По крайней мере,
Хельге и Ральфу больше нравилось управлять парусом, чем сидеть со мной
рядом. Хотя это могло быть оттого, что они считали своей обязанностью
заводить со мной разговоры, а это им было трудно.
- Э-э-э, как ты думаешь, наши отцы поладят? - спросил Ральф.
Я сглотнула, стараясь обуздать желудок, и ответила:
- Не знаю. Понятия не имею, о чем они собрались вести торг.
Он удивленно посмотрел на меня.
- Как это, ты не знаешь?! Мы вкалываем на копях, добываем для вас
вольфрамовую руду, везем ее за тридевять земель, а ты об этом понятия не
имеешь?!
- Почему вы не... - Осекшись, я изо всех сил ухватилась за борт
лодки, стараясь сохранить самообладание при виде неожиданно раскрывшейся
перед нами бездны между волн. - Почему... вы не добываете эту штуку, как
ее там, сами для себя?
- Мы не знаем, как ее очищать, - зло ответил Ральф. - Вы, с Корабля,
не открываете нам, как это делается. Мы с вами торгуем, но вы даете нам
только крохи информации.
В это время мы опять делали поворот, готовясь пройти последний
отрезок пути до пирса.
- Как же иначе, - сказала я. - Мы уже столько лет храним знания - с
тех пор, когда была уничтожена Земля. Если бы мы отдали их все вам, чем бы
мы стали торговать?
- Мой папа говорит, что все вы паразиты, - заявил Ральф.
- Вы живете нашим тяжким трудом. Хапуги вы, вот и все.
- Мы не паразиты, - возразила я.
- Если бы дела делались справедливо, то мы бы жили, как короли, а не
вы.
- Если мы живем, как короли, то почему ты раньше говорил, что мы
теснимся в переполненных клетках?
На мгновение мой вопрос сбил его с толку, но только на мгновение:
- Потому что вам нравится жить, как свиньям, вот почему. Я ничего не
могу поделать, раз вам нравится жить, как свиньям.
- Если здесь и есть поблизости какие-то свиньи, то это вы, грязееды,
- сказала я.
- Что-о?!
- Грязееды!
- Хапуга! Почему бы тебе не принять ванну?! - Ральф сильно толкнул
меня в грудь.
Несмотря на нашу ссору, он застал-таки меня врасплох.
Я кувырнулась за борт.
Ощущение от погружения в воду было невероятным. Она была холоднее
воздуха, но к этому я почти сразу привыкла. Хуже оказалось другое:
окунувшись, я набрала ее полный рот - мерзкой, грязной и горькой гадости.
Я вынырнула на поверхность, и пока откашливалась и отплевывалась,
лодка прошла мимо. Мельком я заметила на лице Хельги удивленное выражение,
но потом мне стало не до того. Я поплыла к пристани, выкашливая попавшую в
горло воду. К удивлению моему, шок и удушье привели в чувство
разыгравшийся желудок.
Хотя, если бы у меня был выбор, я предпочла бы другой способ.
Хельга отвернула парус от ветра и повернула румпель. Теперь
"Гуакамоль" дрейфовал, мягко раскачиваясь на волнах.
- Тебе помочь? - крикнула Хельга.
- Нет! Сама доплыву!
Одета я была легко, хотя свободные рукава, намокнув, доставляли
некоторые затруднения. Раньше я плавала только в бассейне, но тут
обнаружила, что держаться на поверхности не так уж и сложно. Нужно только
стараться не нахлебаться этой мерзкой воды.
До лестницы я добралась как раз, когда они привязывали свой
"Гуакамоль". Рухнув на причал и забрызгав водой доски, я следила, как
тридцатью футами ниже Ральф и Хельга спускали парус и прикручивали утлегер
у соседнего пирса.
Дождавшись, когда они закончили, я поднялась с досок и подошла к ним
поближе. Гравитация отняла у меня много сил.
Ральф поднимался наверх, на лице у него было виноватое выражение. Но
только он собрался шагнуть на причал, как я, ухватившись обеими руками за
выступавшую часть лестницы, уперлась ему сандалией в живот и толкнула изо
всех сил. Ральф выпустил поручни, взмахнул руками, но, поняв, что не
сумеет удержаться, крутанулся на месте, чтобы скорректировать падение, и
полетел вниз, плавно войдя в воду рядом со своей лодкой. Я понаблюдала,
как он выплывает, потом перевела взгляд на Хельгу.
Она замотала головой.
- Я ничего тебе не сделала...
Ральф ухватился за корму "Гуакамоля" и забрался на нее, с бешенством
глядя на меня.
