Ведь тот парень, ради которого Валентина пошла
на этот позор, вполне мог оказаться человеком порядочным, отважным, не
поддаться на угрозы Кривого, как ни в чём не бывало встретиться с девушкой
на следующий день, объясниться с ней и тем самым разрушить замысел
Боброва-Мартинеса-Кривого. Наоборот, Валентина могла оказаться не столь
решительной и отказалась бы принять на себя позор - и снова план был бы на
грани срыва. Наконец, сам Храпов совсем не обязательно должен был бы
стрелять в профессора Красницкого, а, к примеру, объяснился бы с ним при
помощи кулаков - и этим ограничился. Но в том-то и заключается талант
Боброва как психолога, что эта цепь случайностей, приведшая Храпова в
Снегири, была наиболее вероятной в данной ситуации. Его знание человеческих
душ, их слабых струн, болевых точек дало ему возможность управлять всем
ходом операции и предугадать её исход. Нет, его план был построен не на
цепи случайностей; Бобров знал, что тот парень - трус, Валентина -
самоотверженная и пылкая девушка, а её отец - неуравновешенный,
вспыльчивый, решительный человек с обострённым чувством справедливости, к
тому же прошедший афганскую войну. Бобров рассчитал верно - и в этом его
незаурядность. Тем он опаснее, что до сих пор находится на свободе.
Щеглов на секунду прервал свой рассказ и закурил очередную сигарету.
- Валентина Храпова, вызванная мною вторично, подтвердила показания
Кривого. Так что честное имя профессора Красницкого восстановлено. Не знаю,
правда, как о признании дочери сообщить Храпову, - это будет для него
ударом вдвойне: с одной стороны, предательство дочери, хотя и во имя
благородной цели, а с другой - убийство невинного человека... Теперь
несколько слов о Мартинесе. По возвращении из Снегирей в день убийства
Красницкого наш радист, никогда ранее не стрелявший в человека, столь
сильно был потрясён содеянным, что свои угрызения совести и смятённое
состояние духа решил утопить в вине. Бросив храповское ружьё и взяв крупную
сумму денег, он отправился в один из московских ресторанов, хотя Бобров и
пытался предостеречь его от этого. Следующим пунктом назначения Мартинеса
оказался медвытрезвитель, где он и провёл ночь в невменямом состоянии. Утро
он начал с опохмелки, а во второй половине дня снова обосновался в
ресторане (это в то самое время, когда ты наводил справки о нём в Таллинне,
а мы усердно искали его здесь, в Москве). Следующую ночь он провёл у
какой-то случайной знакомой, а утром двадцать девятого июня обнаружил, что
и деньги, и знакомая исчезли, да и были ли они вообще, он уже наверняка
сказать не мог. Одним словом, Мартинес вынужден был вернуться на квартиру к
Боброву, за которой мы уже усиленно наблюдали. И буквально через пять минут
после его возвращения туда явился ты. Бобров в это время был уже в бегах,
но Мартинес, разумеется, не знал этого. Не знал он также и того, что его
доля исчезла вместе с Бобровым. Поэтому-то он тебе и сказал, что валюта
находится в чемодане, с которым Мартинес, кстати, собирался удирать из
Москвы, но ты ему помешал своим приходом. На этом, пожалуй, я бы мог
поставить точку, если бы не одно дело... Я имею в виду супругов
Тютюнниковых.
- Кого? - удивился Чудаков.
- Тютюнниковых, накатавших на тебя заявление. Вот оно. - И Щеглов
протянул Максиму уже известный нам документ. Чудаков пробежал его глазами,
после чего недоумённо воззрился на своего собеседника.
- Это что - серьёзно? - спросил он, кивая на бумагу и брезгливо держа
её за самый угол двумя пальцами.
- Да куда уж серьёзней! Эти Тютюнниковы...
- Да кто это, чёрт возьми?! - не выдержал Чудаков.
- Как - кто? Неужели ты не понял? Твои уважаемые соседи.
