- То голубых
роз не бывает, то такая рыба не водится. Однако же вот они!
- Это-то и странно...
- Разве это не факт? - продолжал я. - И чего я перед ним
оправдываюсь!
- Рыбу, положим, ты мог купить в магазине, - бесстрастно произнёс
Василий, - а розы...
Тут вмешалась Маша.
- В магазине? - с сомнением покачала головой она. - Скорее поверю,
что в нашем пруду завелись крокодилы. Нет, Василёк, чудес не бывает.
- Ну, как знаете, - недовольно буркнул Василий, допивая кофе и
вставая. - Но твоя легенда, отец, не имеет под собой реальной основы. Лучше
не распространяйся об этом - всё равно не поверят... Пока! Буду поздно.
- Стой, Васька! - гаркнул я, но того уже и след простыл. - Вот
стервец...
- Знаешь, Коль, а он прав, - сказала Маша, убирая посуду со стола, -
всё это действительно смахивает на чудо. Может быть, ты что-то скрываешь? -
И она пристально посмотрела мне в глаза.
Я похолодел.
- Нечего мне скрывать, - проворчал я и отвернулся.
- Ну и ладно, - сказала она со вздохом и улыбнулась. - А розы,
действительно, прелесть. Ах, как пахнут!..
"Интересно, - подумал я, заканчивая завтрак, - о чём она сейчас
думает?" По прибытии на Землю я ещё ни разу не воспользовался возможностью
прочесть чьи-нибудь мысли. Сейчас как раз представился случай.
Мысли жены читать было интересно. Не все, конечно, а лишь те, что
касались лично меня. После двадцати лет супружеской жизни, к великой своей
радости, я узнал, что моя дорогая супруга всегда была верна мне и ни разу
не изменила. Ко мне она относится весьма критически, многое прощает,
предпочитая затушить искру назревающего раздора, нежели раздуть её и
превратить в пожар, считает меня главой семьи и в то же время гдето в
глубине души относится ко мне как к ребёнку. По поводу последней рыбалки
никаких особенных мыслей у неё не было. Как всегда во время моих
субботне-воскресных отлучек, она волновалась, но, привыкшая к тому, что у
нас в семье никогда ничего не случается, волновалась скорее по традиции,
машинально, нежели под воздействием каких-то конкретных причин. Правда,
когда к десяти часам вечера я не вернулся, подсознательное волнение
переросло во вполне осознанную тревогу. Но в десять часов она, как обычно,
легла спать, хотя тревога в её душе осталась. Даже в снах её сквозило
беспокойство. (Я с удивлением обнаружил, что могу "просматривать" чужие
сны.) Недоумение вызвал громадный осётр, и уж совершенно небывалый взрыв
эмоций произошёл при виде космических роз. Здесь мыслей не было почти
никаких, зато чувства били фонтаном. Радость и восторг, восхищение и
неподдельное изумление, сомнение в реальности чудесного видения и искренняя
благодарность соперничали в её душе, не оставляя места для дурного
настроения и подготовленных заранее нравоучений по поводу моего позднего
приезда с рыбалки. Женщины вообще любят цветы, а она их любила в
особенности - наверное, потому, что так редко получала их в дар. Где, у
кого и как я достал эти розы, существуют ли такие в природе, водятся ли в
Истринском водохранилище осетры - всё это Машу не интересовало. Вернее,
интересовало, но не настолько, чтобы ставить под сомнения слова мужа. Раз
муж сказал - значит, так оно и есть. И потом, не всё ли равно, где я достал
эти цветы? Главное, что достал - для неё...
Я читал мысли жены и мне становилось гадко. Наверное, я сильно
покраснел. Подглядывание в замочную скважину всегда претило моей в общем-то
благородной натуре.
Маша вертелась у зеркала, собираясь на работу, и что-то тихонько
напевала. Да, знала бы она сейчас, что её мозг коварно прощупывается
телепатическими щупальцами мужа!
Я окончательно смутился. Я чувствовал, что поступил некрасиво, даже
подло, и тут же, сидя на кухне, поклялся никогда больше не копаться в
мыслях и чувствах супруги без её ведома. Принятое решение принесло мне
некоторое облегчение. Я встал, подошёл к жене и нежно обнял её за плечи.
- Прости, - шёпотом сказал я.
- За что? - удивилась она, оборачиваясь.
Я промолчал, слегка пожав плечами. А по комнате носился божественный
аромат неземных цветов. Она шумно потянула носом, и на её губах заиграла
блаженная улыбка. Подбежав к серванту, она, словно пчёлка, заглянула в
каждый цветок, слегка повернула вазу и посмотрела на меня. Глаза её
светились счастьем.
