Но если ты отстанешь по собственной вине,
тебе придется выкручиваться самостоятельно.
И Фармер ответил, что он согласен "поторчать тут сегодня просто так,
посмотреть, как у на пойдут дела".
Мистер Марешаль поймал в корале одну из трех лошадей, ту светло-чалую
кобылу, и, медленно, показывая нам как это делается, надел на нее узду.
Затем он надел потник и седло с двойной подпругой. Потом все снял и снова
надел, показывая сначала.
- Ну вот, - сказал он. - А теперь вам придется попробовать самим.
Разбирайте упряжь и выводите своих лошадей.
Возникла толчея. Каждый хотел найти свою лошадь, собрать упряжь и
выбрать такое место, где можно было надеть второе на первое.
Простофиля оказался коричневой масти - что называется гнедой, и не
очень крупный. Это был, скорее, пони, а не конь, ростом не полных
пятьдесят шесть дюймов. Меня это обрадовало, потому что перед животным
покрупнее я оробела бы соответственно сильнее. Но робеть было некогда: я
едва успела встать в строй вместе с остальными, с упряжью по левому боку.
Встав перед строем, мистер Марешаль объяснил, что нужно делать.
В первый раз получилось плохо. Я надела все туда, куда, по моему
мнению, следовало, но только собралась горделиво распрямиться, как седло с
лошадиной спины исчезло. Буквально секунду назад оно сидело как влитое, но
- съехало, хотя я могла бы поклясться, что прикрутила его довольно туго.
Решив попробовать снова, я расстегнула чересседельник - ремень,
идущий под брюхом лошади для крепления седла, поправила седло и снова
затянула ремень. И в этот момент ко мне подошел мистер Марешаль.
- Дай-ка я тебе кое-что покажу, - сказал он и вдруг сильно пнул
Простофилю коленом в брюхо. Лошадь издала громкое "уффф", воздух вышел, и
мистер Марешаль сильным рывком затянул подпругу. Лошадь посмотрела на
него, явно не одобряя. - Он будет надуваться каждый раз, если ты будешь
позволять, - сказал мистер Марешаль. - Ты должна дать ему понять, что ты
умнее.
Седланием и расседлыванием мы занимались еще не меньше часа, пока не
исчерпали дневную программу. По пути домой я спросила Джимми, что он обо
всем этом думает. (В нашем челноке ехало еще полдюжины ребят.)
- Марешаль мне нравится, - ответил Джимми. - Наверняка он и дальше
будет о'кей.
- Он не верит во всякую ерунду, мне это тоже нравится, - сказала одна
из девочек. - Значит, мы не будем терять времени зря.
С нами был и Фармер. Тот самый, который уже умел ездить верхом.
- А я время потерял, - заявил он. - Сегодня Марешаль ничего нового
для меня не показал. Только всякую чепуху.
- Для тебя, может, это и чепуха, - парировал Джимми, - но остальные
кое-чему научились. Если ты все знаешь, так не приходи, Марешаль же тебе
говорил.
- Может, и не приду. - Фармер пожал плечами.
Пересев в горизонтальный челнок, который шел в Гео-Куод, я сказала
Джимми:
- Знаешь, я немного разочарована...
- Марешалем?
- Нет, всем этим днем. Я ждала чего-то большего.
- Чего?
Я бросила на него взгляд.
- Тебе доставляет удовольствие меня подначивать, да?
Джимми пожал плечами:
- Мне просто хочется знать, что ты имеешь в виду, если ты вообще
имеешь что-нибудь в виду.
- Ну так вот, мистер Умник, я имела в виду, что все это выглядело
слишком уж ординарно. Слишком деловито. Лучше даже сказать -
недраматично...
- Говорят, Шестой Класс всегда скучный. Месяца через три, когда мы
пройдем основы, тренировки будут интересней.
С минуту мы ехали молча, пока я обдумывала сказанное. А потом
заявила:
- Нет, не думаю. Держу пари, все останется по-прежнему - неважно, в
каком классе мы будем заниматься. Все будет так же буднично.
- Какая муха тебя укусила?
- Никакая. Просто я больше не верю в приключения.
- Когда ты это решила?
- Только что.
- Потому что сегодняшний день не был "драматичным"? А разве поездка
на Грайнау - не приключение?
- Ты считаешь, быть сброшенной в большую лужу вонючей воды - это
приключение? - Я презрительно фыркнула. - А у тебя когда-нибудь были
приключения?
- Нет, кажется. Но это не значит, что их не существует.
- Разве?