- Ах, вон оно что! - Для Чудакова всё сразу прояснилось, и он до боли
сжал кулаки. - Ну, тогда всё ясно. Не ожидал, правда...
- Ладно, не бери в голову, - сказал Щеглов, разрывая заявление на
мелкие части. - Всё это клевета, я лично не сомневался в этом ни минуты.
Подлых людей вокруг предостаточно - это мы вынуждены принять как
неотъемлемую черту нашей жизни. Но мириться с этим нельзя, иначе нас сожрут
такие вот Тютюнниковы и Бобровы. Кстати, эти твои соседи взяты нами под
стражу по подозрению в спекуляции и подделке денежных документов. Так что,
как твердит народная мудрость, не рой яму другому...
Знакомые шаги возвестили о приближении врача.
- А, вот он где! Что же вы, Чудаков, прячетесь от перевязки? Или
боитесь?
- Я? И в мыслях не было...
- В таком случае прошу проследовать в перевязочную. А вас, - она
стрельнула недовольным взглядом на следователя Щеглова, - я бы очень
попросила не дымить на территории отделения. Здесь как-никак больница, а не
казарма...
Щеглов вынужден был подчиниться, хотя и с явным неудовольствием.
- Иди, Максим, - сказал он Чудакову, - не заставляй женщину ждать...
А то обидится, - шёпотом добавил он и подмигнул.
- Семён Кондратьевич, один только вопрос, - взмолился Чудаков, косясь
на врачиху, - что ожидает Храпова?
Щеглов печально развёл руками.
- Я тебя отлично понимаю, Максим. Но как бы тебе ни был симпатичен
этот человек, он должен ответить по всей строгости закона. Храпова будут
судить за преднамеренное убийство.
- Но ведь он не убивал!
- Именно убивал. Другое дело, что не убил, так как профессор был убит
уже до него, но намерение убить, осуществлённое и доведённое до самого
конца, у Храпова было. Он стрелял в человека - значит, он убийца. По
крайней мере, я себе это дело представляю именно таким образом. Точно так
же виновен и Мартинес.
- Ну, Мартинес действительно убил профессора, - возразил Чудаков, - с
него и спрос больше.
- Дело не в том, кто первый, а кто второй. Ведь оба сознательно шли
на убийство, только мотивы у них были разные. Надеюсь, суд учтёт смягчающие
обстоятельства в деле Храпова. Мартинесу, конечно же, достанется больше. Но
уж кому бы я дал по максимуму, так это Боброву. К сожалению, пока это
неосуществимо.
- Пока, - повторил Чудаков.
- Да, конечно, в конце концов он своё получит, это бесспорно.
Врачиха всё это время стояла рядом, прислушиваясь к странному
разговору двух мужчин, и с интересом вникала в него. Но, как бы вспомнив о
своих обязанностях, она отрезала:
- Всё, граждане, ваше время истекло. Чудаков - на перевязку. Сестра
ждать не будет. Я, кстати, тоже.
- Иду, Елена Семёновна, уже иду... До свидания, Семён Кондратьевич,
заходите ещё, если будет время. Вы ведь единственный человек, кто меня
навещает. Спасибо вам.
Щеглов смущённо махнул рукой.
- Времени у меня теперь, слава Богу, хватает, так что забегу
как-нибудь, - сказал он и вдруг, что-то вспомнив, хитро сощурился. - Да,
чуть не забыл о самом главном. Можешь считать это сюрпризом. Медицинская
экспертиза установила, что профессор Красницкий умер за двенадцать часов до
выстрела Мартинеса. От естественной остановки сердца. Так-то.
Даже Елена Семёновна остановилась, поражённая словами следователя -
что же говорить о Максиме Чудакове, которого это известие словно
пригвоздило к месту! Он оторопело посмотрел прямо в глаза Щеглову и не
своим голосом спросил:
- Как - от остановки сердца? Вы не шутите, Семён Кондратьевич?
