- Ты заставляешь меня смеяться в самый неподходящий момент...
Он поцеловал ее и уснул, но Дженни так и не смогла преодолеть
беспокойной границы между сном и явью. Она снова обнаружила себя стоящей
на краю расселины; жар опалял лицо, яд опалял легкие. В восходящем паре
огромный силуэт еще вздымал лоскутные крылья, еще когтил воздух
искалеченной задней лапой, пытаясь достать маленькую фигурку, медленно,
как истощенный лесоруб, машущую топором. Джон двигался механически,
полузадохнувшийся в испарениях, шатающийся от потери крови, клейко сиявшей
на его броне. Маленький ручей в овраге был густ и красен, камни были черны
от драконова огня. Дракон поднимал слабеющую голову, ища Джона, и даже в
полудреме Дженни чувствовала, что воздух отяжелен странным пением,
дрожащей музыкой по ту сторону слуха и разума.
Пение становилось все громче по мере того, как она глубже
соскальзывала в сон. Дженни видела ночное небо, белый диск полной луны
(знак ее магической власти), а перед ним - серебряный шелковый всплеск
перепончатых крыльев.
Она проснулась глубокой ночью. Дождь гремел по стеклам Холда, ворчали
невидимые ручьи. Рядом спал Джон, и она увидела в темноте то, что заметила
этим утром при солнечном свете: в свои тридцать четыре года он уже имел
прядку-другую серебра во взъерошенных каштановых волосах.
Потом пришла мысль. Дженни торопливо отринула ее, но та очень скоро
вернулась. Это была не дневная мысль, но подталкивающий шепот, что
приходит только в темноте после тревожного сна. "Не будь дурой, - сказала
себе Дженни. - Ведь станешь потом жалеть..."
Но искушение не уходило.
В конце концов Дженни встала, стараясь не разбудить спящего рядом
мужчину. Она завернулась в изношенную стеганую рубаху Джона и неслышно
вышла из спальни; истертый пол был как гладкий лед под ее маленькими
босыми ногами.
В рабочем кабинете было еще темнее, чем в спальне, в камине тлела в
золе розовая полоска жара. Тень Дженни скользнула, как рука призрака, по
дремлющей арфе и погасила на секунду отраженное красное свечение вдоль
краешка жестяной свистульки. В дальнем углу кабинета Дженни откинула
тяжелую портьеру и прошла в крохотную комнатку, которая была чуть пошире
окна. Днем здесь было светло и холодно, но теперь тяжелые стекла были
чернильно черны и ведьмин огонь, вызванный ею, замерцал на струящихся
снаружи дождевых потоках.
Фосфорическое сияние очертило узкий стол и три маленькие полки. Здесь
стояли вещи, принадлежавшие холодноглазой Ледяной Ведьме, матери Джона,
или Каэрдину - простые вещи: несколько чаш, странной формы корень,
несколько кристаллов, похожих на осколки сломанных звезд. Завернувшись
поплотнее в рубаху Джона, Дженни взяла простую глиняную чашу, столь
старую, что рисунок на ее внешней поверхности давно стерся от
прикосновений магов. Она зачерпнула в нее воды из каменного сосуда в углу
и, поставив на стол, пододвинула высокий, с веретенообразными ножками
стул.
Какое-то время она просто сидела, глядя в воду. Отражения бледного
огня танцевали на черной поверхности. Дженни замедлила дыхание, услышала
все звуки - от ревущих порывов ветра, бросающих дождь на стены замка, до
последней капли, упавшей с карниза. Истертая столешница напоминала
холодное стекло под кончиками ее пальцев. Некоторое время Дженни вникала в
маленькие потеки глянца на внутренней поверхности чаши, затем последовало
более глубокое проникновение, вглядывание в оттенки, которые, казалось,
вращались в бесконечных глубинах. Ей уже чудилось, что она движется вниз,
в абсолютную черноту, и вода была как чернила - непрозрачная, недвижная.
Серый туман крутился в безднах, затем прояснился, словно разогнанный
ветром, и она увидела темноту огромного пространства, исколотую язычками
свечей. Площадь из черного камня лежала перед ней, гладкая, как
маслянистая вода, а вокруг был лес, но не из деревьев, а из каменных
колонн. Одни колонны были тонкие, как шелковая нить, другие толще самых
древних дубов, и по ним колыхались тени танцующих. Хотя картина была
беззвучной, Дженни чувствовала ритм, в котором они двигались (она уже
видела, что это гномы); когда они сгибались, их длинные руки мели пол;
огромные бледные облака грив пропускали уколы света, как тяжелый дым.