- Спасибо, милый! Я рада, что ты не забыл про наш день...
Часы пробили половину восьмого.
- Ой! - испуганно вскрикнула Маша. - Я же страшно опаздываю! Всё,
бегу! Пока, Коленька...
Она чмокнула меня в щёку и выскочила за дверь.
Я тупо глядел ей вслед. Какой же я болван! Хуже! Бесчувственный,
чёрствый кретин! Осёл! Как я мог забыть! Ведь сегодня четырнадцатое мая -
годовщина нашей свадьбы! Двадцать лет совместной жизни...
Подводя итог прожитым вместе годам, я вдруг понял, что всё это время,
все двадцать лет, был счастлив - счастлив так, как бывает счастлив человек,
проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни радости побед, ни горести
поражений, ни внезапности потрясений. Кто-то, может быть, скажет, что это
не жизнь, а прозябание (кстати, Арнольд именно так и выразился), что
счастье в борьбе, а не в тишине и спокойствии. Всё это верно - но только
отчасти, считал я. Не всем же, в конце концов, бороться, надо же кому-то и
жить! Просто жить, не загромождая свой мозг решениями глобальных проблем. У
меня есть сын, Василий, неплохой, в принципе, парень, и жена, Маша, о
которой я, чего греха таить, так часто забывал. Вот и сейчас... Как я мог
забыть! Хорошо, что она этого не заметила, решила, что эти необыкновенные
цветы я достал специально к нашему юбилею. Нет, что ни говори, а Арнольд
Иванович оказал мне неоценимую услугу. Как знал, что у меня двадцатая
годовщина свадьбы! А может, и правда знал? Что ему стоило поворошить мою
память и выудить оттуда сведения о свадьбе и, в частности, дату регистрацию
брака? Ровным счётом - ничего.
Часы пробили восемь. Я спохватился и, подцепив указательным пальцем
дипломат, вылетел на лестничного площадку.
День был хотя и солнечный, но холодный. Дул северный ветер и гнал
куцые облака на юг. На углу пятиэтажки стоял газетный киоск, где работала
тётя Клава, наша соседка по подъезду. Долгие годы она снабжала меня
дефицитной периодикой, оставляя специально для меня нужные мне экземпляры,
а я помогал ей по дому чем мог: она ведь жила одна. Но сейчас, вместо
обычной приветливой улыбки, тётя Клава одарила меня сердитым взглядом
из-под насупленных бровей и высокомерно поджатыми губами. Я оробел.
- Здравствуйте, соседушка, - сказал я настороженно. - Для меня ничего
нет?
- Какая я тебе соседушка! И не стыдно в глаза смотреть? Здоровый
мужик, а позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да
ещё домой пьяный заявился. Думаешь, я не знаю? Я, братец ты мой, всё знаю,
всё видела!
Я стал белее бумаги, а киоск "Союзпечати" поплыл куда-то вдоль улицы.
- И нечего мне тут бледнеть! Нашкодил, так держи ответ! А жена ведь
верит ему! На рыбалку он ездил... Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а
всё туда же...
Первый шок прошёл. Я взял себя в руки, но ещё не решил, как себя
вести с этой вздорной старухой - разыграть ли оскорблённую невинность или
обернуть всё в шутку. Тон тёти Клавы вдруг резко изменился.
- Ну, хватит дуться, - добродушно сказала она, доставая из-под
прилавка пачку газет и журналов. - Не сержусь я боле. Мне-то, в общем, дела
нет до твоих похождений. Бабу твою жалко, хорошая она, работящая. Да и ты,
видно, мужик неплохой, только... Ничего жена-то? Молчит? Не догадывается?
Я всё-таки решил возмутиться.
- Да что вы такое говорите, тётя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я...
Да никогда! Провалиться мне на этом самом месте, если вру!
- А, все вы так говорите, - махнула она рукой. - На вот, я тебе тут
подобрала на твой вкус и цвет. И "Футбол", и "Советский спорт", и "Англия".
А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его.
У меня перехватило горло, а ноги стали ватными; единственным моим
желанием было исчезнуть, раствориться в воздухе, превратиться в собственную
тень.
- С к-каким Ар-рнольдом? - заикаясь, прохрипел я.
- Да вон из того дома. - Тётя Клава ткнула пальцем в фонарный столб.
