). Но вот она что-то
обнаружила, аккуратно разгладила страницу рукой, подняла на меня хитрые
глаза и ласково так поманила пальчиком.
- Иди сюда, соседушко, - пропела она ангельским голоском, - покажу
кое-что... Узнаёшь? - спросила она, когда я приблизился.
Фотография была во всю страницу, но качество оставляло желать
лучшего. На фоне сумеречного, предвечернего неба вырисовывались нечёткие
контуры НЛО. Неясная тревога заставила меня напрячь зрение и приглядеться
повнимательнее. Что-то очень смутное, знакомое, недавнее виделось мне в
этом летающем объекте. Ну так и есть! Это же арнольдова колымага! Надо же,
уже в американский журнал угодила!
- Узнал, узнал, голубчик, - удовлетворённо хмыкнула тётя Клава. - Вот
что, соседушко, бери его себе на память, весь журнал бери. Да бери, не
стесняйся, мне он всё равно ни к чему.
- Большое спасибо, тётя Клава, - искренне поблагодарил я её, бережно
принимая журнал из её рук.
- Так, - произнёс наконец Евграф Юрьевич, заканчивая возню у стола, -
всё готово, Николай Николаевич. Сейчас мы подключим к вашей голове сеть
электродов, вы уснёте, а когда проснётесь, всё, касающееся вашего посещения
Большого Колеса, эксперимента и всевозможных контактов с нами, включая и
сегодняшний разговор, исчезнет из вашей памяти навсегда. Попутно мы лишим
вас шестого чувства - телепатии. Это совсем не больно. Вам когда-нибудь
делали энцефалограмму? Ну так вот это почти то же самое. Готовы?
Вопрос был адресован Мокроносову. Тот в последний раз чем-то щёлкнул
в приборе, смахнул рукавом пыль с блестящей верхней панели и поднял на шефа
глаза.
- Готов.
- Вы, Николай Николаевич?
Я кивнул.
- Тогда прошу к столу.
Сержант Стоеросов предупредительно пододвинул к столу моё кресло,
меня бережно усадили в него, Евграф Юрьевич одарил меня столь редкой на его
устах улыбкой, желая, видимо, подбодрить и успокоить, потом холодные
металлические электроды облепили мою голову, провода обвили её
электрической паутиной, что-то зажужжало, загудело, замигало... Почти
тотчас же я стал проваливаться в небытие, теряя чувство реальности,
освобождаясь от телесных оков, уносясь в бесконечность... Но прежде чем
забыться, я услышал голоса - раздражённый Евграфа Юрьевича и
испуганно-виноватый Мокроносова.
- Где восьмой электрод?
- Клянусь, был здесь!
- Вы что, не видите, что его здесь нет?
- Ума не приложу, куда он мог задеваться...
- Вы за это ответите... Растяпа! Кто отвечает за комплектность
прибора?
- Я:
- Вам известна схема? На какую функцию головного мозга направлено
действие восьмого электрода?
Ответ Мокроносова я уже не слышал...







Глава последняя


Очнулся я от вспышки. В глаза брызнул яркий свет и стал жечь их
сквозь смеженные веки. Электрод... кажется, восьмой. Да-да, что-то в этом
роде... Нет, не помню. Что они там со мной делают? Что-то с памятью... Я
открыл глаза и тут же снова зажмурил их.
Утреннее солнце, только что выглянувшее из-за тучи, настойчиво било в
лицо. Я окончательно проснулся и сел.
Было семь часов. Небо пылало сквозь незашторенное окно и слепило меня
своей чистотой, безоблачностью (последняя туча стремительно растворилась) и
бездонной голубизной. Комната была пуста - ни ночных посетителей, ни
инопланетного прибора на столе. Я сидел в кресле, лицом к окну: похоже, что
я провёл ночь в таком положении. Ныла спина, затекли ноги, но голова была
ясная, на душе чувствовалась лёгкость, желание вскочить и тут же приняться
за работу - всё равно, какую.
Я встал и прошёлся по комнате. Воскресенье. Жена у сестры, Васька у
друга, гуляет на проводах (хоть позвонил бы!) - к вечеру вряд ли объявится.
Под ногой что-то звякнуло и покатилось по полу. Я нагнулся и поднял
небольшой металлический цилиндр ярко-жёлтого цвета и почти невесомый.
Сначала его вид вызвал во мне лишь недоумение и немой вопрос, но потом до
меня дошло: вот он - пропавший электрод! Я сунул его в карман, отправился
на кухню, сварил кофе, выпил его, позвонил жене в Коровино-Ховрино (или
Химки-Фуниково?), успокоился при звуке её голоса, потом включил приёмник -
и только тогда словно пелена прорвалась в моём сознании.
