Дженни вздохнула и остановилась на краю площади - подождать Джона.
Булыжники мостовой были увлажнены близостью моря и слизью отбросов. Ветер
здесь отдавал рыбой, как и везде в этом городе, отравленном дыханием
океана. Площадь была такая же, как сотни других в Беле - вымощенный
пятачок, окруженный с трех сторон высокими рахитичными строениями, над
которыми вздымала заплесневелые камни сланцево-серая башня с часами, в
основание которой был врезан алтарь с выщербленным образом Квиса,
загадочного владыки времени. В центре площади побулькивал фонтан в широком
водоеме из тесаного гранита. Каждый камень был покрыт сверху белесым
налетом, а снизу - черно-зеленым мхом, который, казалось, рос везде во
влажном воздухе города. Женщины зачерпывали воду и сплетничали, юбки их
были подоткнуты чуть ли не до ляжек, но головы приличия ради покрыты
неуклюжими шерстяными вуалями, приколотыми к узлам волос.
В оштукатуренных лабиринтах портовых кварталов нездешний вид Джона
внимания не привлекал. Жители трех четвертей королевства и всех южных
стран толпились на мощенных камнем наклонных улочках: моряки с бритыми
головами и бородами - как шелуха кокосовых орехов; коробейники из западных
провинций в допотопных неуклюжих одеяниях, лица укрыты вуалями - как у
женщин, так и у мужчин; ростовщики в черном габардине и шапочках,
говоривших о том, что это блудные дети, изгнанники из своей страны;
проститутки, раскрашенные до последнего дюйма; актеры, фокусники, продавцы
шарфов, крысобои, карманники, калеки и бродяги. Некоторые женщины бросали
в сторону Дженни, вышедшей в город без вуали, взгляды, исполненные
насмешки и неодобрения, и она была весьма раздосадована тем, что взгляды
эти ее, честно говоря, рассердили.
- Что ты вообще знаешь о Зиерн? - спросила она. - Чему ее учили в
Бездне?
Гарет пожал плечами.
- Не знаю. Кажется, она была вхожа в Пещеры Целителей. Это такое
место Бездны, где хранятся вся мудрость и сила целителей-гномов. Больные
приезжали к ним из самых дальних стран, и я знаю, что многие маги были с
ними связаны.
Дженни кивнула. Даже на севере, где многие и понятия не имели о жизни
и обычаях гномов, Каэрдин с величайшим почтением отзывался об огромной
власти, накопленной в Пещерах Целителей - в Сердце Бездны Ильфердина.
Через площадь потянулась процессия богомольцев. Священники Кантирита,
владыки моря, шествовали, закрыв лица капюшонами, дабы не оскверниться
прикосновением нечистых взглядов; из многоголосого бормотания выплывал вой
ритуальных флейт. Все обряды, связанные с Двенадцатью Богами, были
настолько древними, что слова молитв давно уже утратили смысл, а музыка...
Ничего подобного Дженни не слышала даже при дворе.
- А когда Зиерн вернулась в Бел? - спросила она Гарета.
На скулах юноши обозначились желваки.
- После смерти мамы, - глухо отозвался он. - Я... я думаю, мне не
стоило тогда сердиться на отца. В ту пору я еще не понимал, каким образом
Зиерн может привлекать людей, часто против их воли. - Некоторое время
Гарет сосредоточенно разглаживал оборку на рукаве, затем вздохнул. - Я
думаю, он нуждался в ком-то, а я был так груб с ним, когда мама умерла!..
Дженни не сказала на это ничего, предоставив ему возможность выбора -
продолжать или умолкнуть. С другого конца площади выползала еще одна
процессия - на этот раз шли сторонники одного из южных культов, плодящихся
в портовых кварталах, как кролики. Темнокожие мужчины и женщины, распевая,
били в ладоши, а исхудалый женоподобный жрец с волосами до пояса
выплясывал вокруг маленького идола, плывущего над толпой в переносном
алтаре, обитом дешевым розовым ситцем. Священники Кантирита, казалось, еще
глубже ушли в свои защитные капюшоны, а флейты взвыли с удвоенной силой.
Гарет оделил новых пришельцев неодобрительным взглядом, и Дженни
вспомнила, что король Бела был также и Первосвященником храма Двенадцати
Богов. И Гарет несомненно тоже был воспитан в самом ортодоксальном духе.
Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни
до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова.
