В
трубке шуршало и хрустело.
- Ой, это вы! - с радостным изумлением защебетала она, и он вдруг
подумал, что, наверное, она притворяется сейчас так же, как он сам. - А я
никак не думала, что вы позвоните уже сегодня! Потому и не узнала вас
сразу, а так я вас, конечно, очень помню, как мы замечательно ехали!
Книжка ваша такая толстая, неужели вы уже прочитали?
- Конечно. Ну, я нарочно поторопился. Хотел поскорее тебе вручить.
- Правда? - растроганно сказала она, и опять ему почувствовалось
лицемерие. - Спасибо! Теперь нам надо встретиться, да?
- Если хочешь.
- Хочу! Как же нам это сделать? Может быть, вы подъедете ко мне в
гости?
- А на нейтральной территории не хочешь?
- Нет, давайте лучше в гости. К маме знаменитые люди всегда ходят в
гости. А ведь вы тоже художник. Я хочу, чтобы и ко мне пришли в гости.
- Понял. Говори, куда.
Она стала рассказывать - подробнейшим образом, все повторяя по три
раза, будто очень боялась, что он не найдет. Метро Петроградская...
троллейбус... третий этаж, налево...
- Значит, жду вас в три. Знаете, а я попробую как-нибудь маму из дому
выдвинуть, - застенчиво пообещала она. - Правда ведь, вдвоем будет лучше?
- Ясно дело, - согласился Дима и повесил трубку.
Чем ближе Дима подъезжал, тем меньше ему верилось, что с Ней кончено.
Это просто так! Ну уехала, мало ли! Это я чокнутый, из всего трагедии
делаю, а Она хорошая, нормальная... Нельзя, нельзя, кричало все в нем, а
троллейбус, грузно переваливаясь и дергаясь, уже выворачивал на Большую
Пушкарскую, и хотелось выскочить вон и побрести куда-нибудь бесцельно,
чтобы время скоротать, чтобы ждать Ее возвращения. Но пора взрослеть. Жить
пора. Он ехал.
- Ой, как вы быстро, я и одеться не успела!
- А это что? - спросил Дима, заставив себя нахально дотронулся до ее
плечика, и на секунду взял в щепоть яркую ткань сарафана.
- Это же домашнее! - зарделась она.
- Тем лучше, - сказал Дима. - Неофициальность - залог успеха.
- Успеха чего?
- Да всего. На официальной основе никакие дружеские отношения
немыслимы.
- Ой, правда... Вы проходите, пожалуйста. Или вы спешите?
- Ты как хочешь - чтоб я спешил или нет?
- Конечно, нет! - она храбро взяла его за руку и повела. Дима чуть
стиснул ее кисть, она коротко обернулась, одарила его милой улыбкой -
свеженькая, тоненькая, лучше и желать нельзя.
Квартира была невообразимо огромной. Миновали сумеречную прихожую,
миновали какие-то закрытые двери - то ли в ванную, то ли в кухню, то ли в
стенные шкафы... Вошли в комнату. Широкие окна, светлые портьеры, софа -
хоть поперек ложись, цветной телевизор, фано, коврище... картины...
- Располагайтесь, пожалуйста, - Вика выпустила его руку и указала на
софу, накрытую искусственной тигровой шкурой. Придвинула легко кресло и
села напротив, заботливо оправив сарафан на загорелых коленочках.
Перехватила Димин взгляд, улыбнулась и охотно покраснела.
- Я никак не ожидала, что вы уже прочитаете, - проговорила она.
- Я же обещал поторопиться... - Разговор начинался тоскливо. Так и
пойдет, наверное. Говорить-то, в сущности, не о чем. - Ты, я смотрю, тоже
действуешь оперативно. Дома никого?
- Никого... - нерешительно сказала Вика.
Девочка лгала. В квартире только что затих крик. Это не для тебя,
надсаживалась мама, теряя всю привлекательность и делаясь старше своих
лет. Я найду тебе настоящего друга, а пока танцуй! Но не совершай
непоправимого! Эти патлатые бездельники всегда готовы подцепить что плохо
лежит! А уж окрутить девушку с такой квартирой у них губа не дура! Теперь
Вика непроизвольно старалась говорить тише - мама сидела за дверью и
слушала.
Расскажи об этом Диме - не поверил бы. Он был абсолютно убежден, что
такие вещи вымерли лет сто назад. Как минные заграждения.
- Ты говорила, у отца библиотека большая, - сказал Дима. - У меня к
книгам слабость...
- Ой, у меня у самой!
- Можно глянуть?
Она чуть было не сказала вполне естественное "да", но в последний миг
прикусила язык, вспомнив, что в кабинете - мама.
- Нет... вы знаете... Папа - он ужасно строгий и не разрешает трогать
книги в его отсутствие, - облегченно закончила она.
- Надо же, - искренне удивился Дима. - По мне так это варварство -
замораживать книги. Он хоть друзьям-то дает читать?
- Конечно! - спохватилась она. - Всем друзьям! Он вообще очень любит
давать читать, только в библиотеку не пускает. Он говорит, - она
вдохновенно импровизировала, - что если там кто-то копается, то нарушает
систему, и потом ему самому уже ничего не найти.
- Ну, это понятно, - согласился Дима.
Рассеянно оглядываясь, он заметил связку из беличьих хвостов, висящую
на гвоздике как раз над его головой.
- Ты смотри, - он приподнялся, поднял руку и тронул нежный рыжий пух.
- Хорошие какие...
Вика улыбнулась, довольная, что разговор сошел с неприятной темы.
- Ребята подарили весной, - сообщила она. - Они на Крестовском
тренируются, а там белки, так пару-тройку хвостиков уж принесут
кому-нибудь из девчонок в подарок.
- Вот это да, - сказал Дима после паузы. Опустился обратно на тахту.
- А белку куда?
- Ну, не знаю... Отпускают, наверное.
- Подыхать медленной смертью? - предположил Дима.
Вика покраснела.
- Ой, я как-то не думала, что ей без хвоста трудно, - пролепетала
она. - Я обязательно им скажу, чтобы никому больше не приносили.
Обязательно, правда!
- Похвально...
- Я даже их сниму сейчас, чтобы не висели! - она гневно встала. -
Такая жестокость!
Неосмотрительно она потянулась к связке. Сарафанчик, и без того
коротенький, буквально взлетел. Нежная фигурка нависла над Димой -
чуть-чуть наклонив голову, он мог бы коснуться Вики лицом. Диму будто
кинули в кипяток. Его рука сама собой легла на ее талию.
Девочка замерла.
Она была гибкая и теплая под неощутимо тонкой тканью. Ясно
чувствовалась резинка трусов.
- Помнится, ты плясать любишь? - спросил Дима невнятно. Сам
покраснел. До чего дурацкое положение, хоть выпускай обратно. - Может,
покрутимся?
- Это только когда никого не знаешь, - нерешительно сказала она. Она
ничего не чувствовала, но ничему не препятствовала. И только одна мысль
сверлила: если они перестанут оживленно, шумно разговаривать, мама
услышит, что тут происходит.
Дима деревянно опустил руку. Его лицо пылало.
- Да, помню - ты объясняла...
- Правда? - она так и стояла перед ним, неловко комкая хвостики. -
Когда это я успела?
- Ну, ясно дело, не далее, как вчера.
Она заулыбалась и села.
- А, это мы про Юрика, да?
- Про Юрика, про Юрика...
- Быть может, вы голодны? - спросила она ни с того, ни с сего.
- Да нет, я обедал.
- А где?
- Ну как... На вокзале, в буфете.
- А я бы даже хотела так пожить, - задумчиво произнесла Вика и тут же
испуганно осеклась. Эту реплику маме не стоило слышать так же, как тишину.
- Ой, так о чем это мы?
- Да покамест ни о чем, - ответил Дима уже с явным раздражением.
- Вы сердитесь, да? - она вновь понизила голос. - Но вы поймите,
пожалуйста, там ведь все танцуют. Шум, музыка, настроение... А тут - средь
бела дня, вдвоем. Это же как-то... Как будто мы...
Она не знала, чем закончить. Напрашивалось "любовники", но она
боялась сказать такое слово - не потому, что вообще его боялась, в обычном
разговоре с подружками, с Юриком или с кем-то незнакомым в компании оно
выговаривалось не труднее любых других: но после того, как ее тело узнало
ладонь, Вике нелепо казалось, что до любовников им с Димой остался один
маленький шажок.
- Можно задернуть шторы, - уже открыто издеваясь, предложил Дима. Но
она не заметила иронии.
- Это ничего не даст, - голос был почти жалобным. - Правда... Я пойду
брошу куда-нибудь, - и помахала в воздухе хвостами.
- Да повесь, чего уж теперь...
- Думаете, можно?
Дима кивнул. Она потянулась была, но тут же отпрянула. Протянула ему
хвосты. Рука подрагивала.
- Дима, повесьте, пожалуйста...
Смеясь, он повесил.
- Быть может, кофе? - натужно спросила она.
- Что я, жрать сюда приехал, что ли?!
- Да, но... - она беспомощно развела руками. Она сама не знала,
причем тут кофе. Просто сказывалась дрессировка. - А зачем вы приехали?
Дима опешил.
- Вообще-то книжку тебе принес. А также в надежде на умную степенную
беседу, перемежаемую трелями соловья.
Они принялись умно и степенно беседовать - о книгах, фильмах и
прочем. Было скучно. Соловей в кабинете пока молчал. Краем уха слушая
Вику, Дима ерзал на роскошной софе, надеясь, что его многострадальные
штаны - и в пазухе над тамбуром в них, и на ступенях спуска к Обводному в
них - подзамажут буржуям шкуру. Это его повеселило: софа в тигровой шкуре.
Раньше были витязи, теперь - софы. А чем я сам не витязь, подумал он. Не
"в", а "на" - но это влияние урбанизации. Его угораздило повторить это
сообщение вслух, и Вика сразу спросила: "Какой Тариэл?", а когда он
пустился в объяснения, заойкала: "Ой, а я не читала! Интересно? Ну раз вам
понравилось, то, конечно, интересно! Наверное, у нас есть! Сейчас
посмотрю!" Она двинулась к отцовскому кабинету, но тут же встала как
вкопанная и покраснела: "Все время забываю!.. Он меня так всегда ругает!"
"Не люблю, когда меня ругают", - сообщил Дима.
Некоторое время они умно и степенно беседовали о различных видах и
типах родительской ругани. Потом Вика замялась и сказала: "Смотрите, мы
вчера сколько были вместе, и сегодня, а какая-то натянутость остается,
правда? Вы чувствуете?" Дима поперхнулся на полуслове. "Ясно дело! -
воскликнул он. - А все ты, плясать не хочешь! Сидим как на дипломатическом
приеме. Хотя бы ко мне на шкуру перелезла!" "Ой-ей-ей, - она шаловливо
погрозила ему пальчиком, - какой вы буйный." "Я просто неистовый", - кисло
сморозил Дима, и тогда Вика с нехорошим любопытством в глазах впрямь к
нему перелезла. Уже без всякой охоты и даже без непроизвольности, лишь в
силу давления обстоятельств - для чего-то ведь пришел! - Дима по-хамски
скомкал ее и пустился целовать. Как умел, он пытался высосать из
испуганных губ, из маленькой мягкой груди хотя бы не радость, где уж, хотя
бы просто забвение, чтобы не было одновременно и совестно перед ней, и
противно от нее, его рука полезла ей под сарафан, как позавчера - Еве,
ножка была гладкой, стройной, упругой, но это ничего не значило, просто
мясо и кость внутри, чтобы ходить; тогда он, впервые в жизни, поднялся еще
выше, вот-вот должно было начаться нечто совсем сокровенное, оно значило
высшую нежность, высшую близость, высшее доверие; и, пока еще сквозь
трусики, он действительно ощутил сокровенное, очень теплое, чуть влажное,
но оказалось, это тоже ничего не значит, просто теплое и чуть влажное; он
исступленно хотел почувствовать что-нибудь не руками, а сердцем, но
сердцем чувствовал лишь раздражение и разочарование, потому что девочка и
не отвечала, и не отбивалась - висела, развалив равнодушный, ничего не
значащий рот. В этот миг мама, услышав длительную тишину, встала, отложила
Кортасара и резко открыла дверь.
Вика отпрянула на другой конец софы. Дима обернулся. Мелькнули
необъятные ряды книг в кабинете.
Дима не помнил, как выбросился в маленький скверик внизу. Прильнул
щекой к коре чахлого деревца, коснулся губами. Целовать дерево оказалось
приятнее. Оно было настоящим. Он опустил голову и обнаружил в руке
"Астрономию". Когда ему вернули, кто? Как щенок, он стал тереться лбом и
щеками о влажную кору. Лицо горело. Словно долго смотрел на могучий огонь.
С небес капало тоскливо, дождь шелестел. Дима вдруг засмеялся, запрокинув
голову. Ничего не мог с собой поделать - смех пузырился в иссохшем горле,
колотил объятое стыдом и пожаром тело.
Наверху не смеялись - кричали. Обеим было обидно и стыдно. Обе корили
друг друга. Мама сулила дочери настоящего друга - когда придет время, а
пока пусть пробавляется Юриком. "Ведь он тебя любит, души не чает! Ведь он
такой безвредный!" "Видеть его теперь не могу! Пока не было Димы, пусть бы
Юрик служил, все равно, а теперь видеть не могу!" "Он тебе вчера звонил и
сегодня позвонит!" "Я его выгоню, даже разговаривать не стану!" "Почему
это, интересно знать?!" "Потому, что нельзя входить, когда целуются!" "Ах,
так тебе приятно было лизаться с этим подонком?!" "Неприятно! Но входить
нельзя!" "Милая, родная моя, да ведь еще минута, и он изнасиловал бы
тебя!" "Нет! Он только трогал!" "Что-о?! Трогал? Да он, может, уже заразил
тебя чем-нибудь!" "Как заразил? Как заразил?!" "Дурочка! Такие, как он,
меняют женщин каждую неделю! Уж я-то знаю! Случайные связи после
совместного распития спиртных напитков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28