Память! Что с моей памятью? Мне было обещано, что по окончании
эксперимента моя память полностью очистится от информации, так или иначе
связанной с моим полётом на Большое Колесо и контактом с далёкими его
обитателями. Но я ничего не забыл! Я всё помнил, также отчётливо и ясно,
как вчера, позавчера, неделю назад, и никакого перехода в своё новое
состояние я не ощущал. Может, вчерашний визит эмиссаров таинственного
Центра был всего лишь сном? Да нет, это не сон - в кармане явственно
прощупывался восьмой электрод. Так в чём же дело? В памяти вдруг всплыла
последняя фраза моего инопланетного шефа: "На какую функцию головного мозга
направлено действие восьмого электрода?" Да на память, чёрт возьми, на
память же! Не знаю, поняли ли это вчерашние визитёры - а у меня были все
основания полагать, что не поняли, - но я это понял вдруг со всей
отчётливостью. Эксперимент окончен - но память о нём осталась со мной.
Мне стало душно. Я настежь открыл окно, и в комнату тотчас ворвался
шум начинающегося дня - дня прекрасного, солнечного, ясного, тёплого.
Вчерашний дождь умыл его, снял слой пыли с листьев и травы, зажёг жёлтые
огоньки сотен и сотен одуванчиков на строго очерченных парапетами газонах,
наполнил мир сочными красками, усилив контрасты, смыв бледность, серость и
скуку. Воздух стал прозрачным, лёгким и звонким от весёлого щебета
жизнерадостных пичуг. Жизнь прекрасна! - слышалось мне отовсюду. Да,
конечно, но... - в общем-то соглашался я, тут же вспомнив вчерашний
инцидент в тёмном переулке. Взглянув в зеркало, я первым делом увидел
лиловый лоснящийся фингал под правым глазом - и тут же заныло левое плечо,
да заскрипели, застонали старые, намятые сапожищами Дэна, рёбра. Может быть
она и прекрасна, - подвёл я черту, - но не всегда. Бывают, надо сказать,
моменты... Но сейчас, спору нет, она поистине прекрасна. Кстати, как мне
теперь вести себя с Евграфом Юрьевичем? С тётей Клавой? Должно ли что-то
меняться в наших отношениях? Или делать вид, что я действительно всё забыл?
Да нет, они живо прочтут мои мысли и выявят мою игру. Ладно, завтра видно
будет, а пока...
Маша приехала только к вечеру - уставшая, довольная и с двумя сумками
покупок. А Васька-стервец в этот день так и не объявился.
В понедельник на работу я опоздал, так как всё утро замазывал синяк
под глазом жениной крем-пудрой, но синяк - на то он и зовётся "фонарём" -
светил также ярко сквозь трёхмиллиметровый слой косметики, как и без оной.
Плюнув с досады, я стёр пудру с лица носовым платком и помчался на работу.
Неожиданности начались с самого порога нашей лаборатории. В дальнем
правом углу, где обычно сидел Евграф Юрьевич, меня встретил колючий,
начальственно-недовольный взгляд карьериста Балбесова. У меня похолодело на
душе.
- Изволите опаздывать, Николай Николаевич. Нехорошо-с. Хотелось бы
знать причину, - подчёркнуто вежливо, но с явной ехиднцей и издёвкой
проблеял карьерист.
- А тебе-то что за дело? - огрызнулся я и сел на свое место.
Петя-Петушок уважительно, со знанием дела, оценивал мой синяк. - Где
шеф-то?
Вопрос был обращён в пустоту - и та тут же отозвалась страстным,
взволнованным шёпотом Тамары Андреевны.
- Тут такое, такое случилось! - верещала она, захлёбываясь в
собственных словах. - Евграфа Юрьевича вызвали в Америку, он, оказывается,
звезду открыл, или какую-то там планету, у него дома подпольная
обсерватория обнаружилась, за ним сам президент какой-то там ассоциации из
самих Штатов прилетал, всё хвалил, хлопал по плечу и сулил эти, как их, -
доллары! - говорит, миллиарда полтора, больше пока не можем, а вот месяца
эдак через три ещё столько же подкинем. Я уже и нашатырь нюхала, да всё
никак не приду в себя. Ой, что же теперь будет!..
Она охала, ахала, причитала по-бабьи и, действительно, что-то нюхала.
А я открыл рот от изумления и сидел, ровным счётом ничего не понимая. Одно
только до меня дошло со всей ясностью: Евграф Юрьевич с нами больше
работать не будет.
Чуть позже я узнал всё. Совершенно случайно (случайно ли?)
