- Я же знал! - захлебывался он, став на
секунду прежним восторженным Гаретом. - Я знал, что ты обязательно
что-нибудь придумаешь! Ты можешь...
- О том, что я могу, ты ничего не знаешь. - Дженни высвободилась,
злясь на него за всплеск тех самых чувств, что уже расходились и в ее
крови подобно глотку крепкого бренди. Повернулась и быстро пошла к Джону,
пока Гарет, сделавшись сразу похожим на радостного большого щенка,
раскидывал скарб в поисках карты.
"Лучше уж безысходность, чем надежда, - думала Дженни. -
Безысходность хотя бы не требует от тебя никаких действий..."
Она откинула со лба Джона рыжеватую прядь, кажущуюся почти черной на
обескровленной коже, и, напрягая память, попыталась восстановить то, о чем
когда-то говорила Мэб: эссенции, замедляющие и укрепляющие прерывистое
сердцебиение; мази, ускоряющие исцеление тела; фильтры, выводящие яды из
вен и вливающие очищенную кровь. И еще там должны быть магические книги,
заклинания, привязывающие душу больного к телу, пока плоть не
восстановится... "Ты найдешь их, - говорила она себе. - Ты должна..." Но
первое же воспоминание о том, что поставлено на карту, лишило ее сил.
Усталость была чудовищной, и Дженни подумала даже, что умри он сейчас - и
ей не пришлось бы продолжать эту безумную, безнадежную борьбу за его
жизнь.
Держа его ледяные руки в своих, она соскользнула на минуту в
исцеляющий транс, нашептывая Джону его настоящее имя. Но отзыва так и не
прозвучало - душа Джона была уже очень далеко.
Зато прозвучало иное, от чего сердце Дженни сжалось: металлический
скрежет чешуи по камню и дрожь напоенного музыкой воздуха.
Дракон был жив.
- Дженни! - Гарет возник снова с беспорядочной охапкой грязной
бумаги. - Я нашел их, но... Пещер Целителей там не обозначено. - Глаза его
за расколотыми дурацкими очками были полны тревоги. - Я бы увидел...
Трясущимися руками Дженни взяла у него карты. При свете костра она
разбирала названия туннелей, пещер, подземных рек - все четкими
руническими буквами, начертанными твердой рукой Дромара. И - россыпь белых
пятен, непомеченных и неназванных. Дела гномов...
Вне себя Дженни отшвырнула бумагу.
- Будь он проклят с его секретами! - злобно прошептала она. -
Конечно, Пещеры Целителей это и есть Сердце Бездны, которым они все
клянутся!
- Но... - Гарет запнулся на миг. - Разве ты не можешь... найти ее
как-нибудь?
Ярость утраченной надежды, страх и ненависть к упрямству гномов
захлестнули на минуту Дженни.
- В этом муравейнике? - крикнула она.
Потом вспомнила о драконе, залегшем в Бездне, и чуть не застонала.
Еще секунда - и она бы вызвала молнию - выжечь весь этот мир дотла.
Молнию... Чтобы вызвать молнию, надо быть Зиерн. Дженни взяла один
кулак в другой и прижала к губам, ожидая, когда уйдут страх и ярость. И
они ушли, оставив ей пустоту и беспомощность. Как будто оборвался вопль -
и оглушила страшная тишина склепа.
Глаза Гарета все еще выпрашивали ответа. Дженни сказала тихо:
- Я попробую. Мэб кое-что рассказала мне...
Мэб рассказала лишь то, что человека, сделавшего неверный шаг, ждут
внизу безумие и голодная смерть.
Услышь это Джон, что бы он сказал ей? "Божья Праматерь, Джен, да ты и
проголодаться не успеешь, как дракон тебя слопает!"
Ах, Джон... И всегда-то он заставлял ее смеяться в самый неподходящий
момент...
Дженни встала; холод пронизал до костей. Медленно, как столетняя
старуха, она снова двинулась к груде вещей. Гарет шел по пятам, кутаясь в
свой алый плащ и не переставая возбужденно говорить о чем-то. Она его не
слышала.
И лишь когда Дженни повесила на плечо большую лекарскую сумку и взяла
алебарду, юноша наконец-то ощутил всю тяжесть ее молчания.
- Дженни, - внезапно встревожась, сказал он и ухватил ее за край
пледа. - Дженни... Но ведь дракон - мертв? Я имею в виду: яд подействовал,
так ведь? Он должен был подействовать! Ты же вынесла оттуда Джона,
значит...
