Он наполнял ее, раздувая ее живот. Она цеплялась за него, пока Бог пел песню для двоих. Затем она склонилась над ним, стискивая его каменную плоть. Вены двигались, как черви под бледной землей, и во рту было бархатное ощущение. Она глубоко его ухватила, услышала его стон, как отдаленный гром, и держала его, пока он крутился и направлял себя под ней. Когда по Лорду Джеку прошла конвульсия и крупицы влаги задрожали на плоской тарелке его живота, она отстранилась и наблюдала, как он взрывается в пронизанный искрами серебра воздух.
Он извергал детей: крохотных, розовых, идеально сложенных детей, свернувшихся калачиком. Сотни их парили, как нежные пушинки от обдутого ветром цветка. Она хваталась за них, но они ускользали и стекали по ее пальцам. Было важно, чтобы она их поймала. Жизненно важно. Если она не поймает по крайней мере одного из них. Лорд Джек больше не будет ее любить. Младенцы поблескивали на ее пальцах и таяли на ладонях, и пока она отчаянно старалась спасти хотя бы одного, она увидела, как жесткая плоть Лорда Джека сжимается л исчезает. Вид этого ее устрашил.
– Хоть одного я спасу! – сказала она. Собственный голос разрывал ей уши. – Я клянусь, я спасу одного! Да? Да?
Лорд Джек не ответил. Он лежал на спине, на мучительно белом фоне, и она видела его костлявую грудь, вздымающуюся и опадающую, как слабые кузнечные мехи.
Она уставилась на свои руки. На них была кровь, темно-красная и густая. Вдруг ударила кинжальная боль. Она посмотрела себе на живот, увидела, что все шрамы разошлись, и что-то красно-черное и отвратительное сочится сквозь них.
Кровь хлестала из нее потоками, затопляя бесплодное поле. Она услышала свой голос, вопящий:
– НЕТ!
Лорд Джек попытался сесть, и она увидела его лицо. Это был не Лорд Джек – мертвенно-бледное лицо незнакомца.
– НЕТ! НЕТ! НЕТ! – вопила Мэри.
Незнакомец издал задыхающийся стонущий звук и опять упал навзничь. Она поглядела вокруг. Красные стены трепетали, и музыка резала уши. Она увидела открытую дверь, а за ней туалет.
«Ванна», – подумала она. Ее сознание выныривало по направлению к реальности. Плохой приход! Плохой!
Она кое-как встала, затопляя все кровью из расширяющихся ран в своем животе, и на ощупь потащилась к ванной. Ноги стали резиновыми, и одна нога запуталась в простыне. Она упала, зацепив пластинку. Встать она не могла и лишь скрипела стиснутыми зубами. Она ползла к ванной в волнах крови.
Преодолев кафельный участок пола, она почувствовала приступ безумия, вибрирующий, словно крылья ворона. Алыми пальцами она уцепилась за край ванны и, потянувшись, перевалилась в нее. Она крутанула кран, заставив головку душа взорваться. Холодная вода колола кожу. Она свернулась под этим потоком, содрогаясь в конвульсиях, ее зубы клацали, кровь медленно уходила в водосток, водосток, водосток, водосток, водосток…
«Плохой приход, – подумала она. – Чертовски плохой».
Мэри Террор поднесла руку к шрамам. Они опять закрылись. Вытекающая вода больше не была красной. На стенах ванной вырастали белые цветы, покрываясь льдом. Мэри подтянула ноги к подбородку и вздрогнула от холода. Темные, похожие на летучих мышей звери на секунду закружились в душе, а затем были пойманы струей и смыты в водосток. Мэри подставила лицо под струю воды. Вода затекала ей в глаза, в рот, скользила по волосам.
Она выключила воду и села в ванне. Зубы звякали, как игральные кости.
– Я в полном порядке, – сказала она себе. – Все уходит. Я в полном порядке.
Цветы на стенах увядают, и скоро они впорхнут в ванну и исчезнут, как мыльные пузыри.
Она закрыла глаза и подумала о ребенке, ждущем в шкафу своего рождения. Как же она его назовет? Джек, решила она. Много было Джеков и много Джимов, Роби, Реев, