Может быть, постоянство - пугало для мелких
умишек, но непостоянство имеет тенденцию привлекать внимание полицейских
компьютеров.
- Я даже не знаю, стоит ли вообще с вами разговаривать, - сказал я,
чувствуя неловкость от того, что покорен его обаянием, и что мои страхи
и опасения улетучились. - Вы воплощенная аморальность, распущенность и
бесчестье.
- Вы мне льстите, Леонардо, - небрежно заметил он. - Я всего лишь
человек, который пользуется подвернувшимся случаем, не более. Если уж на
то пошло, вы должны были бы мне посочувствовать - я работаю больше, чем
любой Хит за прошедшие пятьсот лет, изо всех сил стараясь восполнить
опустошенную семейную казну.
Он замолчал и, как мне показалось, впервые обвел взглядом то, что нас
окружало.
- Бог мой, какой ужасный вкус у оформителя! Голые стены были бы
лучше этого уродливого металлопокрытия! - он покачал головой. - Держу
пари, что в спальне они повесили фривольные гравюры.
- А что вы украли из музея? - спросил я.
- Всего одну работу, - сказал он, пожав плечами. - Подумать только,
что полиция так разъярилась из-за одной-единственной вещи!
- Смотря, какая вещь, - сказал я.
- Скульптура Мориты, - ответил он.
- Произведение Мориты! - воскликнул я.
Он кивнул, весьма довольный собой.
- Одно из самых модернистских.
- Но ведь полиция наверняка найдет его, обыскав ваш дом!
- Все зависит от того, какой дом они обыщут, - сказал Хит,
совершенно не выказывая озабоченности. - У меня их одиннадцать, все
оформлены на разные имена, и только три - на Шарлемане. Вы разрешите, я
себе еще налью?
Он встал и пошел к бару.
- Вы действительно не хотите со мной выпить?
- Нет.
- Как хотите, - он снова улыбнулся. - Но я забыл о хороших манерах.
Может быть, заказать для вас какой-нибудь национальный бъйорннский
напиток? В обслуживании предусмотрен приличный выбор.
- Спасибо, я не хочу пить.
В этот момент в дверь постучал носильщик.
- Войдите, - громко сказал Хит, и через мгновение дверь открылась.
- Поставьте все это в спальне, - приказал он, направив носильщика в
спальню, а когда тот вышел, дал ему чаевые.
- Спасибо, мистер Леонардо, - произнес носильщик. - Желаю приятно
провести время в Океане.
- Непременно, - ответил Хит и приказал двери закрыться.
- Но Леонардо - это я! - возмутился я.
- Верно, - согласился Хит. - Но алиби нужно мне.
- Зачем?
- Кто знает? День еще не кончился.
- Вы достойны всяческого порицания.
Он улыбнулся.
- Зато я обаятелен. Папаша Хит всегда утверждал: если нельзя
создать состояние, надо создать хотя бы иллюзию такового - а для этого,
конечно, требуется обаяние.
- У Малькольма Аберкромби есть состояние, но он, наверное, самый
необаятельный человек из тех, кого я знаю, - сказал я.
- Аберкромби? Это тот, которому нужен портрет Черной Леди, если я
не ошибаюсь?
- Да.
- Зачем он ему? Ужасное произведение. Мне было почти стыдно
предлагать его Тай Чонг, но у моих кредиторов дорогие вкусы, и на этой
неделе мне непременно нужно было сделать хоть немного денег.
- Он собирает ее портреты.
- Я не знал, что она позировала другим художникам.
- Она не позировала и для портрета, который вы предлагаете, -
сказал я. - Она умерла более шести тысяч лет назад.
- Ерунда, - фыркнул он. - Она была любовницей Маллаки. Насколько
мне известно, она и сейчас его любовница.
- Наверно, вы ошибаетесь, - сказал я. - Я видел ее фотографию, тех
времен, когда человечество еще не покидало Землю.
Он покачал головой.
- Может быть, вы видели кого-нибудь похожего на нее.
- Я не мог ошибиться. Я видел доказательства.
- А я не думаю, чтобы ошибался Маллаки, - ответил Хит. - В конце
концов, он писал с нее.
- Интересно, удастся ли мне поговорить с этим Маллаки, - сказал я.
- Не вижу причин, почему бы нет, - откликнулся Хит. - Конечно, его
придется разыскивать. Он живет не на Шарлемане.
- Я был бы очень благодарен.
- Подумаю, что можно сделать, - сказал Хит. - Между прочим, сколько
портретов Черной Леди у Аберкромби?
- Двадцать семь.
По лицу Хита скользнуло хищное выражение.
- Среди них есть работы знаменитых художников?
- Зачем вы хотите это знать? - спросил я.
Он обезоруживающе улыбнулся.
- Я просто поддерживаю наш разговор. Хотя может быть, вы
предпочитаете сидеть молча до самого вечера?
- Вы признались, что вы - музейный вор, - ответил я. - И я не знаю,
могу ли я ответить на ваш вопрос.
- Вы оскорбляете меня в лучших чувствах, Леонардо.
- Очень жаль, если так.
- Я очень ранимый человек.
- Не сомневаюсь, - ответил я.
- И тем не менее не хотите ничего сказать мне о коллекции
Аберкромби?
- Прежде чем ответить, мне потребуется этическое наставление от
Дома Крстхъонн.
- Крстхъонн? - повторил он. - Раньше вы назвали другое слово.
- Крстхъонн - это мой дом. Ранее я говорил о Доме Илстхни.
- Действительно, - вспомнил он. - Они ювелиры, а вы искусствоведы.
Он помолчал.
- Скажите мне кое-что, Леонардо.
- Если смогу.
- Почему вы так отличаетесь от тех ювелиров? Вы же, в конце концов,
одной расы.
- Физически мы так же похожи друг на друга, как и люди, - ответил
я.
- Может быть, у вас одно строение, но вы оранжевый с фиолетовым, и
у вас по всему телу широкие полосы. Другие бъйорнны были зеленые с
черным, с кругами.
- Люди бывают разных цветов, и все-таки все вы - люди. Наш Узор и
цвет определяют, в какой Дом из тридцати одного мы войдем, но все мы -
бъйорнны.
- Вы хотите сказать, что привязаны к профессии в зависимости от
узоров, с которыми рождаетесь?
- А разве вы, по собственному признанию, не были вынуждены заняться
своей аморальной профессией, неудачно родившись?
- Туше, - он усмехнулся и помедлил. - Но все же, если бы родители
не промотали мое наследство, передо мной открылся бы широкий выбор. А
перед вами, очевидно, нет.
- Вы говорите так, словно это ограничение; уверяю вас, что на самом
деле это не так. В каждой профессии множество занятий и дисциплин, с ней
связанных.
- Но вы должны работать именно в этой профессии, - настаивал он.
- Мы становимся частью Дома, - сказал я. - В этом разница.
- Я ее не вижу.
- В отличие от вас, мы происходим от стадных животных, поэтому в
нас преобладает инстинкт стада, мы должны чувствовать себя частью семьи.
Величайшая трагедия, которая может обрушиться на бъйорнна - родиться с
Узором, который не соответствует Узорам тридцати одного Дома.
- И часто такое случается? - спросил Хит.
- Может быть, один раз на две тысячи, - ответил я. - Такой ребенок
изгоняется и почти сразу умирает.
- По-моему, это варварство.
- Напротив. Раса стремится сохранить генетическую чистоту, а
допустить в общество без-Узорного означает накликать беду.
- Сколько же поколений у вас существует инбридинг? - спросил он.
- Вы все еще не понимаете, - сказал я. - Спаривание часто
происходит между членами разных Домов, именно для того, чтобы избежать
нежелательных последствий интенсивного узкородственного размножения. Я
так появился. Моя мать была из Дома Крилкен, а отец, чью модель я ношу -
из Дома Крстхъонн.
- Значит, вас воспитывал он?
- Меня воспитала Мать Узора.
- Я совсем запутался, - сказал Хит. - Мне казалось, что у вашей
мамы была другая модель.
- Правильно, другая. Меня передали матриарху Дома Крстхъонн - моей
Матери Узора, и ее обязанностью было проследить, чтобы обо мне
заботились и воспитывали в духе и традициях Дома Крстхъонн.
- А ваш отец?
- Что отец?
- Он имел к этому какое-нибудь отношение?
- Я никогда его не видел. Он покинул Бенитар II еще до того, как я
родился.
- Почему? Он нарушил закон, или им не понравился его выбор жены?
- Ни то, ни другое, - объяснил я. - Общество бъйорннов
матриархально. Мужчины появляются и исчезают; женщины Дома - источник
силы и стабильности. Поэтому все мужчины по достижении совершеннолетия
покидают Дом, и обычно планету тоже, чтобы не вносить раскол в
упорядоченную жизнь Дома.
- Судя по вашим словам, они, наверное, скучают по жизни в родимом
стаде.
- Отчаянно.
- Они когда-нибудь возвращаются?
- Только для размножения, или чтоб получить дальнейшие наставления
Дома, - я посмотрел прямо в глаза Хиту. - Путешествуя по галактике,
подвергаешься стольким разлагающим влияниям, что время от времени надо
возвращаться домой и очищаться в нравственных императивах бъйорннов.
Слушая меня, Хит, похоже, забавлялся.
- По-моему, меня только что оскорбили.
- Если так, нижайше приношу извинения.
- Снисходительно принимаю. Не хотите ли вернуться к разговору об
Аберкромби и его коллекции?
- Из этических соображений - не могу.
- Этика может быть такой занудной! - ехидно заметил он. - Наверное,
для бъйорнна особенно.
- Я вырос в очень гармоничном и добропорядочном обществе, - ответил
я. - Несомненно, мой рассказ был недостаточно точным.
- Вряд ли. У меня создалось определенное впечатление, что оно
подавляет некоторые проявления личной инициативы.
- Личность - ничто. Дом - все.
- Вы действительно верите этой чепухе? - спросил он.
- Абсолютно.
- Ну, через пару недель со мной у вас появится более практический
взгляд на вещи.
- Мы не пробудем вместе так долго.
- Еще как пробудем, - беспечно ответил он. - Вам надо посмотреть
картину, потом вы хотели встретиться с Маллаки. Это уже четыре или пять
дней.
- Но вы сказали две недели, - уточнил я.
- Сказал.
- На что уйдет остальное время?
- О, я уверен, мы что-нибудь придумаем, - доверительно произнес он,
и почему-то я понял, что услышу еще не один вопрос о Малькольме
Аберкромби и его коллекции.
9
Наступил вечер, а я все еще не составил мнения о Валентине Хите. Он был
человеком интересным, с ним было весело, он обращался ко мне вежливо и с
уважением, но если ему верить (а я не видел причин сомневаться в его
словах), он был совершенно аморальным преступником, который в настоящее
время скрывает украденные произведения искусства, и без сомнения,
вскорости продаст некоторые из них ничего не подозревающей Тай Чонг. Еще
прежде, чем мы спустились на первый этаж отеля "Эксцельсиор", я решил
задержаться в его обществе ровно столько, сколько понадобится на
приобретение картины Маллаки, а затем как можно быстрее вернуться на
Дальний Лондон.
- Мы наймем автомобиль, или вы предпочитаете какой-нибудь местный
общественный транспорт? - спросил я, когда мы подошли к парадной двери.
- Общественный транспорт? - переспросил он с насмешливой гримасой.
- Толкаться среди пролетариев, которые дышат вам в лицо чесноком и
дымом? Прикусите язык, Леонардо.
- Тогда я остановлю машину, - сказал я, выходя наружу.
- Позвольте мне, - сказал он, сделав знак роскошной серебристой
машине, стоявшей за полквартала от отеля.