выяснилось, что у Евграфа Юрьевича есть тайная страсть, вернее - хобби:
наблюдать в телескоп собственной конструкции за звёздами. Причём выяснилось
это почему-то сперва в Америке, и не просто в Америке, а в самой НАСА - и
тут же, в тот же день объявился у Евграфа Юрьевича дома, в его подпольной
обсерватории ответственный представитель этой крупнейшей в мире научной
организации по изучению Космоса и явлений, с ним связанных. Американец
сразу же обратил внимание на телескоп, признал его уникальность и
неповторимость и без лишних слов увёз моего бывшего шефа в Штаты.
Поговаривали, что Евграф Юрьевич согласился на это похищение безропотно и с
готовностью.
Всё это было столь неожиданно, что я поначалу и думать забыл о
Балбесове. И только лишь после того, как его учёный торс несколько раз
проплыл мимо моего стола, по-петушиному выпятив грудь и по-хозяйски
расправив плечи, я вдруг осознал, что в лаборатории грядут перемены, и
первая из них - назначение нового завлаба. До меня постепенно стал доходить
смысл происходящей метаморфозы в поведении Балбесова; он явно мнил себя
преемником Евграфа Юрьевича. Этим, пожалуй, объяснялось и его
перебазирование на самое престижное место в помещении - стол бывшего шефа,
и его тон по отношению ко мне, и лёгкий подхалимаш Пети-Петушка по
отношению к нему, и нервное похихикивание Тамары Андреевны. Неся перед
собой плотно обтянутое подтяжками брюшко, кандидат в новые шефы властно
пошагивал по помещению и упражнялся в начальственном красноречии:
- Бардак, сущий бардак! Работать никто не хочет, на работу опаздывают
(это явный намёк на меня), саботируют (это - на Петю-Петушка), целыми днями
пропадают невесть где (а это - на Тамару Андреевну), и в результате -
полный развал, к концу месяца - авралы, неоправданно завышенные премии.
Нет, надо всё менять, так работать нельзя. Вот у тебя, - он ткнул пальцем в
физиономию Пети-Петушка, - что это в ушах торчит? Вынь! А вы, Николай
Николаевич, почему в таком виде? Что это вы себе позволяете? Какой пример
молодёжи подаёте? Посмотрите...
Но он не успел закончить - в комнату вошёл Вермишелев Антон
Игнатьевич - наш начальник отдела и самый главный шеф.
- Доброе утро, товарищи, - произнёс он голосом профессионального
диктора и, увидев меня, двинулся к моему столу, на ходу пытаясь понять,
чернилами я вымазал себе глаз или это на самом деле синяк. - А, вас-то мне
и нужно.
- А я ведь вас, Николай Николаевич, предупреждал, - со злорадством
проблеял кандидат в шефы и выскочка Балбесов в то недолгое мгновение, пока
Вермишелев грузно поглощал метры грязного линолеума между входной дверью и
моим рабочим местом. - И если не считать, Антон Игнатьевич, некоторой
недисциплинированности со стороны старшего инженера Нерусского, - продолжал
Балбесов, подскакивая к Вермишелеву прежде, чем тот достиг моего стола, -
то в общем в лаборатории полный порядок.
Я сейчас неспособен был осадить этого хама Балбесова, так как голова
моя была забита другим: я искренне сожалел об отъезде Евграфа Юрьевича. Но
вот Антона Игнатьевича игнорировать я не мог. Я встал.
Вермишелев поморщился, нетерпеливым жестом отстранил назойливого
карьериста, подошёл вплотную ко мне и неожиданно улыбнулся, обнажив золотые
коронки.
- Товарищи, прошу минуту внимания, - сказал он, обращаясь ко всем
нам. - Вы все уже знаете, что нас внезапно покинул Евграф Юрьевич. Так вот,
в связи с открывшейся вакансией на должность заведующего лабораторией
считаю, - а это мнение не только моё, но и покинувшего нас Евграфа
Юрьевича, - что нового завлаба следует искать не на стороне, а среди, так
сказать, членов нашей дружной семьи... э-э... коллектива. Спешу вам
сообщить, что кандидатура на этот ответственный пост уже выбрана,
согласовала и утверждена "треугольником" отдела.
"Быстро сработали, - удивился я. - Могут, когда захотят. Наверняка,
Балбесова назначат".
Между нами снова возник этот вертихвост Балбесов.
- Правильно решили, товарищи, - встрял он, пожирая главного шефа
преданным взглядом. - Бесспорно, среди нас есть достойный товарищ,
который...
- Погодите, Балбесов, - снова поморщился Вермишелев, словно у него
заныл зуб, и вторично отстранил карьериста Балбесова, но на этот раз более
решительно и даже, я бы сказал, сердито. - Вечно вы лезете со своей
чепухой, а тут и без вас дел невпроворот...
Балбесов стал пунцово-серым, а Тамара Андреевна взвизгнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23