- Да какие уж тут шутки! Всё на полном серьёзе. Главное - это то, что
данная причина смерти выходит за пределы компетенции наших органов.
Догадываешься, куда я клоню? Нет? Хорошо, намекну более прозрачно... Вы уж
меня извините, Елена Семёновна, что я задерживаю и вас, и вашего пациента,
но я уверен - моё сообщение послужит скорейшему его выздоровлению. Уж я-то
знаю этого авантюриста, можете мне поверить... Сердце у Красницкого было
совершенно здоровым - это тоже установили наши медики. Причина остановки
сердца - внезапный испуг, потрясение или ещё что-нибудь в этом роде. Но
механическое воздействие или отравление исключены. А это значит, что
преступления в нашем смысле совершено не было. Понимаешь? Опять нет? Короче
говоря, тебе предоставляется право самостоятельно доискаться до истинной
причины смерти профессора - и это при полном невмешательстве с нашей
стороны! Понял? Берись за дело и расследуй. Скорее всего, он умер своей
смертью, но - слишком уж подозрительна эта цепь случайностей. Дерзай! Здесь
органы тебе не помеха.
До Чудакова наконец дошёл истинный смысл слов следователя, и он вдруг
почувствовал такой прилив сил и энергии, что ноги сами было понесли его к
выходу - не ухвати его за полу больничного халата Елена Семёновна.
- Но сначала подлечись, - назидательно произнёс Щеглов и широко
улыбнулся. - Сыщик должен крепко стоять на ногах и обладать здоровой -
здоровой, слышишь? - головой. Так-то!
Чудаков опомнился и смущённо извинился перед Еленой Семёновной за
свой невольный порыв. Потом с жаром произнёс, обращаясь к следователю:
- Спасибо вам, Семён Кондратьевич, за всё! Вы вновь возродили меня к
жизни. То, что вы сообщили, это... это: это просто чудесно! Не смерть
профессора, конечно, а... Ну, вы меня понимаете... - Максим окончательно
запутался в словах, не находя от волнения подходящих выражений для
оформления рвущихся наружу мыслей. - Я обязательно найду причину смерти
профессора! Позвольте считать это вашим личным заданием.
- Позволяю! - милостиво разрешил Щеглов и снова улыбнулся. - А теперь
действительно самое главное. - И он вынул из дипломата толстую книгу. - Это
тебе. Подарок. Достал по случаю. Зарубежный детектив. Честертон, Стивен
Кинг и всё такое...
Чудаков с трепетом принял от Щеглова солидный фолиант, буквально
пожирая его глазами.
- О!.. - только и смог произнести он; слова благодарности утонули в
стенах коридора, по которому уже почти силой тащили его врачиха Елена
Семёновна и подоспевшая к ней на помощь перевязочная сестра:
Из больницы Чудаков вышел только к середине лета.
А через три месяца судьба вновь забросила его в древний город
Таллинн, где он решил провести остаток своего отпуска, так неожиданно
прерванного больничной койкой. Стоял конец сентября, окутавший мир
жёлтобагровым цветом умирающей листвы. Солнце всё ещё светило по-летнему,
но тепла уже давало гораздо меньше - чувствовалось приближение зимы. В
Прибалтике стояли сухие тёплые дни, столь редкие для этих мест,
подверженных влиянию сырой Атлантики.
В один из таких дней двое друзей, Максим Чудаков и Виталий Барабанов,
не спеша прогуливаясь по Кадриоргу, вели непринуждённую беседу и изредка
прямо с руки кормили белок, которые здесь водились в изобилии, конфетами и
баранками. День клонился к закату, тихие, тёмные аллеи были безлюдны и
желты от осени. Опавшая листва грустно шуршала под ногами.
Поскольку диалог вёлся в основном на темы, касающиеся истории этих
мест, то бесспорный приоритет в разговоре принадлежал коренному таллиннцу
Виталию Барабанову.
