Идя к ближайшему метро по тёмным сырым переулкам, я мысленно был всё
ещё там, у старого чудакафилателиста, вызывая в памяти десятки и десятки
марок, которые только что длинной чередой пронеслись перед моим восхищённым
взором. Я ясно видел их: потёртые, прошедшие через многочисленные руки,
порой теряющие ценность из-за повреждения перфорации, но тем не менее
представляющие немалый исторический интерес, - и целые, не тронутые ничьей
посторонней рукой и лишь пожелтевшие от времени и длительного хранения в
пыльных альбомах экземпляры - всё это целительным бальзамом изливалось на
мою страждущую душу и отвлекало от печальных дум. Я шёл и никак не мог
вспомнить, каким же годом датирована та итальянская марка с портретами
Гитлера и Муссолини, и сколько экземпляров из бесконечной серии с
изображением профиля Гинденбурга удалось собрать моему коллекционеру -
тридцать шесть или тридцать восемь?..
- Эй, отец, курево есть? - услышал я вдруг грубый, резкий голос.
Я остановился. На противоположной стороне улицы, чуть впереди, чётко
обозначились три фигуры молодых парней из клана "металлистов" - длинные,
мокрые сосульки волос, ржавые цепи, заклёпки, наручники, кожаные куртки и
плакат "Трэш - норма жизни!" Меня взяло сомнение, знают ли они вообще, что
такое "трэш" (я-то знал, и причём весьма основательно - благодаря Василию,
который с утра до ночи гонял свой "Панасоник"), и уж совершенно не был я
уверен, что какой-то стиль музыки, пусть даже и "трэш", может и должен быть
нормой жизни. Вся эта демонстрация - дань моде, - решил я, - не более. При
встрече с такими молодчиками я обычно старался обходить их стороной и не
задевать, дабы не быть задетым самому, но в данном случае вопрос был
обращён лично ко мне и не ответить на него я не мог.
- Не курю, - соврал я, хотя курева у меня, действительно, не было. Я
пошёл было дальше, но тут же услышал, как кто-то из них зло процедил сквозь
зубы:
- Жлоб! - и добавил нечто длинное и неподдающееся воспроизведению на
бумаге.
Мне бы пройти мимо и сделать вид, что я ничего не слышал, но какой-то
дурацкий авантюризм и совершенно никчемное сейчас чувство собственного
достоинства толкнули меня на этот опрометчивый шаг - я остановился, пересёк
узкую улочку, проник телепатическим щупом в мозг каждого из них и вдруг
брякнул со злорадством и решимостью утопленника:
- Это кто, я жлоб? А пачку "Винстона" кто зажал, тоже я, скажешь?
- Чево-о? - удивлённо промычал один из них, тот, что с наручниками на
поясе. - Какую ещё пачку? Ты что, спятил, предок?
- Ну, я тебе, положим, не предок, - распалялся я всё больше, - а
пачку ты у Кинга свистнул, из его сумки, десять минут назад, когда вы у
"Зарядья" тёрлись. Вру, скажешь?
- Послушай, Дэн, что он несёт? - спросил у приятеля Кинг, тот что
постарше и поздоровее.
- А я почём знаю? - Дэн с нескрываемой злобой смотрел на меня, кулаки
его сжались и захрустели от напряжения.
Кинг открыл свою утыканную медными заклёпками сумку и нахмурился.
- Пачки нет. Дэн, твоя работа?
- Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? - закипятился Дэн,
скорчив мину оскорблённого до глубины души праведника. - Да чтоб я...
Но Кинг не слушал его. Он в упор и с неприязнью смотрел на меня и
также сжимал кулаки.
- Ладно, с Дэном я разберусь, и если он действительно спёр сигареты,
он своё получит. Мне другое интересно: ты-то откуда знаешь об этой пачке,
а?
"Ах ты, сопляк! - возмутился я в глубине души. - Ты мне ещё допрос
учинять будешь!.."
- Вы чего, мужики, пачку "Винстона" зажали? - встрял третий
"металлист" - тот, что с плакатом.
- Умри, - оборвал его Кинг и снова уставился на меня. - Ну так как
же, плешивый?
- Ну хорошо, пусть я плешивый, - усмехнулся я недобро, с каждым
словом увязая в этой опасной трясине всё глубже и глубже, - зато чужих
кассет, Кинг, я не продавал. Так сколько Левон тебе за неё отсыпал? Двести
целковых, если не ошибаюсь?
Кинг грозно двинулся на меня.
- Ну ты, ублюдок, - зашипел он, - заткни свою пасть, пока я тебе зубы
не проредил.
- Это он о чём? - спросил молодчик с плакатом, подозрительно косясь
на Кинга. - Это он что, о моей кассете? А, Кинг?
