Вы же
обещали. Мне нужно домой, вы понимаете?
- Исессино, - ответил Дима.
- Вот навязался...
- Уважаемая и где-то внутри милая Галка, - сказал Дима. - У вас
виктивное поведение.
- Что?! - взъярилась она.
- Вы так боитесь, что я склоню вас к позорному сожительству в детской
песочнице, затем убью, ограблю и, расчленив юное тело, спущу в
канализацию, что вы каждой фразой меня на это провоцируете. Расслабьтесь.
Я довольно хороший.
Она не реагировала секунд пять, а потом даже остановилась.
Повернулась к нему наконец.
- Я вас боюсь? - с предельным презрением сказала она. - Да я вас в
грош не ставлю! Вы прост болван или маньяк!
Дима широко улыбнулся.
- Наверное, все-таки маньяк, - сказал он. - За последние два дня я
влюбляюсь в третий раз. И все три раза - безответно. Просто не знаю, как
жить дальше.
- Нет, - сказала она. - Все-таки болван.
Дима засмеялся.
- Что вы хихикаете все время?!
- Блошки щекочуть.
Она фыркнула.
- Где остановка?
- Да, черт! Я и забыл, мы ж остановку ищем, - спохватился Дима. -
Шерше...
- Ну знаете, это действительно свинство! Я тороплюсь!
- Принято, шеф, - сказал Дима и щелкнул каблуками. Потом они снова
пошли.
Некоторое время молчали. Дима озирался - он честно старался найти.
Галка смотрела только вперед.
- Крайне дурацкий город, - вдруг сообщила она.
- Какой?
- Ваш.
- Впервые слышу. Поясните, будьте добры.
- Не паясничайте, Дымок, я вас просила уже. С одной стороны - вся эта
прорва архитектурных финтифлюшек, с другой - плоскостность, двухмерность,
монохромность. У нас вот - сопки, дома разного цвета... С матфака, с
Суханова, Золотой Рог видно, это же приятно, когда на лекциях сидишь и
балдеешь. А тут - крыши, крыши...
- Исаакий как раз напротив универа...
- Ха, драгоценность! Торчит ни к селу ни к городу...
Дима почесал щеку.
- Айда взорвем, - предложил он. - У меня ребята есть знакомые, пару
грузовиков с ТНТ подбросят к рассвету...
Она блеснула очками в его сторону и впервые улыбнулась. Правда, еще
не настоящей своей улыбкой. Этим губам сухая ирония не шла. Но все-таки
уже улыбнулась. Сказала:
- Рук марать неохота.
Подождала.
- Шокирует?
- Ясное дело.
- Ну да, вы - художник. Чем бесполезнее, тем лучше. Наверное, слюной
исходите от сфинксов?
- Слезами, - ответил Дима. - Стояли они в Фивах, горюшка не знали, а
тут на воздусях кислоты плавают, перегары, выхлопы, и от эдакого амбре за
полсотни лет они истрепались больше, чем за предыдущие тысячи.
- Следовало ожидать, - сказала она после короткого размышления.
Помолчала. - А зимняя канавка меня вообще убила и к месту пригвоздила. Там
не то что взрослая женщина - ребенок не утонет.
- Это в связи с загрязнением среды, - серьезно заметил Дима. - Во
времена Лизы было значительно глубже.
- Вы-то откуда знаете?
- Я в команде был, которая ее вытаскивала. Зеленая такая, осклизлая,
карасями изгрызенная...
Сказав про карасей, Дима вспомнил, что не ужинал, и немедленно
захотел есть. Но он шел ровно, и все посматривал - не становится ли нежнее
строевая походка подруги? Нет, но раскованней и более усталой.
- Я вам соврала, - вдруг сказала Галка.
- Когда это вы успели?
- Меня зовут Инга.
Дима качнул головой.
- Позвольте документик.
- Что?!
- Я очень нехорошо отношусь к тем, кто на ходу меняет имена.
Она опять скривила губы и, остановившись, сунулась в сумочку. Дима
тоже встал, созерцая дивное зрелище, прелесть которого неожиданно стала
ему доступна. Прежде вид девушки, роющейся в сумочке, раздражал.
- Прошу вас, - сухо сказала она, протягивая паспорт.
Он открыл - действительно Инга. Таманова Инга Витальевна. На фото
Инге Витальевне было лет пятнадцать. Маленькая девчонка со свешенной на
лоб челкой беспомощно и чуть испуганно щурилась.
С трудом Дима подавил позыв изобразить пытливое милицейское лицо и,
как бы в шутку полистав паспорт, заглянул в графу "семейное положение".
- Инга по-японски - карма, - задумчиво сказал он, возвращая документ.
- Что?
- Карма. Есть такое понятие в буддизме, я думал, всякий знает.