- Это случилось на охоте, - объяснил он. - Мы с отцом оба любили
охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту
забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами.
Он посмеивался над ее трусостью, но это были не совсем шутки - он не
выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в
луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и
спрашивал, не набралась ли она храбрости, - такие вот шутки... И так было
всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в
охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я подсмотрел, как она
перед самым выездом разорвала свою амазонку - - персиковую, с серой
выпушкой, - так боялась...
- Это была храбрая леди, - тихо сказала Дженни.
Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза.
- Прямой вины отца в этом не было, - сказал он, помолчав. - Но когда
это случилось, он решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с
лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону.
Она умерла через четыре или через пять дней. Это было пять лет назад. Я...
- Он запнулся, слова не желали выговариваться. - Я нехорошо повел себя с
ним после этого.
Он протер очки неуклюже и неубедительно: на самом деле он вытирал
глаза.
- Теперь-то я понимаю, что, будь мама чуть похрабрее, она бы просто
сказала ему, что не поедет ни на какую охоту. Не бояться быть высмеянным -
это тоже храбрость. Может быть, поэтому я и стал таким храбрецом, -
добавил он со слабой усмешкой. - Если бы я тогда понял, что отец винит
себя куда строже, чем я его виню... - Он пожал худыми плечами. - Если бы я
это понял тогда! Но тогда мне было всего-навсего тринадцать. А когда
наконец понял, было уже поздно - появилась Зиерн.
Священники Кантирита скрылись в одном из кривых переулков, зажатых
пьяными кренящимися строениями. Ребятня, дурачившаяся вокруг процессии,
успокоилась и вернулась к своим играм. Джон шел обратно по выложенным
елочкой замшелым камням мостовой, то и дело останавливаясь посмотреть на
новое диво: на краснодеревщика, ремонтирующего кресло на каменной тумбе,
на неистово жестикулирующих актеров, пока зазывала перед балаганом
выкрикивал прохожим наиболее лакомые кусочки интриги. "Никогда он не
научится, - усмехнувшись, подумала Дженни, - вести себя как герой из
легенды".
- Должно быть, тяжко тебе пришлось, - сказала она.
Гарет вздохнул.
- Через пару лет стало легче, - признался он. - Я возненавидел ее. А
потом она лишила меня даже ненависти. - Он покраснел. - А теперь...
Внезапно на площади возникло смятение, похожее на собачью драку.
Женский глумливый голос взвыл: "Шлюха!" - и Дженни резко обернулась.
Однако причиной крика было вовсе не отсутствие вуали на ее голове.
Маленькая женщина-гном с мягким облаком волос - абрикосовым в убывающем
свете дня - робко пробиралась к фонтану. Ее шелковые черные штаны были
закатаны до колен, чтобы не замочить их в лужах на продавленной мостовой,
а белая туника с богато расшитыми и заботливо заштопанными рукавами
говорила о высоком происхождении карлицы и о ее нынешней бедности. Она
приостановилась, оглядываясь и болезненно щурясь, затем снова двинулась к
фонтану. Маленькая округлая рука нервно стискивала дужку неумело несомого
ведра.
Кто-то завопил:
- Эй, миледь! Устала припрятанное зерно пролеживать? А слуги-то нынче
- дешевые!
Карлица снова остановилась и закрутила головой, словно ища обидчика,
- беспомощная и полуслепая при свете дня. Кто-то кинул в нее сухим
собачьим дерьмом. Она подпрыгнула, дернулась, узкие ступни в мягких
кожаных башмаках поскользнулись на влажном, неровном камне. Карлица
выронила ведро и, упав, быстро перевернулась на четвереньки. Одна из
женщин у фонтана под одобрительные смешки товарок спрыгнула с края и
пинком отбросила ведро подальше.
- Это научит тебя, как перекупать хлеб у честного люда!
Карлица торопливо подползла к ведру, но стоило ей протянуть руку, как
толстая блеклая женщина, самая горластая из сплетниц, облюбовавших фонтан,
отбила ведро еще дальше.
- И заговоры чинить против короля!
Карлица встала на колени, озираясь. Кто-то из ребятишек вылетел из
собравшейся вокруг толпы и дернул ее за волосы. Карлица крутнулась,
пытаясь ухватить его, но озорник уже сгинул. С другой стороны подскочил
еще один мальчишка, слишком увлеченный новой игрой, чтобы заметить
приближение Джона.