- Нет, - тихо сказала Дженни и удивилась своему злобному равнодушию к
самой себе. Даже при встрече с шептунами в лесах Вира она боялась больше,
нежели теперь. Шагнула было вниз, к утопленным во тьме руинам городка, но
Гарет забежал спереди, схватил за руку.
- Но... Дракон ведь отравлен... Он, наверное, скоро...
Она покачала головой.
- Нет. Не скоро. - Дженни отвела его руку. Она уже на все решилась,
хотя и знала, что на успех рассчитывать нечего.
Гарет сглотнул с трудом, его худое лицо исказилось в тусклом багровом
отсвете костра.
- Давай я пойду, - вызвался он. - Ты расскажешь мне, что искать, и
я...
Несмотря на всю свою угрюмую решимость, она рассмеялась - нет, не над
ним, а над бледной галантностью, подвигнувшей его на такую нелепость.
Конечно, законы баллад требовали, чтобы в подземелья пошел сам Гарет. Но
он бы, наверное, и не понял даже, какую нежность почувствовала к нему
Дженни именно за абсурдность этого предложения. Такую нежность, что не
засмейся она сейчас - она бы заплакала.
Дженни приподнялась на цыпочки и, притянув Гарета за плечи,
поцеловала его в худую щеку.
- Спасибо, Гарет, - пробормотала она. - Но ты не умеешь видеть в
темноте и не разбираешься в зельях...
- Нет, серьезно... - настаивал он, явно не зная, то ли ему облегченно
вздохнуть, услышав отказ, то ли прийти в отчаяние, то ли успокоить себя
мыслью, что Дженни и впрямь лучше подходит для этого дела, чем он сам,
несмотря на все его рыцарство.
- Нет, - сказала она ласково. - Смотри только, чтобы Джон не мерз.
Если я не вернусь... - Дженни запнулась, вспомнив о том, что ее ждет
впереди: либо дракон, либо голодная смерть в лабиринте. Сделав над собой
усилие, она договорила: - Тогда делай то, что сочтешь нужным. Только
постарайся не шевелить его хоть некоторое время.
Замечание было бесполезным, и Дженни это знала. Она пыталась
вспомнить, что ей говорила Мэб о темном царстве Бездны, но в памяти
вставали лишь алмазно мерцающие глаза дракона. Просто нужно было хоть
чем-то ободрить Гарета. И удостовериться самой, что, пока Джон жив, Гарет
лагеря не покинет.
Дженни сжала на прощанье руку юноши и двинулась в путь. Кутаясь в
плед, она шла туда, где над смутными руинами громоздился Злой Хребет, еле
вырисовываясь на фоне тусклого смоляного неба. Оглянувшись в последний
раз, она увидела, как слабый отсвет умирающего костра очертил на мгновение
профиль Джона.

Пение зазвучало задолго до того, как Дженни достигла Внешних Врат
Бездны. Оскальзываясь на покрытых инеем и омытых луной камнях, она уже
чувствовала всю его печаль и ужасающую красоту, лежащую за пределами ее
понимания. Пение вторгалось в старательно припоминаемые ею обрывки
рассказов Мэб о Пещерах Целителей и даже в мысли о Джоне. Казалось, оно
плывет в воздухе, хотя Дженни сознавала, что это вселяющее дрожь и
заставляющее резонировать каждую косточку пение на самом деле звучит лишь
в ее мозгу. Когда она остановилась в проеме Врат, глядя на свою смутную
тень в потоке лунного света, врывающегося в черноту Рыночного Зала, пение
усилилось, ошеломило.
Беззвучное, оно уже пульсировало в ее крови. Образы настолько
сложные, что она не могла ни полностью осмыслить их, ни даже
почувствовать, переплетались в ее сознании - обрывки воспоминаний о
звездной бездне, куда не проникает солнечный свет, об усталости от любви,
способ и мотивы которой были ей странны; что-то из математики,
устанавливающей причудливые связи между не известными ей вещами. Пение
потрясало мощью, совсем не похожее на то, что когда-то звучало над
оврагом, где был убит Золотой Дракон Вира. Огромная власть и мудрость,
накопленные за бесчисленное количество лет, пели в непроглядной тьме
Рыночного Зала.
Дженни еще не видела самого дракона, но по скрипу чешуи догадывалась,
что он должен лежать где-то на пороге Большого Туннеля, ведущего в Бездну.
Затем во мраке мягко вспыхнули отраженным лунным светом его глаза - две
серебряные лампы; пение в мозгу поплыло, сверкающие узоры сплелись,
скрутились в смерч с сияющей сердцевиной. И в сердцевине этой складывались
слова:
"Ищешь лекарств, колдунья? Или надеешься этим оружием, что несешь с
собой, достичь того, чего не достигла с помощью яда?"