- Я великолепно провела с вами время, - сказала я. - Вы обязательно
должны побывать на Корабле, я обязательно покажу вам наши
достопримечательности...
И, развернувшись, пошла прочь, оставляя за собой мокрые следы. Я не
оглядывалась назад, пусть они сами решают свои проблемы.
Откинув со лба мокрые волосы, выжав воду из рукавов и отряхнувшись
как можно тщательнее, я двинулась вверх по той улице, по которой мы
спускались к морю. Прохожие провожали меня взглядами - надо полагать, я
представляла собой сногсшибательное зрелище: странная девочка в дурацкой
одежде, с которой ручьями течет вода... Я понятия не имела, куда идти, где
находится разведкорабль, но, как оказалось, это было неважно. Не успев
подняться на вершину холма, я наткнулась на этого монстра, этого динозавра
Джорджа Фахонина. Он разыскивал меня, и, удивительное дело, я была почти
рада его видеть.
- Что с тобой случилось? - спросил он.
К тому времени вода с меня уже не капала, но я была уверена, что
выгляжу как выуженный из лужи, наполовину утонувший котенок. Причем
основательно перепачканный.
- Мы ходили на море купаться, - соврала я.
- А. Ну, пошли на Корабль, там мы тебя высушим.
Я зашагала с ним рядом, стараясь попасть в ногу. Несколько минут мы
шли молча, потом Джордж сказал:
- Знаешь, я действительно не хотел тебя смущать тогда. Я не стал бы
делать так нарочно.
- Теперь это не имеет значения, - ответила я. - В следующий раз
только, пожалуйста, убедись, что выключил все, что нужно.
- Договорились, Миа. - Джордж улыбнулся.
Мы вернулись на Корабль, и я сразу отправилась в туалет и включила
подачу горячего воздуха в сушилке. Через пару минут я уже полностью
высохла. С аппетитом поев - несмотря на морскую болезнь, я здорово
проголодалась, - я почувствовала себя гораздо лучше. Ничто не может
сравниться с ощущением сытого желудка.
Когда вернулся Папа, снаружи была уже ночь, хотя по корабельному
времени недавно пробило полдень. С наступлением темноты постоянно
пополнявшаяся толпа зевак разошлась по домам, как я полагаю, поужинать.
Папино возвращение прошло без оркестра.
Заслышав стук копыт, я вышла из Корабля, остановившись на верхней
ступеньке трапа. Один из членов экипажа спустился вниз, и Папа с мистером
Табменом передали ему лошадей. Затем они повернулись к сопровождавшему их
мистеру Дженнаро. Меня они так и не заметили.
- Вы обещаете, что это несчастье не повлечет никаких изменений в
нашем соглашении? - спросил Дженнаро обеспокоенным голосом.
- Даю слово, - улыбнулся Папа. - Вы принесли извинения, и я
совершенно уверен, что моя дочь уже получила свое удовлетворение, столкнув
вашего мальчика в воду. И давайте забудем обо всем этом. Наш грузовик
прибудет за рудой на следующей неделе...
Я не стала дослушивать до конца, повернулась и ушла на Корабль. На
душе у меня потеплело: Папа не сердился на меня.
- Чего ты ухмыляешься? - спросил Джордж.
- Так, ничего, - ответила я.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВНУТРИ РОДНОГО МИРА
Мы взлетели с Грайнау почти сразу, как Папа поднялся на борт
разведкорабля. Он, мистер Табмен и я сидели в креслах в центре нижнего
отсека. Трое членов экипажа играли в карты, а Джордж Фахонин был наверху и
вел Корабль.
Я испытывала тихое довольство собой. С одной стороны, конечно, мое
поведение на Грайнау было одной сплошной ошибкой, но мне не хотелось
смотреть с этой стороны. Пусть я допустила кучу промахов по части такта и
здравого смысла, но в стратегическом плане, так сказать, это не имело
никакого значения.
Наверно, я заслуженно пребывала в хорошем настроении. Меня просто
переполняла радость открытия: я могу встретиться с грязеедами на их
собственной территории и, если уж не поведу себя самым лучшим образом, то
хоть не попаду в дурацкое положение.
Словно та девочка, которая впервые узнала о том, как развести костер,
что такое принцип рычага и впервые же осмелилась попробовать заплесневелый
козий сыр, обнаружив, что это "рокфор", я открыла для себя нечто абсолютно
новое в мире - уверенность в себе.
Да, я совершила ошибки. _У_ж_е_ совершила. И если бы Папа стал мне за
них выговаривать сейчас, я бы все равно не смогла их исправить. Но
уверенность в себе оказалась бы мертворожденной.