Машина немедленно завелась и подкатила к двери.
- Моя краса и гордость, - сказал он, открывая передо мной дверцу. -
Даже зажигалка на атомной энергии. Что вы о ней думаете?
- Очень просторно, - заметил я, взбираясь на необъятное заднее
сиденье.
- Если захочется пить, есть встроенный бар, - сказал он,
присоединяясь ко мне и нажимая кнопку. Между нами вырос шкафчик с
напитками.
- Нет, спасибо.
- А еще видео с октафоническим звуком, - продолжал он.
- Как интересно.
Он нажал еще одну кнопку, и я чуть не взвизгнул, потому что все сиденье
начало вибрировать.
- Чтобы не отсидеть себе все на свете, когда слишком долго удираешь
от полиции, - пояснил он.
Потом он постучал в светонепроницаемое стекло, отделявшее нас от
переднего сиденья, и водитель-моллютеец опустил заслон.
- Да, мистер Хит? - произнес он через блок-транслятор, который
перевел его речь на чистейший земной.
- В подземный пентхауз, Джеймс, - приказал Хит.
- Слушаюсь, мистер Хит, - ответил моллютеец, снова закрываясь
стеклом.
- Что такое подземный пентхауз? - спросил я.
- Квартира под землей, - усмехнулся Хит.
- Я заметил, что вы называете водителя Джеймсом, - сказал я. - Не
думал, что у моллютейцев бывают человеческие имена.
- Не бывает. Но его настоящее имя я вовсе не могу выговорить, так
что зову его Джеймсом.
Он помолчал и добавил:
- Если я правильно помню, его предшественника звали Оскар.
- Очень приятно узнать, что вы охотно нанимаете не-землян.
- По-моему, я уже говорил, что на Шарлемане их нельзя использовать
в качестве свидетелей, - ответил Хит и опять сделал паузу. - Кроме того,
им можно платить меньше, чем людям, а я постоянно пытаюсь сократить
расходы - правда, без особого успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
умишек, но непостоянство имеет тенденцию привлекать внимание полицейских
компьютеров.
- Я даже не знаю, стоит ли вообще с вами разговаривать, - сказал я,
чувствуя неловкость от того, что покорен его обаянием, и что мои страхи
и опасения улетучились. - Вы воплощенная аморальность, распущенность и
бесчестье.
- Вы мне льстите, Леонардо, - небрежно заметил он. - Я всего лишь
человек, который пользуется подвернувшимся случаем, не более. Если уж на
то пошло, вы должны были бы мне посочувствовать - я работаю больше, чем
любой Хит за прошедшие пятьсот лет, изо всех сил стараясь восполнить
опустошенную семейную казну.
Он замолчал и, как мне показалось, впервые обвел взглядом то, что нас
окружало.
- Бог мой, какой ужасный вкус у оформителя! Голые стены были бы
лучше этого уродливого металлопокрытия! - он покачал головой. - Держу
пари, что в спальне они повесили фривольные гравюры.
- А что вы украли из музея? - спросил я.
- Всего одну работу, - сказал он, пожав плечами. - Подумать только,
что полиция так разъярилась из-за одной-единственной вещи!
- Смотря, какая вещь, - сказал я.
- Скульптура Мориты, - ответил он.
- Произведение Мориты! - воскликнул я.
Он кивнул, весьма довольный собой.
- Одно из самых модернистских.
- Но ведь полиция наверняка найдет его, обыскав ваш дом!
- Все зависит от того, какой дом они обыщут, - сказал Хит,
совершенно не выказывая озабоченности. - У меня их одиннадцать, все
оформлены на разные имена, и только три - на Шарлемане. Вы разрешите, я
себе еще налью?
Он встал и пошел к бару.
- Вы действительно не хотите со мной выпить?
- Нет.
- Как хотите, - он снова улыбнулся. - Но я забыл о хороших манерах.
Может быть, заказать для вас какой-нибудь национальный бъйорннский
напиток? В обслуживании предусмотрен приличный выбор.