- Пётр преследовал далеко идущие цели, - назидательно говорил он, -
основывая здесь свою резиденцию. Он отлично понимал, что без Запада Россия
погрязнет в невежестве, суевериях и длинных боярских бородах.
- Да, Пётр Первый был малый не промах, - согласился Чудаков.
- Алфред! - вдруг послышался сзади приглушённый мужской голос.
Оба собеседника на миг прервали беседу, но какой-то внутренний голос
заставил их следовать дальше и не оглядываться.
- Тихо! - шепнул Виталик. - Не подавай вида! - И прежним тоном
продолжал: - Пётр - первый русский государь, позволивший западным наукам,
культуре, обычаям проникнуть...
- Это Бобров! - вдруг догадался Максим и попытался оглянуться, но
крепкие пальцы друга предостерегающе впились в его локоть.
- Молчи, дурак! - прошипел Виталик.
Быстрые шуршащие шаги удалялись по аллее. Видно, мужчина, назвавший
имя "Алфред", понял свою ошибку и теперь спешил скрыться.
Дойдя до поворота, друзья свернули на боковую дорожку. Только теперь
они без особого риска привлечь к себе внимание могли оглянуться. И хотя ни
Чудаков, ни Барабанов до сих пор Боброва не видели, оба, не сговариваясь,
признали в удаляющейся мужской фигуре с могучим загривком и торчащими в
стороны ушами главаря преступной группы, столь внезапно исчезнувшего три
месяца назад.
- Точно - он! - шепнул Виталик. - Бобров. Он тебя спутал со своим
сообщником - Алфредом Мартинесом. Опять твой наряд вводит людей в
заблуждение. - Действительно, на Максиме была та самая футболка - подарок
покойного профессора, и бельгийские "варёнки". Именно в таком наряде
предстал судовой радист Мартинес перед Бобровым в свой последний приезд в
Москву.
- Спутать-то спутал, но тут же понял свою ошибку, - тоже шёпотом
добавил Чудаков. - Видишь, как улепётывает. Не упустить бы...
- Беги, звони в милицию, - засуетился Виталик, - а я пойду за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
на этот позор, вполне мог оказаться человеком порядочным, отважным, не
поддаться на угрозы Кривого, как ни в чём не бывало встретиться с девушкой
на следующий день, объясниться с ней и тем самым разрушить замысел
Боброва-Мартинеса-Кривого. Наоборот, Валентина могла оказаться не столь
решительной и отказалась бы принять на себя позор - и снова план был бы на
грани срыва. Наконец, сам Храпов совсем не обязательно должен был бы
стрелять в профессора Красницкого, а, к примеру, объяснился бы с ним при
помощи кулаков - и этим ограничился. Но в том-то и заключается талант
Боброва как психолога, что эта цепь случайностей, приведшая Храпова в
Снегири, была наиболее вероятной в данной ситуации. Его знание человеческих
душ, их слабых струн, болевых точек дало ему возможность управлять всем
ходом операции и предугадать её исход. Нет, его план был построен не на
цепи случайностей; Бобров знал, что тот парень - трус, Валентина -
самоотверженная и пылкая девушка, а её отец - неуравновешенный,
вспыльчивый, решительный человек с обострённым чувством справедливости, к
тому же прошедший афганскую войну. Бобров рассчитал верно - и в этом его
незаурядность. Тем он опаснее, что до сих пор находится на свободе.
Щеглов на секунду прервал свой рассказ и закурил очередную сигарету.