- Да цела твоя кассета, Сынок, цела! Отвяжись! - Кинг собрал своей
пятернёй плащ у меня на груди и с силой сжал его в кулаке. - Ты откуда
взялся, плешивый? Тебя что, Слон подослал?
- Убери руки, Кинг, - промычал я, трепыхаясь в его клешне, словно
муха в паутине, - и в ваши делишки со Слоном меня не путай. Слон влип со
своими камешками, и ты, Кинг, знаешь это не хуже меня.
- Вот оно что! - злорадно произнёс Дэн, приближаясь к Кингу. - А я
всё никак не мог понять, Кинг, куда же это наши...
Сильный удар в челюсть отбросил меня на середину мостовой. Кинг подул
на левый кулак и повернулся к Дэну.
- И ты веришь этому гаду? Да это же мент, у него на роже написано!
- Мент? - Дэн задумался. - Ну, тогда другой разговор.
Я, кажется, слегка переиграл. Даже не слегка, а очень даже
основательно. Единственное, на что я рассчитывал - это немного проучить
этих лохматых грубиянов, но дело вдруг обернулось таким образом, что
проучили меня - и проучили весьма прилично. Вместо того, чтобы приступить к
выяснению отношений с Кингом, Дэн при слове "мент" внезапно весь ощерился и
по-кошачьи стал подбираться ко мне. Я в этот самый момент пытался встать на
четвереньки, но страшный удар ногой поддых вновь свалил меня на мокрый
асфальт. Я больно ударился затылком о парапет и на миг потерял сознание. Но
только на миг - уже в следующий момент я увидел перекошенные злобой и
яростью лица Дэна и Кинга и их мелькающие в воздухе ноги. Ноги не просто
мелькали - ноги месили мое бедное тело. В какой именно момент к ним
присоединился Сынок, я не заметил, так как во избежание ещё более крупных
неприятностей, грозящих увечьями, я обхватил голову руками и сжался в
комок. Было мокро, больно и очень скверно на душе.
- Ну что, плешивый, расскажешь нам, откуда узнал о Слоне, камешках и
кассете? - тяжело переводя дыхание, прохрипел Кинг (или Дэн - я уже плохо
соображал).
Я услышал, как у самого моего уха взвизгнули тормоза, донёсся
торопливый топот убегающих ног, крик "Стой!" и испуганный вопль кого-то из
троих поклонников "трэша".
- Скипаем, мужики! Менты!..
Бить меня перестали, чьи-то заботливые руки помогли мне подняться.
Рёбра мои гудели, а под глазом набухал синяк. Хотелось выпить чего-нибудь
крепкого.
- Что же вы, Николай Николаевич, лезете на рожон? - услышал я очень
знакомый укоризненный голос. - В вашем-то возрасте...
Я наконец окончательно открыл глаза (правый катастрофически заплывал)
и к своему величайшему удивлению увидел сержанта Стоеросова в полной
милицейской экипировке.
- Вы?! - только и смог выдавить из себя я.
- Нет, папа римский, - отрезал сержант не очень вежливо, приводя мой
плащ в порядок. - Ну вот скажите мне, Нерусский, что вы к ним прицепились?
А?
Я пожал плечами и тут же застонал от боли: левое заломило и заныло,
словно по нему только что катком проехались.
- Вот-вот, - произнёс Стоеросов, качая головой, - хорошо хоть рёбра
целы остались, и мозги, кажется, все на месте. Садитесь в машину!
- Зачем?
- Все вопросы потом. Садитесь! - В тоне его звучал приказ, который
ослушаться я оказался не в состоянии.
Прямо посередине безлюдной ночной улочки блестела "восьмёрка" с
милицейскими опознавательными знаками и традиционным синим "маяком" на
крыше. В машине никого не было - значит, решил я, Стоеросов приехал один. Я
повиновался и занял место рядом с сидением водителя. Сержант сел за руль, и
лёгкий автомобиль рванул с места.
- Куда вы меня везёте? - с тревогой опросил я.
- Тех троих шалопаев вы, значит, не испугались, - Стоеросов
усмехнулся и покосился в мою сторону, - а мне - блюстителю порядка - веры у
вас нет. Так, что ли? Не волнуйтесь, Николай Николаевич, домой мы едем,
домой. Доставлю вас в целости и сохранности. Тем более, что вас уже
заждались.
- Кто? Жена?
- Мария Константиновна останется на ночь у своей сестры, -
бесстрастно произнёс сержант Стоеросов.
- Так кто же? - удивился я.
На всякий случай я решил порыться в мыслях моего собеседника, но
натолкнулся на непреодолимую стену: мозг сержанта был полностью
заблокирован. Я почувствовал неясную тревогу.
- Не нужно было вам упоминать про Слона, - вдруг сказал Стоеросов. -
И про камешки с кассетой не нужно. Не вашего ума это дело.
- А вы откуда... - у меня аж дух перехватило от неожиданности. Не мог
он этого слышать, не мог!