- Спасибо, я не хочу пить.
В этот момент в дверь постучал носильщик.
- Войдите, - громко сказал Хит, и через мгновение дверь открылась.
- Поставьте все это в спальне, - приказал он, направив носильщика в
спальню, а когда тот вышел, дал ему чаевые.
- Спасибо, мистер Леонардо, - произнес носильщик. - Желаю приятно
провести время в Океане.
- Непременно, - ответил Хит и приказал двери закрыться.
- Но Леонардо - это я! - возмутился я.
- Верно, - согласился Хит. - Но алиби нужно мне.
- Зачем?
- Кто знает? День еще не кончился.
- Вы достойны всяческого порицания.
Он улыбнулся.
- Зато я обаятелен. Папаша Хит всегда утверждал: если нельзя
создать состояние, надо создать хотя бы иллюзию такового - а для этого,
конечно, требуется обаяние.
- У Малькольма Аберкромби есть состояние, но он, наверное, самый
необаятельный человек из тех, кого я знаю, - сказал я.
- Аберкромби? Это тот, которому нужен портрет Черной Леди, если я
не ошибаюсь?
- Да.
- Зачем он ему? Ужасное произведение. Мне было почти стыдно
предлагать его Тай Чонг, но у моих кредиторов дорогие вкусы, и на этой
неделе мне непременно нужно было сделать хоть немного денег.
- Он собирает ее портреты.
- Я не знал, что она позировала другим художникам.
- Она не позировала и для портрета, который вы предлагаете, -
сказал я. - Она умерла более шести тысяч лет назад.
- Ерунда, - фыркнул он. - Она была любовницей Маллаки. Насколько
мне известно, она и сейчас его любовница.
- Наверно, вы ошибаетесь, - сказал я. - Я видел ее фотографию, тех
времен, когда человечество еще не покидало Землю.
Он покачал головой.
- Может быть, вы видели кого-нибудь похожего на нее.
- Я не мог ошибиться. Я видел доказательства.
- А я не думаю, чтобы ошибался Маллаки, - ответил Хит. - В конце
концов, он писал с нее.
- Интересно, удастся ли мне поговорить с этим Маллаки, - сказал я.
- Не вижу причин, почему бы нет, - откликнулся Хит. - Конечно, его
придется разыскивать. Он живет не на Шарлемане.
- Я был бы очень благодарен.
- Подумаю, что можно сделать, - сказал Хит. - Между прочим, сколько
портретов Черной Леди у Аберкромби?
- Двадцать семь.
По лицу Хита скользнуло хищное выражение.
- Среди них есть работы знаменитых художников?
- Зачем вы хотите это знать? - спросил я.
Он обезоруживающе улыбнулся.
- Я просто поддерживаю наш разговор. Хотя может быть, вы
предпочитаете сидеть молча до самого вечера?
- Вы признались, что вы - музейный вор, - ответил я. - И я не знаю,
могу ли я ответить на ваш вопрос.
- Вы оскорбляете меня в лучших чувствах, Леонардо.
- Очень жаль, если так.
- Я очень ранимый человек.
- Не сомневаюсь, - ответил я.
- И тем не менее не хотите ничего сказать мне о коллекции
Аберкромби?
- Прежде чем ответить, мне потребуется этическое наставление от
Дома Крстхъонн.
- Крстхъонн? - повторил он. - Раньше вы назвали другое слово.
- Крстхъонн - это мой дом. Ранее я говорил о Доме Илстхни.
- Действительно, - вспомнил он. - Они ювелиры, а вы искусствоведы.
Он помолчал.
- Скажите мне кое-что, Леонардо.
- Если смогу.
- Почему вы так отличаетесь от тех ювелиров? Вы же, в конце концов,
одной расы.
- Физически мы так же похожи друг на друга, как и люди, - ответил
я.
- Может быть, у вас одно строение, но вы оранжевый с фиолетовым, и
у вас по всему телу широкие полосы. Другие бъйорнны были зеленые с
черным, с кругами.