Но Папа только курил и улыбался.
Меня же мучило любопытство, и я решила расспросить его, что он думает
о Ральфе Дженнаро и его высказываниях.
- Мой тебе совет, не беспокойся об этом, - сказал Папа.
- Даже слушать грязееда не стоит труда, - вставил мистер Табмен. - У
них нет никакой перспективы. Живут себе в своих ограниченных мирках, а что
происходит на свете - не понимают.
- Я бы хотел, чтобы ты не употреблял этого слова, Генри, - сказал
Папа. - Оно такое же бессмысленное, как и то глупое слово, которое
подцепила Миа. Как сказал тот мальчик?
- Хапуги.
- М-м-м, да. Оно самое. Для обмена оскорблениями нет причин. У нас
свой образ жизни, у них - свой. Я бы не стал жить, как они, но не уважать
людей только из-за этого мне кажется непорядочным. Я уверен, среди них
есть и хорошие люди.
- Это все потому, что у них нет будущего, - повторил мистер Табмен. -
Держу пари, именно сейчас Дженнаро жалуется своим, что ты его надул.
- Может быть, - согласился Папа.
- Но ты ведь не обманывал его, Папа? Он же был счастлив, что вы
готовы заключить с ним сделку.
- Откуда ты знаешь?
- Услышала, когда вы приехали.
- Отсутствие перспективы, - опять сказал мистер Табмен. - Он
отвратительно торгуется, и испугался, что твой отец разозлится из-за
твоего приключения. Дженнаро сдался раньше, чем должен был. Тогда-то он
был счастлив, но сейчас уже жалеет, что продешевил.
Папа кивнул и снова набил трубку.
- Не вижу никаких причин беспокоиться за него о его интересах. Моя
точка зрения - чем меньше мы делаем для колонистов, тем быстрее они
научатся следить за собой сами. И это будет для них наилучшим выходом. Тут
у меня разногласия с мистером Мбеле. Он верит в исключения из правил, он
хочет, чтобы мы относились к колонистам лучше, чем к себе. Я этого не могу
принять.
- Должен признаться, Майлс, я научился торговать, наблюдая за тобой,
- заметил мистер Табмен.
- Спасибо, Генри. Но ты станешь плохим торговцем, если будешь
недооценивать людей, с которыми имеешь дело. И ты, Миа, допустишь ошибку,
если недооценишь такого человека, как мистер Мбеле. Его принципы светлы,
но часто он видит лишь один путь к цели.
Мистер Табмен через несколько минут отошел и подсел к игрокам в
карты. Я решила пойти наверх.
Я встала, и Папа, вынув изо рта трубку, взглянул на меня. Трубка
погасла, но он этого не замечал.
- Идешь послушать еще одну сказку?
- Не знаю... Может быть, - ответила я и, поднявшись в купол,
оставшуюся часть перелета провела с Джорджем.
Итак, я вернулась домой, в Гео-Куод. Обдумав со временем происшедшее,
я поняла, в чем заключались, по крайней мере, некоторые из моих ошибок. Но
не почувствовала стыда.
Я сидела в неудобной позе в большом и мягком кресле и ждала Джимми
Дентремонта. Я особенно не волновалась, испытывая лишь некоторую
неловкость. Гостиная инта Гео-Куода, в которой я сидела, была очень похожа
на гостиную моего собственного бывшего интерната. Сходство не раздражало,
но я была тут посторонней - и оттого чувствовала себя скованно. Если вы не
поняли этого до сих пор, то я должна сказать, вернее, напомнить, что
всегда предпочитаю быть хозяйкой положения.
Комната была обставлена неплохо, но как-то безлико. Индивидуальность
помещения возникает обычно вследствие личной привязанности к нему хозяина,
его заботы, его интереса, и в чем большей степени комната является общей,
тем менее она индивидуальна. Моя собственная комната у нас в доме гораздо
индивидуальней нашей гостиной, а та, в свою очередь, индивидуальней, чем
спальня в этом инте (я, правда, их не видела, но отлично помнила, как
выглядят спальни в интернате) и тем более чем комната, в которой я сидела
сейчас. А если вы находитесь в казенных до отвращения четырех стенах, в
которых к тому же присутствуют знакомые друг с другом, но совершенно
посторонние для вас люди, то чувство отчужденности усиливается во много
раз.
Войдя и оглядевшись, я остановила какую-то малолетку, девочку лет
восьми, из местных.
- Где тут Джимми Дентремонт?
- Должен быть наверху, - ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37