Гномы кружили вокруг бесформенного каменного алтаря в медленном, зловещем,
чуждом людскому роду танце.
Видение изменилось. Дженни видела обугленные руины под темной,
покрытой лесом горой. Ночное небо выгибалось над ними, очищенное ветром и
пронзительно прекрасное. Свет убывающей луны трогал белыми пальцами
сломанную мостовую пустой площади под склоном холма, на котором стояла
Дженни, и очерчивал кости, гниющие в лужах слабо дымящейся слизи. Что-то
вспыхнуло в мягкой тени горы, и Дженни увидела дракона. Звездный свет
блестел, как масло, на его точеном саблевидном боку, крылья вскинулись,
словно руки скелета, пытающегося обнять луну. Музыка, казалось, плывет в
ночи, и внезапно сердце Дженни оборвалось при виде этой тихой опасной
красоты, одинокой и грациозной - тайной магии скользящего полета.
Затем видение окрасилось вдруг тусклым свечением умирающего огня.
Место было то же самое, но время другое - за несколько часов до рассвета.
Джон лежал у костра, темная кровь сочилась сквозь пробитую когтями броню.
Его лицо вздувалось ожогами под маской крови и грязи. Он был один, а огонь
умирал. Свет дрогнул на исковерканных кольцах его порванной кольчуги,
клейко блеснул на вывернутой ладонью вверх кисти обожженной руки. Огонь
умер, и звездный свет, отразившись в лужице крови, очертил знакомый
профиль на фоне ночной черноты.
Она снова была под землей у каменного алтаря. На этот раз подземелье
было пусто, но полое его молчание, казалось, было наполнено невнятным
бормотанием, как если бы алтарь шептался сам с собой.
Все сгинуло, остались только маленькие наплывы в глянце на дне чаши и
маслянистая поверхность воды. Ведьмин огонь давно уже зачах над головой,
раскалывающейся от боли, как случалось всегда, стоило Дженни перенапрячь
силы. Холод пробирал до костей, но она еще была слишком усталой, чтобы
подняться со стула. Дженни глядела в темноту, слушала ровную дробь дождя и
горько сожалела о том, что сделала.
"Все предвидения в какой-то степени лживы, - говорила она себе, - а
вода - самый отъявленный изо всех лжецов. Нет никакой причины верить тому,
что ты сейчас видела..."
Так она повторяла про себя снова и снова, но ничего хорошего это не
принесло. В конце концов Дженни Уэйнест, ведьма Мерзлого Водопада, уронила
лицо в ладони и заплакала.
3
Они отправились двумя днями позже и двинулись верхом сквозь
круговерть воды и ветра.
Во времена королей Большая Дорога тянулась до самого Бела, как серая
каменная змея, через долины, крестьянские поля, через лесные угодья Вира,
связывая южную столицу с северными границами и охраняя большие серебряные
копи Тралчета. Но копи истощились, а короли начали усобицу с братьями и
кузенами за власть на юге. Войска, охранявшие форты Уинтерлэнда, были
выведены (говорили, что временно) поддержать одного из претендентов на
престол. Они не вернулись. Теперь Большая Дорога медленно распадалась
подобно сброшенной змеиной коже. Жители выламывали из нее камни для
укрепления домов против бандитов и варваров, ее канавы задохнулись от
скопившихся за десятилетия отбросов, корни наступающих лесов Вира крошили
уже само основание Дороги. Уинтерлэнд разрушал ее, как разрушал все, к
чему прикасался.
Путешествие на юг по остаткам тракта было достаточно медленным, ибо
осенние шторма вздули ледяные ручейки на вересковых пустошах, обратив их в
оскаленные пенные потоки, а почву в заплетенных деревьями низинах - в
блеклые безымянные болотца. Под хлещущими цепами ветра Гарет уже не
утверждал, что нанятый им корабль ждет в Элдсбауче, готовый нести их к югу
с относительным комфортом и скоростью, однако Дженни подозревала, что в
глубине души юноша все еще надеется на это и во всем случившемся обвиняет
ее.