- Валентина Храпова, вызванная мною вторично, подтвердила показания
Кривого. Так что честное имя профессора Красницкого восстановлено. Не знаю,
правда, как о признании дочери сообщить Храпову, - это будет для него
ударом вдвойне: с одной стороны, предательство дочери, хотя и во имя
благородной цели, а с другой - убийство невинного человека... Теперь
несколько слов о Мартинесе. По возвращении из Снегирей в день убийства
Красницкого наш радист, никогда ранее не стрелявший в человека, столь
сильно был потрясён содеянным, что свои угрызения совести и смятённое
состояние духа решил утопить в вине. Бросив храповское ружьё и взяв крупную
сумму денег, он отправился в один из московских ресторанов, хотя Бобров и
пытался предостеречь его от этого. Следующим пунктом назначения Мартинеса
оказался медвытрезвитель, где он и провёл ночь в невменямом состоянии. Утро
он начал с опохмелки, а во второй половине дня снова обосновался в
ресторане (это в то самое время, когда ты наводил справки о нём в Таллинне,
а мы усердно искали его здесь, в Москве). Следующую ночь он провёл у
какой-то случайной знакомой, а утром двадцать девятого июня обнаружил, что
и деньги, и знакомая исчезли, да и были ли они вообще, он уже наверняка
сказать не мог. Одним словом, Мартинес вынужден был вернуться на квартиру к
Боброву, за которой мы уже усиленно наблюдали. И буквально через пять минут
после его возвращения туда явился ты. Бобров в это время был уже в бегах,
но Мартинес, разумеется, не знал этого. Не знал он также и того, что его
доля исчезла вместе с Бобровым. Поэтому-то он тебе и сказал, что валюта
находится в чемодане, с которым Мартинес, кстати, собирался удирать из
Москвы, но ты ему помешал своим приходом. На этом, пожалуй, я бы мог
поставить точку, если бы не одно дело... Я имею в виду супругов
Тютюнниковых.
- Кого? - удивился Чудаков.
- Тютюнниковых, накатавших на тебя заявление. Вот оно. - И Щеглов
протянул Максиму уже известный нам документ. Чудаков пробежал его глазами,
после чего недоумённо воззрился на своего собеседника.
- Это что - серьёзно? - спросил он, кивая на бумагу и брезгливо держа
её за самый угол двумя пальцами.
- Да куда уж серьёзней! Эти Тютюнниковы...
- Да кто это, чёрт возьми?! - не выдержал Чудаков.
- Как - кто? Неужели ты не понял? Твои уважаемые соседи.
- Ах, вон оно что! - Для Чудакова всё сразу прояснилось, и он до боли
сжал кулаки. - Ну, тогда всё ясно. Не ожидал, правда...
- Ладно, не бери в голову, - сказал Щеглов, разрывая заявление на
мелкие части. - Всё это клевета, я лично не сомневался в этом ни минуты.
Подлых людей вокруг предостаточно - это мы вынуждены принять как
неотъемлемую черту нашей жизни. Но мириться с этим нельзя, иначе нас сожрут
такие вот Тютюнниковы и Бобровы. Кстати, эти твои соседи взяты нами под
стражу по подозрению в спекуляции и подделке денежных документов. Так что,
как твердит народная мудрость, не рой яму другому...
Знакомые шаги возвестили о приближении врача.
- А, вот он где! Что же вы, Чудаков, прячетесь от перевязки? Или
боитесь?
- Я? И в мыслях не было...
- В таком случае прошу проследовать в перевязочную. А вас, - она
стрельнула недовольным взглядом на следователя Щеглова, - я бы очень
попросила не дымить на территории отделения. Здесь как-никак больница, а не
казарма...
Щеглов вынужден был подчиниться, хотя и с явным неудовольствием.
- Иди, Максим, - сказал он Чудакову, - не заставляй женщину ждать...
А то обидится, - шёпотом добавил он и подмигнул.
- Семён Кондратьевич, один только вопрос, - взмолился Чудаков, косясь
на врачиху, - что ожидает Храпова?
Щеглов печально развёл руками.
- Я тебя отлично понимаю, Максим. Но как бы тебе ни был симпатичен
этот человек, он должен ответить по всей строгости закона. Храпова будут
судить за преднамеренное убийство.
- Но ведь он не убивал!
- Именно убивал. Другое дело, что не убил, так как профессор был убит
уже до него, но намерение убить, осуществлённое и доведённое до самого
конца, у Храпова было. Он стрелял в человека - значит, он убийца. По
крайней мере, я себе это дело представляю именно таким образом. Точно так
же виновен и Мартинес.