- А ну-ка, назовите число "пи" с точностью до десятого знака!
- Что? - удивился Дима. Она победно сверкнула очками и сказала: - Я
думала, всякий знает.
Дима улыбнулся.
- Как бы квиты, - проговорил он. Подумал. - Это закон распределения
душ умерших для следующего воплощения.
- Да, для нашей жизни такое знание совершенно необходимо, - съязвила
Инга.
- Каждый поступок, - будто не слыша, продолжал Дима, - ставит твою
душу на один из миллиона возможных путей, по которому после твоей смерти
она пойдет. И в конце каждого из путей - какой-то будущий человек, будущее
животное, будущее растение...
- И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
- Вот именно. И каждый поступок перещелкивает стрелки с одного
возможного пути на другой, в лучшего или худшего человека, в благородное
или мерзкое животное... Итоговый вариант пути - это и есть карма.
Фактически "инга" - это судьба. Только не данной жизни, а будущей,
посмертной.
Слова были как удар. Он сам это сказал, сам. Я даже зажмурился на миг
от какого-то мистического, суеверного трепета. Он опять все знал наперед.
Сам не подозревая об этом.
- И которой уже Инге вы вбиваете клин столь охмурительной
информацией? - ершась уже без всякого желания, и потому с какой-то совсем
нелепой грубостью, спросила девушка.
Дима покосился на нее. Глядя вперед, Инга поджала губы.
- Фи, Элиза! - проговорил Дима с жеманным возмущением а-ля доктор
Хиггинс. - Что за тон, что за манеры! Единственная Инга, с которой я был
более или менее знаком, - это Инга из Германовской "Операции "С Новым
годом".
- Герман - это что, писатель? - после паузы спросила Инга. Дима даже
слегка растерялся.
- Ну да, - подтвердил он, придя в себя. - Но героиня "Пиковой дамы"
утопилась в Зимней канавке не из-за него.
Инга фыркнула.
- Вы меня уже совсем за дебилку держите?
- Нет! - возмутился Дима. - Не совсем!
- И на том спасибо. Послушайте, куда вы так несетесь? Я же не
иноходец!
Дима сразу замедлил шаги.
- Простите, я как-то запамятовал, что вы не иноходец.
Она опять фыркнула.
- Вот фырканье меня и сбило с толку, - пояснил Дима. - Оно типично
лошадиное.
Она чуть было не фыркнула в третий раз. Задавила фырк в зародыше и
только махнула блеском очков в Димину сторону. Дима тихонько засмеялся, с
наслаждением глядя на нее.
- Ну что вы так смотрите? - спросила девушка, чувствуя его взгляд
щекой. - Профессиональное?
- Оно, - подтвердил Дима.
- Не понимаю... Давайте пойдем немного быстрее.
- Ну, елки-моталки, с вами совершенно невозможно дружить! - Дима
всплеснул руками. - То медленнее! То быстрее! С ума сойти. Если вы и во
всем остальном так...
- Я замерзаю немножко, - объяснила, - объяснила она совсем уже мирно,
даже виновато. - Ноги устали и не идут, поэтому хочется идти медленнее. А
по ребрам мороз, платьице-то пшик, марлевка... поэтому хочется идти
быстрее.
- Ясно, Судьба, - с пониманием сказал Дима, и я опять вздрогнул. -
Был бы пиджак - накинул бы...
- Я бы не взяла, - ответила Инга. - Ох, неужто доберусь сегодня до
подушки?
- Гарантирую, - заверил Дима.
Она пождала губы.
- Я свою имела в виду, - сказала резко.
- Ясно дело, - удивился Дима, не поняв.
Даже в темноте было видно, как она покраснела. И сама же вспылила.
Огрызнулась:
- По сторонам смотрите, а не мне на ноги!
- Я не только на ноги.
- Не важно. По сторонам. Когда останавливают движение?
- Успеем.
- Не верю я вам, ох, не верю! И такси, как назло, ни одного... По
каким закоулкам вы меня таскаете?
- Послушайте, Инга. Неужели у меня такой мерзкий вид?
Она печально усмехнулась. Но это тоже была еще не настоящая ее
улыбка.
- Симпатичный у вас вид, симпатичный. Толку-то что? Я же совсем одна
здесь, Дима. И я очень устала. А вы все хихикаете.
- Нет, - сказал он, - нас двое.
- Автобус мне нужен, а не вы. Понимаете?
- Понимаю. Я работаю честно, шеф.
Он действительно работал честно. Расставаться с нею он не хотел; он
решил уже, что тоже сядет в автобус и не уйдет, пока будет хоть малейшая
возможность не уходить. Но, хотя его дом был в каких-то трех-четырех
километрах от того места, где они шли, в этом углу города он почти не
бывал, и сейчас перепутал улицы. Он сам беспокоился, ему было жалко
девочку, но он ничего не мог сделать. Остановка, которую искали,
безвозвратно уплывала от них, скрытая углом серого неопрятного дома.