Большей частью ехали в молчании. То и дело приходилось
останавливаться, чтобы дать Джону время разведать опрокинутые скалы или
узловатые рощицы впереди, и Дженни, наблюдая искоса за Гаретом, видела, в
сколь болезненном изумлении оглядывается он на скудные низины с поросшими
травой остатками стен, на старые пограничные камни - комковатые и
оплывшие, как снеговики по весне, на зловонные болотца и голые скалистые
вершины с их редкими кривыми деревьями, на гигантские шары омелы, злобно
рассевшиеся в обнаженных ветвях на фоне унылого неба. Эта земля уже не
помнила ни законов, ни процветания, и, кажется, Гарет начинал понимать,
чего требовал Джон в обмен на собственную жизнь.
Но обычно юноша находил остановки раздражающе бессмысленными.
- Мы так никогда не доберемся, - пожаловался он, стоило Джону
возникнуть из дымчато окрашенной путаницы мертвого вереска, скрывавшей
склоны придорожного холма. Вершину венчала сторожевая башня, вернее, то,
что от нее осталось - круглая насыпь из галечника. Джону пришлось ползти
по этим склонам на животе, и теперь он обирал грязь и влагу со своего
пледа.
- Уже двадцать дней, как пришел дракон, - горестно добавил Гарет. -
Пока мы здесь медлим, может случиться все что угодно.
- С тем же успехом оно могло бы случиться на другой день после того,
как ты нанял корабль, мой герой, - заметил Джон, единым махом взлетая в
седло запасной лошади - Слонихи. - А если мы двинемся наугад, мы вообще
никуда не доберемся.
Однако унылый взгляд юноши вслед отъезжающему Джону ясно говорил о
том, что осторожность прославленного лорда кажется ему бессмысленной.
Привал они устроили в облетевших березках, где низины разрушенной
страны подступали вплотную к замшелым чащобам Вира. Когда лагерь был
разбит, а лошади и мулы привязаны к колышкам, Дженни тихо двинулась вдоль
края поляны над обрывистым берегом. Шум потока смешивался с прибойным
звуком ветра в кронах. Дженни касалась коры, мокрых желудей, орешника и
гниющих листьев под ногами, нанося на них видимые лишь магам знаки,
которые должны были скрыть лагерь от взгляда тех, кто попытается
проникнуть сюда извне. Оглянувшись на трепещущий желтый огонь костра, она
увидела Гарета, сгорбившегося у огня, дрожащего в своем мокром плаще,
несчастного и очень одинокого.
Ее упрямые губы сжались. С тех пор, как Гарет узнал, что Дженни -
женщина лорда Аверсина, он редко с ней заговаривал. Известие об ее участии
в экспедиции он принял с негодованием, свято уверенный, что ведьма просто
боится выпустить любовника из поля зрения. И вот он сидел у костра -
одинокий, лишенный привычного комфорта и былых иллюзий, одолеваемый
гложущим страхом перед тем, что ожидает его дома.
Дженни вздохнула и направилась к огню.
Юноша взглянул на нее подозрительно и враждебно, когда она порылась в
кармане куртки и выудила длинный осколок мутного кристалла на цепочке,
который Каэрдин когда-то носил на шее.
- Я не смогла увидеть в нем дракона, - сказала Дженни, - но если ты
сообщишь мне имя своего отца и кое-что о своих родных в Беле, я могла бы
по крайней мере вызвать их образы и сказать тебе, все ли с ними в порядке.
Гарет отвернулся.
- Нет, - сказал он. Затем помолчал и добавил нехотя: - Но все равно
спасибо...
Дженни скрестила руки на груди и с минуту разглядывала его в
прыгающем оранжевом свете костра. Он запахнулся плотнее в испятнанный алый
плащ, стараясь не встречаться с ней взглядом.
- Думаешь, что я не могу? - спросила она наконец. - Или просто не
хочешь принимать помощи от ведьмы?
Гарет ничего на это не ответил, но его детская нижняя губа поджалась
упрямо. Со вздохом раздражения Дженни пошла прочь, туда, где возле
покрытой кожаным чехлом груды вещей стоял Джон, оглядывая темнеющие леса.
Он обернулся, когда она приблизилась; бродячие блики костра бросили
грязно-оранжевые отсветы на металлические заплаты камзола.
- Хочешь себе нос перебинтовать? - спросил он, как если бы она
пыталась приручить хорька и заработала болезненный укус. Дженни
рассмеялась невесело.
- Раньше он против моей помощи не возражал, - сказала она более
обиженно, чем следовало.
Джон обнял ее одной рукой и привлек поближе.
- Он чувствует себя одураченным, - легко пояснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45