Уголовный розыск - это серьёзная
организация, укомплектованная штатом опытных работников-криминалистов, а
потому вам, Чумаков, как дилетанту и человеку, далёкому от нашей работы, я
бы рекомендовал заняться своими прямыми обязанностями и не лезть, так
сказать... э-э... В конце концов, у нас стреляют.
- Я не боюсь! - горячо воскликнул Чудаков.
Щеглов махнул рукой.
- Ладно уж...
Несмотря на возникшую в начале беседы неприязнь, этот молодой, не
лишённый смекалки человек вызывал у следователя всё же некоторую симпатию.
Было в нём какое-то обаяние, непосредственность, даже наивность. Щеглов
невольно вспомнил свои молодые годы... Но Чудаков не дал ему углубиться в
воспоминания.
- Гражданин следователь, я ведь могу дать свидетельские показания по
этому делу.
- Вы их уже дали.
- Нет, я не о том. Я ведь знал покойного профессора Красницкого, наши
дачи стоят рядом. Может быть, я что-то мог бы для вас прояснить.
- Да, да, конечно. Но не сейчас. Когда будет нужно, мы вас вызовем.
Впрочем, что весьма вероятно, ваша помощь может больше не понадобится.
Надеюсь, в скором времени мы закроем дело. Храпов сознался.
- Что? - Чудаков вскочил. - Сознался в убийстве? Не может быть!
- Почему не может? Очень даже может. Храпов во всём сознался, но о
причинах, толкнувших его на преступление, молчит. - Щеглов взглянул на часы
и заторопился. - Я крайне признателен вам, Челноков, за вашу попытку помочь
следствию, но буду ещё более признателен, если впредь подобной
самодеятельности вы устраивать не будете. Договорились?
Чудаков с понурым видом кивнул головой.
- Ну вот и хорошо, - продолжал следователь миролюбивым тоном. - К
сожалению, больше времени я вам уделить не в состоянии. Дела, знаете ли.
Прощайте, молодой человек, и звоните, если что. Вот ваш пропуск... Да, чуть
не забыл. Если это вас не затруднит, не покидайте, пожалуйста, Москву в
ближайшие дни.
Чудаков снова кивнул, взял пропуск и направился к выходу. Но уже у
самых дверей его настиг телефонный звонок.
- Следователь Щеглов у аппарата! - послышалось за спиной. - Что? Да,
один. Один, говорю, выстрел! Да куда ж ещё громче... Как - две пули? Не
может быть! А вы не ошиблись? Что? Вскрытие показало? Но ведь Храпов
утверждает, что стрелял только один раз... Понял... Хорошо, приму к
сведению. Спасибо. Спасибо, говорю! - Щеглов, сильно озабоченный, бросил
трубку. - Чёрт! Связь не могут обеспечить! И где? В самом МУРе!..
Тут он вспомнил про Чудакова. Глаза его вдруг вспыхнули интересом и
устремились на готового уже покинуть кабинет экспедитора.
- Погодите! - крикнул Щеглов. - Один вопрос. Вспомните, только
постарайтесь не ошибиться, сколько выстрелов вы слышали прошлой ночью?
Подумайте, подумайте хорошенько!
Чудаков понял, что случилось что-то непредвиденное, и сердце его
забилось от пока ещё неясного предчувствия. Он напряг свою память и
убеждённо ответил:
- Один.
- Вы в этом уверены? - спросил Щеглов, весь подавшись вперёд.
- Могу в этом поклясться.
Щеглов шумно выдохнул и как-то весь сник.
- Ладно... - рассеянно произнёс он. - Спасибо за помощь. Можете идти,
Чебуреков, или как вас... забыл...
- Чудаков.
- Что? Ах да!.. Чудаков. Прощайте...
Чудаков покидал кабинет следователя в смятении. Оказавшись на улице,
он предался тревожным думам. Из телефонного разговора Чудаков понял, что
произведённое только что вскрытие выявило внезапную деталь: в теле
профессора Красницкого обнаружено две пули, хотя, со слов следователя,
Храпов стрелял только единожды, да и сам Чудаков был уверен, что чувства не
обманули его. Он слышал только один выстрел - за это он мог поручиться.
Какой же вывод?..
Вечер был тёплым и в то же время свежим и приятным. Ставшее к концу
дня багровым, солнце низко висело над горизонтом - там, где горизонт был
чист от скоплений многочисленных московских зданий. Жизнь в городе в эти
часы оживала: полчища москвичей, окончив работу, с горящими глазами
носились из магазина в магазин в поисках чего-нибудь такого, что можно было
бы употребить в пищу либо надеть на себя, но часто эти поиски затягивались
не на одни сутки, и обессиленные москвичи, хмурые и злые, понуро
возвращались домой не солоно хлебавши, чтобы вечером забыться под взглядом
всемогущего чародея Кашпировского. Чудаков стоически переносил эти издержки
Перестройки и поэтому привык довольствоваться малым. Зайдя в попавшийся на
пути гастроном, он приобрёл практически весь ассортимент продуктов, бывший
в наличии на прилавках: полбуханки чёрного хлеба, банку "Салата
дальневосточного", две тушки сардинеллы х/к и кооперативную "клюкву в
сахаре" за рубль пачка; горох, крупу "Артек" и сизо-фиолетовых
полуощипанных кур он взять не решился. С этими покупками он и прибыл домой.