- А вы вон у него спросите, - кивнул он на заднее сидение. - Он
знает.
Я оглянулся. Сзади, как раз за моей спиной, сидел тот самый тип в
морковном свитере и глумливо так, преехидненько лыбился. Я шарахнулся
вперёд и чуть было не боднул лобовое стекло своей непутёвой головой.
- Тише, тише, Николай Николаевич! - изрёк Стоеросов, не отрывая
взгляда от мокрого асфальта. - Главное в нашем деле - не суетиться. Хочу
вас обрадовать: ваши мытарства подходят к концу.
- Кто вы? - глухо опросил я.
- А вы ещё не догадались? - Стоеросов усмехнулся и мягким,
добродушным взглядом прошёлся по мне. - Сейчас узнаете. Кстати, вот и ваш
дом. Приехали. Прошу на выход, Николай Николаевич!
Автомобиль затормозил у самого моего подъезда. (Интересно, откуда он
знает, где я живу?) Он вышел первым.
- А этот? - спросил я, кивая головой на заднее сидение.
- Не понял? - недоумённо вскинул брови сержант Стоеросов. - Вы о ком
это, Николай Николаевич?
На заднем сидении никого не было. Опять исчез!
- А где...
- Вот что, - довольно-таки грубо оборвал меня Стоеросов, впиваясь
глазами в мой живот, - хватит нести чушь и быстрее поднимайтесь наверх. Мой
долг - доставить вас домой.
Что-то подобное я уже слышал - вот только от кого?..
- А если я не хочу домой? - решил воспротивиться я. - Тогда что?
- Хотите, - уверенно сказал сержант, или кем он там был ещё. - И
давайте не будем.
Ладно, решил я, не будем, тем более, что сержант был мне симпатичен и
несмотря ни на что внушая доверие. Его я не боялся. Поднявшись на свой
этаж, я открыл дверь своим ключом. Сержант неотлучно сопровождал меня и
вошёл в квартиру следом за мной. В коридоре было темно, но вот из
гостиной... Из гостиной стлался неяркий свет торшера. Неужели Маша
вернулась? Или стервец Васька объявился? Я открыл дверь в комнату и
остановился, как вкопанный.
В спину мне многозначительно дышал сержант Стоеросов.
Такое иногда бывает во сне. Встречаются люди, незнакомые между собой
и которые никогда не могут встретиться наяву, но которых знаешь ты -
порознь. Встречаются - и оказывается, что они знакомы уже тысячу лет, но
ты-то отлично понимаешь, что всё это не так, бред какой-то, что вот этот
давно уже умер, а вон тот пятнадцать лет как в ФРГ укатил - не могут они
пересечься, как никогда не пересекаются параллельные прямые. Наяву - не
могут, а во сне - пересекаются.
То, что увидел я, войдя в гостиную, было похоже на сон. В комнате
сидело несколько человек. Если бы я увидел здесь, в этой самой комнате,
каждого из них, но порознь, я бы с этим ещё кое-как смирился, но они были
вместе, а вот это-то как раз и выходило за рамки реального, посюстороннего.
Их было трое - не считая Стоеросова, хотя считать его, как выяснилось
чуть позже, следовало тоже. Слева, у журнального столика, сидел Евграф
Юрьевич, мой шеф и бессменный начальник, на диване, аккуратно сложив руки
на коленях, расположилась тётя Клава, а у окна, облокотившись на
подоконник, стоял... кто бы вы думали? Мокроносов! Последний не только не
мог, но и не должен был здесь находиться - ведь он...
- Позвольте, - удивился я, - ведь вы же в тюрьме!
Мокроносов мягко улыбнулся. (И совсем он не похож на алкаша, с чего я
взял?)
- Дражайший мой Николай Николаевич! Вашими молитвами и вашими
заботами следователь Пронин провёл таки новое расследование и установил
полную мою невиновность. Так-то! И освободили меня в законном порядке.
- В законном? - ещё больше удивился я. - А что, могло быть
освобождение незаконное? Побег, что ли?
- Именно побег! - обрадовался Мокроносов моей сообразительности. -
Вот голова-то!
- Прямо мафия какая-то, - проворчал я, обводя всю честную компанию
подозрительным взглядом. - Вы что, все заодно? А, Евграф Юрьевич? Вы тоже с
ними?
- И-и, да он, кажись, так ничего и не понял! - полуудивлённо,
полувопросительно пропела тётя Клава, глядя на моего шефа. - Ну ни
капельки!
Евграф Юрьевич хлопнул ладонью по коленке, засопел и грузно поднялся
с кресла.
- Так, - сурово произнёс он, глядя мне в глаза сверлящим взглядом, -
Довольно пустых разговоров, пора ставить точки над "i". Хочу вам официально
заявить, уважаемый Николай Николаевич:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23