- Ну, Мартинес действительно убил профессора, - возразил Чудаков, - с
него и спрос больше.
- Дело не в том, кто первый, а кто второй. Ведь оба сознательно шли
на убийство, только мотивы у них были разные. Надеюсь, суд учтёт смягчающие
обстоятельства в деле Храпова. Мартинесу, конечно же, достанется больше. Но
уж кому бы я дал по максимуму, так это Боброву. К сожалению, пока это
неосуществимо.
- Пока, - повторил Чудаков.
- Да, конечно, в конце концов он своё получит, это бесспорно.
Врачиха всё это время стояла рядом, прислушиваясь к странному
разговору двух мужчин, и с интересом вникала в него. Но, как бы вспомнив о
своих обязанностях, она отрезала:
- Всё, граждане, ваше время истекло. Чудаков - на перевязку. Сестра
ждать не будет. Я, кстати, тоже.
- Иду, Елена Семёновна, уже иду... До свидания, Семён Кондратьевич,
заходите ещё, если будет время. Вы ведь единственный человек, кто меня
навещает. Спасибо вам.
Щеглов смущённо махнул рукой.
- Времени у меня теперь, слава Богу, хватает, так что забегу
как-нибудь, - сказал он и вдруг, что-то вспомнив, хитро сощурился. - Да,
чуть не забыл о самом главном. Можешь считать это сюрпризом. Медицинская
экспертиза установила, что профессор Красницкий умер за двенадцать часов до
выстрела Мартинеса. От естественной остановки сердца. Так-то.
Даже Елена Семёновна остановилась, поражённая словами следователя -
что же говорить о Максиме Чудакове, которого это известие словно
пригвоздило к месту! Он оторопело посмотрел прямо в глаза Щеглову и не
своим голосом спросил:
- Как - от остановки сердца? Вы не шутите, Семён Кондратьевич?
- Да какие уж тут шутки! Всё на полном серьёзе. Главное - это то, что
данная причина смерти выходит за пределы компетенции наших органов.
Догадываешься, куда я клоню? Нет? Хорошо, намекну более прозрачно... Вы уж
меня извините, Елена Семёновна, что я задерживаю и вас, и вашего пациента,
но я уверен - моё сообщение послужит скорейшему его выздоровлению. Уж я-то
знаю этого авантюриста, можете мне поверить... Сердце у Красницкого было
совершенно здоровым - это тоже установили наши медики. Причина остановки
сердца - внезапный испуг, потрясение или ещё что-нибудь в этом роде. Но
механическое воздействие или отравление исключены. А это значит, что
преступления в нашем смысле совершено не было. Понимаешь? Опять нет? Короче
говоря, тебе предоставляется право самостоятельно доискаться до истинной
причины смерти профессора - и это при полном невмешательстве с нашей
стороны! Понял? Берись за дело и расследуй. Скорее всего, он умер своей
смертью, но - слишком уж подозрительна эта цепь случайностей. Дерзай! Здесь
органы тебе не помеха.
До Чудакова наконец дошёл истинный смысл слов следователя, и он вдруг
почувствовал такой прилив сил и энергии, что ноги сами было понесли его к
выходу - не ухвати его за полу больничного халата Елена Семёновна.
- Но сначала подлечись, - назидательно произнёс Щеглов и широко
улыбнулся. - Сыщик должен крепко стоять на ногах и обладать здоровой -
здоровой, слышишь? - головой. Так-то!
Чудаков опомнился и смущённо извинился перед Еленой Семёновной за
свой невольный порыв. Потом с жаром произнёс, обращаясь к следователю:
- Спасибо вам, Семён Кондратьевич, за всё! Вы вновь возродили меня к
жизни. То, что вы сообщили, это... это: это просто чудесно! Не смерть
профессора, конечно, а... Ну, вы меня понимаете... - Максим окончательно
запутался в словах, не находя от волнения подходящих выражений для
оформления рвущихся наружу мыслей. - Я обязательно найду причину смерти
профессора! Позвольте считать это вашим личным заданием.