Джимми покачал головой.
- Не знаю, что с тобой случилось. Должно быть, у тебя плохое
настроение. Кстати, готов заключить пари, что организую настоящее, крутое
приключение. Только надо постараться.
- Как? - бросила я вызов.
Он упрямо замотал своей рыжей головой.
- Пока не знаю. Но держу пари, что смогу организовать.
- О'кей, - согласилась я. - Пари принято.

Корабельная Ассамблея, как и большинство других массовых мероприятий,
проходит по определенному сценарию. Кто-то должен присматривать за
организацией дела, чтобы всем хватило стульев, чтобы работали микрофоны, и
прочее. Теоретически, этим может заниматься любой человек, на которого
взвалят эту работу, но окончательные решения принимает тот, кто
председательствует на Ассамблее - в данном случае мой Папа. Я думаю, он и
сам был заинтересован в том, чтобы на этой Ассамблее, первой, которая
проходила под его началом, все прошло гладко.
В тот вечер, когда должна была собраться Ассамблея, ко мне в гости на
ужин пришла Зена Эндрюс. Так уж получилось, что мы с ней подружились. У
нее осталась привычка временами скулить, но это не самый худший изъян в
мире, и смелость у нее все-таки была.
Мы еще не принялись за десерт, когда раздался звонок в дверь. Это
пришел мистер Табмен.
- Ты просил зайти в шесть тридцать, - оправдываясь, произнес он,
видя, что мы еще не закончили ужин.
- Все в порядке, Генри, - успокоил его Папа. - Я уже почти готов.
Миа, ты знаешь, где находится десерт. Когда поедите, вымой тарелки и
поставь их на место.
- Зачем ты мне напоминаешь? - обиделась я.
- Извини, - ответил он. - Просто не так уж много времени прошло с тех
пор, как мне незачем стало напоминать. Это старая привычка. - И Папа с
мистером Табменом отправились на Второй Уровень.
На десерт был пломбир. Мы принялись за него, и Зена спросила:
- А чего это вдруг собирается Ассамблея? Мои папа с мамой идут туда,
но зачем, они мне не объяснили.
- Об этом же все вокруг говорят. Я думала, ты знаешь, - удивилась я.
- А вот и не знаю, - сказала она. - Я не слежу за подобными вещами.
Пари держу, ты раньше тоже не обращала на них внимания, пока твой Папа не
стал Председателем Совета Корабля.
- Ну пусть не следила, но вообще интересовалась.
И я рассказала ей все, что знала сама.
- Ерунда какая. - Зена пожала плечами. - Они всегда могут избавиться
от ребенка. Все равно она не смогла бы тайком родить и вырастить его.
По-моему, здесь слишком много шума из ничего.
- Это дело принципа, - сказала я.
Зена опять пожала плечами и вернулась к пломбиру. Это у нее была уже
вторая порция. Казалось, она вообще все на свете воспринимает проще, чем
я.
Доев и выбравшись из-за стола, Зена уселась на полу в моей спальне и
принялась методично разбирать одну из моих кукол. К счастью, она и
предназначалась для разборки. Требовалась только осторожность - кукла была
деревянная, старая и растрескавшаяся. По происхождению она была русской и
попала в нашу семью очень давно, еще на Земле. Внутри большой куклы
помещалась другая, поменьше, которая разбиралась тоже, а всего там было
целых двенадцать кукол, одна в другой. На такую игрушку человек тратит
уйму времени.
Сидя на постели и скрестив ноги, я наигрывала на старинной игрушечной
флейте, которую обнаружила пару месяцев назад, простенькую мелодию. Ничего
более сложного у меня не получалось, для этого нужно было быстрее двигать
пальцами, а этого-то я и не умела. Но и так выходило неплохо.
- Тебе нужен этот шум? - спросила Зена.
- "Тот, у кого нет музыки в душе, - проговорила я, - того не тронут
сладкие созвучья". - Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить дальше. -
"...Способен на грабеж, измену, хитрость..."
- Что это значит?
- Это цитата. Из Шекспира.
- Если ты имеешь в виду меня, - сказала Зена, - то не по адресу. Я
музыку люблю.
Я снова взялась за флейту.
- Ну так это - музыка.
- Тебе бы стоило попрактиковаться наедине, пока ты не научишься
играть.
Я подпрыгнула, отложила флейту, перескочила через Зену на пол, чтобы
добраться до видика, и включила первый канал.
- Ассамблея уже началась.
Зена бросила на меня кислый взгляд.