- Люди бывают разных цветов, и все-таки все вы - люди. Наш Узор и
цвет определяют, в какой Дом из тридцати одного мы войдем, но все мы -
бъйорнны.
- Вы хотите сказать, что привязаны к профессии в зависимости от
узоров, с которыми рождаетесь?
- А разве вы, по собственному признанию, не были вынуждены заняться
своей аморальной профессией, неудачно родившись?
- Туше, - он усмехнулся и помедлил. - Но все же, если бы родители
не промотали мое наследство, передо мной открылся бы широкий выбор. А
перед вами, очевидно, нет.
- Вы говорите так, словно это ограничение; уверяю вас, что на самом
деле это не так. В каждой профессии множество занятий и дисциплин, с ней
связанных.
- Но вы должны работать именно в этой профессии, - настаивал он.
- Мы становимся частью Дома, - сказал я. - В этом разница.
- Я ее не вижу.
- В отличие от вас, мы происходим от стадных животных, поэтому в
нас преобладает инстинкт стада, мы должны чувствовать себя частью семьи.
Величайшая трагедия, которая может обрушиться на бъйорнна - родиться с
Узором, который не соответствует Узорам тридцати одного Дома.
- И часто такое случается? - спросил Хит.
- Может быть, один раз на две тысячи, - ответил я. - Такой ребенок
изгоняется и почти сразу умирает.
- По-моему, это варварство.
- Напротив. Раса стремится сохранить генетическую чистоту, а
допустить в общество без-Узорного означает накликать беду.
- Сколько же поколений у вас существует инбридинг? - спросил он.
- Вы все еще не понимаете, - сказал я. - Спаривание часто
происходит между членами разных Домов, именно для того, чтобы избежать
нежелательных последствий интенсивного узкородственного размножения. Я
так появился. Моя мать была из Дома Крилкен, а отец, чью модель я ношу -
из Дома Крстхъонн.
- Значит, вас воспитывал он?
- Меня воспитала Мать Узора.
- Я совсем запутался, - сказал Хит. - Мне казалось, что у вашей
мамы была другая модель.
- Правильно, другая. Меня передали матриарху Дома Крстхъонн - моей
Матери Узора, и ее обязанностью было проследить, чтобы обо мне
заботились и воспитывали в духе и традициях Дома Крстхъонн.
- А ваш отец?
- Что отец?
- Он имел к этому какое-нибудь отношение?
- Я никогда его не видел. Он покинул Бенитар II еще до того, как я
родился.
- Почему? Он нарушил закон, или им не понравился его выбор жены?
- Ни то, ни другое, - объяснил я. - Общество бъйорннов
матриархально. Мужчины появляются и исчезают; женщины Дома - источник
силы и стабильности. Поэтому все мужчины по достижении совершеннолетия
покидают Дом, и обычно планету тоже, чтобы не вносить раскол в
упорядоченную жизнь Дома.
- Судя по вашим словам, они, наверное, скучают по жизни в родимом
стаде.
- Отчаянно.
- Они когда-нибудь возвращаются?
- Только для размножения, или чтоб получить дальнейшие наставления
Дома, - я посмотрел прямо в глаза Хиту. - Путешествуя по галактике,
подвергаешься стольким разлагающим влияниям, что время от времени надо
возвращаться домой и очищаться в нравственных императивах бъйорннов.
Слушая меня, Хит, похоже, забавлялся.
- По-моему, меня только что оскорбили.
- Если так, нижайше приношу извинения.
- Снисходительно принимаю. Не хотите ли вернуться к разговору об
Аберкромби и его коллекции?
- Из этических соображений - не могу.
- Этика может быть такой занудной! - ехидно заметил он. - Наверное,
для бъйорнна особенно.
- Я вырос в очень гармоничном и добропорядочном обществе, - ответил
я. - Несомненно, мой рассказ был недостаточно точным.