- Позволяю! - милостиво разрешил Щеглов и снова улыбнулся. - А теперь
действительно самое главное. - И он вынул из дипломата толстую книгу. - Это
тебе. Подарок. Достал по случаю. Зарубежный детектив. Честертон, Стивен
Кинг и всё такое...
Чудаков с трепетом принял от Щеглова солидный фолиант, буквально
пожирая его глазами.
- О!.. - только и смог произнести он; слова благодарности утонули в
стенах коридора, по которому уже почти силой тащили его врачиха Елена
Семёновна и подоспевшая к ней на помощь перевязочная сестра:
Из больницы Чудаков вышел только к середине лета.
А через три месяца судьба вновь забросила его в древний город
Таллинн, где он решил провести остаток своего отпуска, так неожиданно
прерванного больничной койкой. Стоял конец сентября, окутавший мир
жёлтобагровым цветом умирающей листвы. Солнце всё ещё светило по-летнему,
но тепла уже давало гораздо меньше - чувствовалось приближение зимы. В
Прибалтике стояли сухие тёплые дни, столь редкие для этих мест,
подверженных влиянию сырой Атлантики.
В один из таких дней двое друзей, Максим Чудаков и Виталий Барабанов,
не спеша прогуливаясь по Кадриоргу, вели непринуждённую беседу и изредка
прямо с руки кормили белок, которые здесь водились в изобилии, конфетами и
баранками. День клонился к закату, тихие, тёмные аллеи были безлюдны и
желты от осени. Опавшая листва грустно шуршала под ногами.
Поскольку диалог вёлся в основном на темы, касающиеся истории этих
мест, то бесспорный приоритет в разговоре принадлежал коренному таллиннцу
Виталию Барабанову.
- Пётр преследовал далеко идущие цели, - назидательно говорил он, -
основывая здесь свою резиденцию. Он отлично понимал, что без Запада Россия
погрязнет в невежестве, суевериях и длинных боярских бородах.
- Да, Пётр Первый был малый не промах, - согласился Чудаков.
- Алфред! - вдруг послышался сзади приглушённый мужской голос.
Оба собеседника на миг прервали беседу, но какой-то внутренний голос
заставил их следовать дальше и не оглядываться.
- Тихо! - шепнул Виталик. - Не подавай вида! - И прежним тоном
продолжал: - Пётр - первый русский государь, позволивший западным наукам,
культуре, обычаям проникнуть...
- Это Бобров! - вдруг догадался Максим и попытался оглянуться, но
крепкие пальцы друга предостерегающе впились в его локоть.
- Молчи, дурак! - прошипел Виталик.
Быстрые шуршащие шаги удалялись по аллее. Видно, мужчина, назвавший
имя "Алфред", понял свою ошибку и теперь спешил скрыться.
Дойдя до поворота, друзья свернули на боковую дорожку. Только теперь
они без особого риска привлечь к себе внимание могли оглянуться. И хотя ни
Чудаков, ни Барабанов до сих пор Боброва не видели, оба, не сговариваясь,
признали в удаляющейся мужской фигуре с могучим загривком и торчащими в
стороны ушами главаря преступной группы, столь внезапно исчезнувшего три
месяца назад.
- Точно - он! - шепнул Виталик. - Бобров. Он тебя спутал со своим
сообщником - Алфредом Мартинесом. Опять твой наряд вводит людей в
заблуждение. - Действительно, на Максиме была та самая футболка - подарок
покойного профессора, и бельгийские "варёнки". Именно в таком наряде
предстал судовой радист Мартинес перед Бобровым в свой последний приезд в
Москву.
- Спутать-то спутал, но тут же понял свою ошибку, - тоже шёпотом
добавил Чудаков. - Видишь, как улепётывает. Не упустить бы...
- Беги, звони в милицию, - засуетился Виталик, - а я пойду за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23