- Мы что, обязаны это смотреть?
- Мне и Джимми полагается, - ответила я.
- То есть Джимми Дентремонту?
- Да.
- Ты проводишь с ним много времени?
- У нас один учитель, и мы в одном классе выживания, - ответила я.
- О, - произнесла Зена. Она расставила кукол в ряд. - Он тебе
нравится? Мне он всегда казался слишком ушедшим в себя.
- Не знаю, - ответила я. - Он умный. И вообще - нормальный парень.
Я плюхнулась на пол и прислонилась спиной к постели. На экране видика
Ассамблея должна была вот-вот открыться.
- Всегда успеем выключить, если будет неинтересно, - сказала я.
Следующие два часа мы наблюдали за Ассамблеей.
Казалось, все заранее знали суть вопросов, требующих разрешения.
Оставалось только изложить дело представителям обеих сторон, задать
вопросы из зала, вызвать свидетелей, задать еще несколько вопросов для
проформы и окончательно проголосовать. Таков протокол. Папа, как
Председатель, сам в спор не ввязывался.
За Корабль выступил мистер Табмен. Еще один член Совета, мистер
Персон, подал прошение за другую сторону. В число свидетелей входили
Корабельный Евгеник, юрист, назвавший параграф нарушенного закона, Алисия
Макриди, которая выступала сама за себя, и несколько людей, знавших ее и
выступавших в ее пользу.
Совет и свидетели сидели за столом в центре амфитеатра. Каждый
взрослый на Корабле имел собственное кресло в зале и мог попросить слова,
если хотел. Теоретически Ассамблея могла длиться часами, но это-то и было
заботой Папы. Он руководил Ассамблеей, заставляя свидетелей говорить
побыстрее, и прекращал ненужную болтовню, предоставляя, однако, равное
время для выступлений обеим сторонам. Как Председатель Совета он не должен
был отдавать предпочтения ни одной из них, и, насколько я понимала, он так
и делал, хотя в данном случае я знала, каким было его собственное мнение.
За него говорил мистер Табмен.
Воистину, стороне Макриди нечем было крыть. Им оставалось лишь подать
просьбу о снисхождении. Алисия Макриди заплакала даже, но Папа заставил ее
прекратить.
- Итак, мы все согласны, - заявил мистер Персон, - что это был глупый
поступок. Что же еще обсуждать? Алисия Макриди - гражданка этого Корабля.
Она прошла через Испытание. Она имеет такое же право жить здесь, как и
любой из нас. Вы все видели, как она унижалась сейчас перед вами. Без
сомнения, такое просто не может произойти вновь. Это была ошибка,
сделанная в минуту слабости, но она повлекла за собой чистосердечное
раскаяние. На этом я предлагаю поставить точку в деле Алисии Макриди.
Мистер Табмен в ответной речи говорил куда резче, чем я ожидала:
- Можно, конечно, ничего не добавлять к сказанному, но есть несколько
поправок, которые я хотел бы сделать. Если то, что мистер Персон называет
"публичным унижением", - наказание, то Макриди причинила его себе сама, и
его смело можно сбросить со счетов. Дело мисс Макриди можно было решить на
Совете. Вынести его на Ассамблею - ее собственный выбор. А во-вторых, это
так называемое раскаяние. Раскаяние, если разобраться, чересчур легко ей
далось, и, значит, его тоже можно спокойно сбросить со счета. "Ошибка,
сделанная в минуту слабости"? Едва ли. Ей потребовалось больше месяца
трудиться своими половыми органами, чтобы забеременеть. Вряд ли здесь
можно говорить о "минуте" слабости - так что забудьте и об этом тоже. Но
есть и еще кое-что. Тут речь идет об основном принципе. Мы - крошечный,
бесценный островок, затерянный во враждебном океане. Мы избрали такой
образ жизни, который, если ему неукоснительно следовать, позволит нам
уцелеть и продолжить род. Но если мы будем нарушать свои же законы, мы не
выживем. Алисия Макриди сделала выбор. Она решила родить пятого ребенка,
несмотря на то, что Корабельный Евгеник не дал на то разрешения. Это был
выбор между ребенком и Кораблем, и выбор сделан. Он должен повлечь за
собой последствия, о которых Алисия Макриди знала, когда делала свой
выбор. Будем ли мы справедливы к ней и к себе самим, если не встретим сами
и не поможем ей встретить лицом к лицу эти последствия? Мы не варвары. Мы
не станем убивать ни мисс Макриди, ни ее ребенка, который еще не рожден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37