- Вряд ли. У меня создалось определенное впечатление, что оно
подавляет некоторые проявления личной инициативы.
- Личность - ничто. Дом - все.
- Вы действительно верите этой чепухе? - спросил он.
- Абсолютно.
- Ну, через пару недель со мной у вас появится более практический
взгляд на вещи.
- Мы не пробудем вместе так долго.
- Еще как пробудем, - беспечно ответил он. - Вам надо посмотреть
картину, потом вы хотели встретиться с Маллаки. Это уже четыре или пять
дней.
- Но вы сказали две недели, - уточнил я.
- Сказал.
- На что уйдет остальное время?
- О, я уверен, мы что-нибудь придумаем, - доверительно произнес он,
и почему-то я понял, что услышу еще не один вопрос о Малькольме
Аберкромби и его коллекции.
9
Наступил вечер, а я все еще не составил мнения о Валентине Хите. Он был
человеком интересным, с ним было весело, он обращался ко мне вежливо и с
уважением, но если ему верить (а я не видел причин сомневаться в его
словах), он был совершенно аморальным преступником, который в настоящее
время скрывает украденные произведения искусства, и без сомнения,
вскорости продаст некоторые из них ничего не подозревающей Тай Чонг. Еще
прежде, чем мы спустились на первый этаж отеля "Эксцельсиор", я решил
задержаться в его обществе ровно столько, сколько понадобится на
приобретение картины Маллаки, а затем как можно быстрее вернуться на
Дальний Лондон.
- Мы наймем автомобиль, или вы предпочитаете какой-нибудь местный
общественный транспорт? - спросил я, когда мы подошли к парадной двери.
- Общественный транспорт? - переспросил он с насмешливой гримасой.
- Толкаться среди пролетариев, которые дышат вам в лицо чесноком и
дымом? Прикусите язык, Леонардо.
- Тогда я остановлю машину, - сказал я, выходя наружу.
- Позвольте мне, - сказал он, сделав знак роскошной серебристой
машине, стоявшей за полквартала от отеля.
Машина немедленно завелась и подкатила к двери.
- Моя краса и гордость, - сказал он, открывая передо мной дверцу. -
Даже зажигалка на атомной энергии. Что вы о ней думаете?
- Очень просторно, - заметил я, взбираясь на необъятное заднее
сиденье.
- Если захочется пить, есть встроенный бар, - сказал он,
присоединяясь ко мне и нажимая кнопку. Между нами вырос шкафчик с
напитками.
- Нет, спасибо.
- А еще видео с октафоническим звуком, - продолжал он.
- Как интересно.
Он нажал еще одну кнопку, и я чуть не взвизгнул, потому что все сиденье
начало вибрировать.
- Чтобы не отсидеть себе все на свете, когда слишком долго удираешь
от полиции, - пояснил он.
Потом он постучал в светонепроницаемое стекло, отделявшее нас от
переднего сиденья, и водитель-моллютеец опустил заслон.
- Да, мистер Хит? - произнес он через блок-транслятор, который
перевел его речь на чистейший земной.
- В подземный пентхауз, Джеймс, - приказал Хит.
- Слушаюсь, мистер Хит, - ответил моллютеец, снова закрываясь
стеклом.
- Что такое подземный пентхауз? - спросил я.
- Квартира под землей, - усмехнулся Хит.
- Я заметил, что вы называете водителя Джеймсом, - сказал я. - Не
думал, что у моллютейцев бывают человеческие имена.
- Не бывает. Но его настоящее имя я вовсе не могу выговорить, так
что зову его Джеймсом.
Он помолчал и добавил:
- Если я правильно помню, его предшественника звали Оскар.
- Очень приятно узнать, что вы охотно нанимаете не-землян.
- По-моему, я уже говорил, что на Шарлемане их нельзя использовать
в качестве свидетелей, - ответил Хит и опять сделал паузу. - Кроме того,
им можно платить меньше, чем людям, а я постоянно пытаюсь сократить
расходы - правда, без особого успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36