в его положении?
Ладони Виктора совершали вращательные движения, растирая по сию пору
саднящие глаза, а заодно и лоб, стимулируя работу мысли. В
интеллектуальную мощь гроссмейстеров он верил. Да и само слово
"гросс-майштер" значило для него не столько шахматы, сколько способность
предугадывать события на два хода вперед, а порой и на три. Абсолютное
большинство людей существовало, боролось и мытарствовало, прибегая лишь к
комбинации одноступенчатого порядка. Со вторым ходом отчего-то получалась
закавыка, в дебрях второго и третьего измерений люди немедленно
запутывались, в панике спеша обратно, в привычную одномерность. Но сейчас
ему было чрезвычайно полезно заставить себя шагнуть несколько дальше.
Если отдел профилактики происшествий действительно заинтересован в
нем, если труд доноров нужен городу, то помогать ему полезно и
целесообразно. Чем больше он разгуливает на своих двоих, колеся по улицам
и отражая сыплющиеся справа и слева удары, тем лучше для Борхеса и его
программы. Они обязаны убедить муниципальные власти и правительственных
чинуш в том, что доноры - реальный противовес обывательским бедам.
Значит... Значит, живучесть каждого отдельного донора - их основной
козырь. Однако с помощью они не спешат, да и вообще не дают о себе знать.
Почему? Он стал им не нужен? Но контракт подразумевает недельный срок! И
откуда эти гримасы на лицах полицейских?..
Виктор отнял ладони от лица. Где-то этажом ниже с треском захлопали
двери, по лестнице загрохотали чьи-то тяжелые ножищи. Еще не зная, в чем,
собственно, дело, он преисполнился уверенности, что люди, производящие
весь этот шум, мчатся по его душу.
Это могли быть служащие гостиницы, проверяющие, все ли номера
освобождены согласно кодексу ночлежных домов, а могли быть и люди
Рупперта, сообразившие наконец, что бедолага-донор нуждается в некоторой
помощи. Но более всего Виктор склонялся к третьему предположению,
вещающему, что большой и зевающей Беде наскучило ждать его на городских
улицах и, сгорая от нетерпения, она просунула свою лохматую, когтистую
лапу, стремясь достать строптивого донора, вытащить на свет божий и
по-родительски крепко приласкать.
Вскочив с кровати, Виктор метнулся к окну, яростно задергал
неподатливые шпингалеты. Тщетно! Запоры приземистых рам оказались
закрашенными в несколько слоев. Впрочем, все равно. Второй этаж - прыгать
босиком, да еще на тротуар, да в его положении - безумие. Оторвавшись от
окна, донор кинулся к двери, ударившись по дороге коленом о металлический
угол койки. Боль огненной волной прошлась по всему телу, эхом отозвалась в
мозгу. Он с трудом удержал себя от крика. Но это было только начало. Уже у
самого выхода Виктор поскользнулся в какой-то маслянистой луже и, падая,
попытался ухватиться за дверной косяк. Разумеется, ладонь смаху угодила на
шляпку торчащего гвоздя. Кожа расползлась, словно по ней полоснули тупым,
иззубренным ножом. Отличное дополнение к ноющему колену! Вжавшись в угол,
он с тоской наблюдал, как стекает по его пальцам кровь и частыми густыми
каплями падает на пол, быстро скапливаясь в аккуратной формы озерцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28