- Слышала я, как ты с ним вчера прощался и по имени его называл. Вот я и
догадалась, ведь Арнольд у нас здесь один, имя-то, поди, такое не каждый
день встретишь. Жаль только, не видела я вас, темно очень было. Но голос
его узнала, часто здесь околачивается.
Я облегчённо вздохнул.
- Да не тот это Арнольд... - начал было я, но в этот момент мне на
голову упало что-то небольшое и твёрдое, больно ударив меня по макушке,
потом отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и, оторопев
от удивления, поднял золотой царский червонец, совершенно новый и нигде не
потёртый, словно только что вышедший с монетного двора.
- Папаша, таймер на ходу? - послышался сзади грубый, скрипучий бас.
- А? - испуганно вскочил я, машинально пряча монету за спину. Тётя
Клава ехидно захихикала.
Обладатель противного баса был одет в "варёные" джинсы, яркий,
морковного цвета, свитер и тёмные цейсовские очки. Но не его одеяние
заставило меня вздрогнуть аж до кончиков ушей. Незнакомец начисто был лишён
подбородка и бровей. Я понял, что передо мной инопланетянин. Оттуда, с
Большого Колеса.
- Я... э-э... вы оттуда? - пролепетал я шёпотом. - Прилетели?..
Может, я что-то не так... не того?..
- Ты часом не сбрендил, папаша? - пробасил инопланетянин и, махнув
рукой, ступил на мостовую.
- Осторожно! - крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ, гружённый
ржавыми трубами, налетел на инопланетянина и сшиб его. Я зажмурился и до
крови закусил нижнюю губу. Когда я вновь открыл глаза, всё было тихо. Ни
КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков. Прохожие как ни в чём
не бывало торопились по своим делам, а тётя Клава спокойно и непринуждённо
беседовала с клиентом об исчезновении сахара и предстоящем визите Рейгана в
Москву.
"Показалось, что ли?" - недоумевал я, садясь в подошедший автобус.
- Николай Николаевич! - крикнула мне вдогонку тётя Клава. - Прессу
забыли!
Но я уже не слышал её. Я стоял на задней площадке "Икаруса" и был
похож на человека, над которым поработал первоклассный гипнотизёр: я ничего
не видел, не слышал, не чувствовал. "Что же это было? Что же это было?" -
неустанно спрашивал я себя, но ответа не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой
непосредственный начальник, высокий, тучный мужчина лет пятидесяти со
строгим голосом, обширной лысиной (но моя всё равно была больше) и большими
очками на крупном носу, при виде меня покачал головой и демонстративно
посмотрел на часы. Я виновато развёл руками и произнёс дежурное оправдание:
"Транспорт!", на что завлаб согласно кивнул. Считалось, что после этого
кивка опоздавший реабилитирован. Я возвестил общее "Здрасьте!", плюхнулся
на скрипнувший подо мной стул и приступил к своим непосредственным
обязанностям.
Но не прошло и пяти минут, как мои мысли вновь вернулись в русло
событий часовой давности. Безбородый инопланетянин в морковном свитере
никак не выходил у меня из головы. "Сшибла его машина или нет? - думал я. -
Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто ничего не
заметил? А если нет... Если он не попал под этот чёртов КАМАЗ, то был ли он
вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И ещё этот червонец..."
Я разжал руку. Золотая монета 1912 года выпуска удобно лежала в моей
пятерне и в её реальности мог усомниться лишь слепой или идиот. Ни тем, ни
другим я себя не считал. "Значит, был, - решил я. - И, значит, его сшибли.
Или не сшибли?.." И опять тот же круг вопросов, на которые никак не
находилось ответов.
- Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? - раздался вдруг
над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы вполне
определённой наружности и совершенно неопределённого возраста. Относительно
её возраста существовал ряд поразительнейших гипотез, но все они сводились
к одному: сорок ей уже было, восьмидесяти ещё нет, а где именно на этом
интервале лет она в данный момент застряла, неизвестно, пожалуй, даже ФБР.
Работала она старшим экономистом.
- Ну-ка, покажите! - потребовала она игриво, пытаясь скрыть за
фамильярностью своё беспредельное любопытство.
"Сейчас, разбежалась", - со злостью подумал я и спрятал руку с
монетой в карман.
- Ай-яй-яй! Нехорошо, Николай Николаевич, - укоризненно покачала
головой Тамара Андреевна. - Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с
изображением Горького. Ну покажите!
В этот момент дверь отворилась, и в лабораторию ввалился запыхавшийся
Завмагов, здоровенный круглый детина на исходе четвёртого десятка лет,
сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный футбольный болельщик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23