Музыка была зримой. Казалось, понятия рождаются прямо в мозгу Дженни.
"Проникни они чуть глубже, - испуганно подумала она, - и станет больно".
- Я иду за лекарствами, - сказала Дженни, и голос ее отозвался,
раздробившись эхом, в источенных водой каменных клыках. - Власть Пещер
Целителей известна повсюду.
"Да, я знаю. Место, куда приносили раненых. Там пряталась горстка
гномов. Дверь была низкая, но я проломился внутрь, как волк, когда он
проламывается в кроличью нору. Я питался ими долго, пока они все не
кончились. Они тоже хотели отравить меня. Думали, я не замечу, что трупы
начинены ядом. Это, должно быть, то место, которое ты ищешь".
Зримая музыка драконьей речи сплелась в подробный образ долгого пути
в темноте, похожий на обрывок ускользающего сна, и Дженни, на миг обретя
надежду, попыталась запомнить эту стремительную череду картин.
Колдовским своим зрением она различала его, распростертого в темноте
на самом пороге Туннеля. Он уже вырвал гарпуны из горла и брюха, и теперь,
почерневшие от ядовитой крови, они валялись в отвратительном месиве слизи
и золы на каменном полу. Лезвия чешуи на спине и боках дракона поникли, их
бритвенные края лунно мерцали во тьме, но шипы, защищающие позвоночник и
суставы, еще топорщились грозно, а огромные крылья были изящно сложены и
прижаты к телу. Голова его, больше всего чарующая Дженни, длинная и узкая,
слегка напоминающая птичью, была заключена в броню из костяных пластин. Из
этих-то пластин и росла густая грива тонких роговых лент, путаясь с
пучками длинных волос, как могли бы перепутаться папоротник и вереск.
Длинные нежные усы, все в мерцающих гагатовых шишечках, бессильно опали на
пол. Он лежал, как пес, уронив голову между передними лапами, и тлеющие
глаза его были глазами мага и в то же время глазами зверя.
"Я заключу с тобой сделку, колдунья".
Похолодев, но нисколько не удивившись, Дженни поняла, о чем он
собирается просить, и сердце ее забилось - не то от страха, не то от некой
не ведомой ей надежды.
- Нет, - сказала она, но что-то в душе ее сжалось при мысли о том,
что столь прекрасное и столь могущественное создание должно умереть. "Он -
зло", - говорила себе Дженни и сама в это верила. И все же было в этих
певучих серебряных глазах что-то, не дающее ей уйти.
Властно изогнув шею, дракон приподнял голову над полом. Кровь капала
с его спутанной гривы.
"Полагаешь, что даже ты, колдунья, умеющая видеть в темноте, можешь
распознать пути гномов?"
И перед глазами Дженни прошла новая череда картин - бесконечный,
черный, сырой лабиринт Бездны. Сердце ее упало: с горсткой разрозненных
образов, вырванных из речи дракона, и скудных упоминаний Мэб о Пещерах
Целителей Дженни показалась себе ребенком, вообразившим, что несколькими
камушками он может поразить льва.
Все же она ответила:
- Мне рассказали, как найти дорогу.
"И ты поверила? Гномы редко говорят правду, когда дело касается
Сердца Бездны".
Дженни вспомнила пробелы, оставленные Дромаром на карте.
- Как и драконы, - угрюмо возразила она.
Сквозь истощение и боль, терзающие его разум, она почувствовала вдруг
изумление, словно тонкая струйка прохладной воды влилась в кипяток.
"А что такое правда, колдунья? Правда, видимая драконом, неприятна
для людских глаз, какой бы странной и непонятной она им ни казалась. И ты
это знаешь".
Дженни видела, что он чувствует ее очарованность. Серебряные глаза
манили ее, разум дракона касался разума Дженни, как соблазнитель касается
женской руки. А она все никак не могла отдернуть руку, и он это тоже
понимал. Дженни старалась вырваться: вспоминала Джона, вспоминала детей,
пытаясь памятью о них защититься от этой власти, влекущей, как шепот
бесформенной ночи.
Отчаянным усилием она отвела глаза и повернулась, чтобы уйти.
"Колдунья, ты думаешь, что мужчина, ради которого ты жертвуешь собой,
проживет дольше, чем я?"
Дженни остановилась, носки ее башмаков коснулись края лунной
простыни, брошенной из Внешних Врат на мощенный плитами пол. Затем снова
повернулась к нему. Тусклый полусвет явил перед ней высыхающие лужи едкой
крови, изможденную плоть дракона, и она осознала, что вопрос, поразивший
ее в спину, прозвучал торопливо, почти беспомощно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45