Только что до нее было семьдесят метров. Теперь уже двести.
- Конечно, я стараюсь, Инга, - сказал он. - Приказ есть приказ. Где
слово царя, там и власть, как говаривал Экклезиаст, и кто скажет царю, -
Дима тяжко вздохнул, - что ты делаешь?
- Экклезиаст?
- Это из Библии, - мирно пояснил он.
Она фыркнула.
- Тпру! - сказал Дима и натянул воображаемые вожжи. Инга даже сбилась
с шага.
- Что, впрямь похоже?
- Как две капли.
- Ладно, не буду. Постараюсь.
- Да ради бога, фырчи! Обожаю лошадей! Сразу хочется дать кусочек
сахару. Чтоб губами брала с ладони и помахивала хвостом от дружелюбия.
- Не дождетесь, - сказала она сухо. Помолчала. - Что за охота
забивать память дурацкими цитатами. Дурам-бабам головы дурить,
единственно. Вот, мол, какой я эрудит, Библию знаю!
- Да нет, Инга. Дурам-бабам Библия до лампочки. Просто хорошо
сказано, компактно и четко. На все времена.
- Компактно и четко... - это, кажется, произвело на нее впечатление.
- Все равно читать бы не стала.
- Тебе сколько лет?
"Тебе" вырвалось самой собой, и Дима сразу напрягся, готовясь
услышать что-нибудь хлесткое и враждебное, но она то ли не заметила, то ли
не придала значения.
- Много.
Он с облегчением расслабился.
- В твоем возрасте я тоже думал, что не стану.
- А сколько мне, по-твоему?
- Маленькая, очень злая и ожесточенная девочка, - ответил Дима. - Кто
знает, почему?
- Девочка, - повторила она с непонятной интонацией. - Мне уже
девятнадцать!
- Да брось! - сказал Дима. - Люди столько не живут!
Она вдруг остановилась, и Диму выбросило вперед на два шага.
- Что? - спросил он, обернувшись.
- Сейчас... - наклонившись с какой-то беззащитной, щемящей грацией,
она теребила задний левой туфельки. - До крови стерла...
- Слушай, может, бумажку подложить? У меня блокнот есть!
- Да я уж вату подпихивала - все равно, - она распрямилась, поправила
ремешок сумочки на плече. - Километров пятнадцать в новых валенках...
- Ты героиня.
Она улыбнулась.
У Димы снова горячо сжалось горло - точно так же, как в момент
появления Инги из тьмы.
Улыбка была как взгляд очень близорукого человека, снявшего очки.
- Уж погуляла так погуляла, - грустно сказала девушка.
- Жалеешь? - у него дрогнул голос.
Она помедлила.
- Если я скажу "да, черт меня дернул", я ведь тебя обижу, а мне этого
совсем не хочется. А если я скажу "нет, ведь тут-то я и встретила хорошего
человека", ты решишь, что я старая вешалка и алчу замужества с московской
пропиской.
- О, господи! - сказал Дима, всплеснув руками. - Нет. С такими
помощниками мне коммунизм не построить.
Она улыбнулась снова.
- А теперь фыркни! - крикнул Дима. - Фыркни скорее!
Она протяжно фыркнула и дважды ударила в асфальт здоровым копытцем.
И они засмеялись. Вместе.
- А я вот с голоду помираю, - признался Дима.
- И молчит! - воскликнула она и полезла в сумочку. - Погоди, у меня
тут завалялось для голодающих Поневья... Во! - выдернула завернутый в
кальку бутерброд. - Держи.
- Это разве еда? Дразниться только...
- Лопай, а то раздумаю!
- Пополам? - предложил он.
- Я ужинала, - поспешно сказала она.
- Когда?
- В семь. Полвосьмого даже.
- А сейчас почти полночь...
Они братски поделили миниатюрную снедь. Дима разом заглотил свою
пайку и задудел печально: "Тебе половина и мне половина..." Инга
засмеялась, аккуратно отщипывая от булки небольшие кусочки, а колбасу не
трогая. Объев булку, сделала удовлетворенно-сытое лицо и спросила,
протягивая Диме колбасу:
- Хочешь?
- Привет! - возмутился Дима. - С какой это стати?
- Я не люблю колбасу, честное слово.
- Так не бывает.
- Ну, эту колбасу. Я другую люблю.
- Не чуди, Судьба.
- Я ведь ужинала.
- Чем? Бутерами?
- Ну и что? Три штуки... - она осеклась, потом фыркнула и сама же
засмеялась тем единственным смехом, который так подходил к ее губам. - Как
хочешь... - открыла рот и замерла, лукаво косясь на Диму блестящими
стеклами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28