В своей московской квартире Чудаков имел некоторый запас продуктов,
рассчитанный на довольно длительное безвыходное пребывание в ней при полном
исчезновении последних с прилавков столичных магазинов. В основном здесь
была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп
(рис, гречка и даже макароны), копчёностей и сухофруктов, но не последнее
место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не
следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь
характерному для нынешних времён накопительству. Нет, наш бескорыстный
сыщик был выше этого. Всё это богатство сыпалось на него из соседней
квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на
продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если
не сказать - приятельские, отношения с молодым работником овощного
магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами "чёрного хода"
магазина "овощи-фрукты" № 257 (не посылать же их к чёрту, если тебя слёзно
умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря
на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его "чем Бог послал"
(по их собственному выражению), причём брали с него не более двадцати
процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с
совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили - и
никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть "левых" продуктов
он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам
по работе - в убыток себе, заметьте! - а то, что оставалось - оставалось,
право же, совсем немного - потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце
концов!
Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей
единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного - в смысле поесть у
него, чего греха таить, всё было в полном ажуре. Выложив на стол покупки,
он приготовил себе лёгкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно
устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.
Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им
телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора
Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если
допустить - что совершенно невероятно, но всё же - если допустить, что
второй выстрел был произведён сразу же вслед за первым, а Чудаков его
почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим
непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова
самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз - по
крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя
Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать
такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном -
в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счётом ничего. Значит,
если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика всё же
на стороне Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора
стрелял кто-то ещё. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно - не
Храпов. Тогда кто же? И когда - до или после Храпова? Чудаков решил
проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо
Храпова, в ту ночь ещё кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить
он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь
за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно
в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от посёлка,
где-то в районе станции - ведь вблизи посёлка он наверняка бы услышал
выстрел. Всё же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в
каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто
не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне
мог проникнуть в дом профессора Красницкого и - что же? Если профессор к
этому времени был уже мёртв, то во втором выстреле необходимости не было, а
если неизвестный всё же выстрелил, значит, профессор был ещё жив. Откуда
следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине
души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был
симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно "но" делало эту версию
несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора,
когда он коснулся её. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро
остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит...
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его
сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов
стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора
Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед ним
мертвец, - иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за столом
спящего - а не мёртвого! - человека, - и нажал на спусковой крючок! А это
значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как его выстрел
прозвучал первым - и оказался смертельным. Признание же Храпова в убийстве,
как ни парадоксально это звучит, оказалось недействительным. Да, Храпов -
убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по комнате.
Было уже совсем темно, но света он не включал - свет мешал думать.
Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою очередь рождал
жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда - они сам не знал,
лишь бы бежать далекодалеко - и вынюхивать, выслеживать, выискивать, идти
по следу преступника. Но кто он - этот преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, "Салат
дальневосточный" вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное воздействие на
мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу серого вещества). Не то
чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую можно было бы уцепиться.
Где-то в самой дальней извилине его мозга вдруг всплыл утренний старик с
"козьей ножкой" и его назойливость по поводу какого-то ружья, которое
Чудаков якобы куда-то "сплавил". Тогда Максим не придал словам деда
совершенно никакого значения, но сейчас - сейчас они вдруг наполнились
глубоким смыслом. Старик, видимо, действительно видел человека, очень
похожего на Чудакова, только тот был с ружьём.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти утренний
разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и незначительные
на первый взгляд детали. По словам старика, у того человека были такие же,
как у Максима, брюки, а именно - бельгийские "варёнки" за сто тридцать пять
рублей. Но самое главное заключалось в том - и это вдруг молнией прорезало
мозг Чудакова, - что у того типа была точно такая же футболка! Старик узнал
"рожу" на футболке, причём не просто узнал - именно по ней он и опознал в
Максиме того незнакомца с ружьём. А ведь футболку Чудакову подарил не кто
иной, как покойный профессор Красницкий! Возникал какой-то странный
треугольник, в вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и
незнакомец с ружьём, а скреплялся этот треугольник самым странным образом
благодаря злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то
туземного божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую
взаимосвязь, Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты,
касающиеся его знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, -
высказываний самого профессора да собственных наблюдений - ему было
известно, что Пётр Николаевич Красницкий, учёный-энтомолог с мировым
именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно
сложенный человек с красивым холёным лицом, большими задумчивыми глазами и
длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для людей его возраста
- а было ему уже за пятьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23