При первых признаках беспорядка Драконья Погибель повернулся к
стоящему рядом мужчине, татуированному выходцу с запада, чья одежда
состояла в основном из кожаного фартука, какие носят кузнецы, и вручил ему
три вафельных пирожных.
- Подержи, пожалуйста. - И, неторопливо пронизав давку вежливой
вереницей всевозможных "Простите... Позвольте...", перехватил второго
озорника как раз в тот момент, когда тот протянул руку к волосам карлицы.
Гарет уже предвидел, что сейчас произойдет: внешнее добродушие Джона
могло обмануть кого угодно, не одних только придворных Зиерн. Внезапно
схваченный мальчишка не успел даже завопить, как шлепнулся прямо в фонтан.
Чудовищный всплеск окатил всех без исключения женщин на ступеньках,
досталось и зевакам. Когда мальчишка вынырнул, кашляя и отплевываясь,
Аверсин, нагнувшийся за ведром, снова повернул к нему голову и сказал
дружески:
- Твои манеры так же грязны, как и твоя одежда. Непонятно, куда
только смотрит твоя мать. Так что купание тебе не повредит во всех
смыслах.
Он зачерпнул ведром воды и повернулся к мужчине, оцепеневшему с
пирожными в руках. На секунду Дженни показалось, что кузнец швырнет их
сейчас в фонтан, но Джон только улыбнулся ему - ослепительно, как солнце
на клинке, - и мужчина с недовольным видом отдал пирожные. Из глубины
толпы насмешливо закричала женщина:
- У гномихи - любовник!
- Благодарю, - с любезной улыбкой сказал Джон кузнецу. - Извини, что
бросил мусор в фонтан, и вообще...
Держа пирожные на весу, он спустился со ступеней и двинулся рядом с
карлицей в сторону ее переулка. Дженни, сопровождаемая Гаретом, поспешила
вслед, на ходу отметив, что теперь никто не осмеливается к ним
приблизиться.
- Джон, ты неисправим, - сказала она. - С тобой все в порядке?
Последний вопрос предназначался карлице, торопливо семенящей
короткими кривыми ножками, чтобы не отстать от Драконьей Погибели.
Она подняла на Дженни бледные, почти бесцветные глаза.
- О да! Спасибо. Я бы никогда... Мы всегда ходили к фонтану по ночам,
а если вода была нужна днем, посылали девушку, которая на нас работала. Но
она ушла... - Широкий рот карлицы кривился, когда она это выговаривала.
- Да я думаю, что ушла. Тоже, видать, из этих, - заметил Джон и, не
оборачиваясь, ткнул большим пальцем за плечо. За ними уже следовала целая
толпа, завывая угрожающе: "Предатели! Скупщики! Неблагодарные!", - и много
чего похуже. Кто-то швырнул рыбью голову (она щелкнула по юбке Дженни) и
проорал что-то насчет старой шлюхи и двух хахалей. Остальные тут же
развили эту тему. От бешенства Дженни пробрал озноб вдоль спины. Она
готова была проклясть их, не будь они уже прокляты.
- Пирожное хочешь? - с обезоруживающим дружелюбием предложил Джон, и
женщина-гном приняла лакомство дрогнувшей рукой.
Гарет, весь красный от неловкости, не произнес пока ни слова.
- Наше счастье, - с набитым ртом заметил Джон, - что фрукты и овощи
слишком дороги, а то бы нас точно ими закидали... Сюда, что ли?
Карлица быстро наклонила голову, входя в тень крытого крыльца
большого ветхого дома, вклиненного между двух пятиэтажных строений. Задняя
его стена обрывалась в стоячую бурую воду канала. Окна были плотно закрыты
ставнями, а обваливающаяся штукатурка покрыта мерзкими ругательствами,
намалеванными грязью и пометом. Дженни почудилось, что из щели каждого
ставня на них с опаской смотрит маленький бесцветный глаз.
Дверь открылась изнутри. Карлица взяла ведро и метнулась в дом, как
крот в нору. Джон еле успел выставить руку, не дав трухлявой двери
захлопнуться у него перед носом, затем уперся что было сил. Однако
невидимый привратник был решителен и обладал крепкими, как и у всех
гномов, мышцами.
- Подожди! - взмолился Джон, оскальзываясь на влажном мраморе
ступеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45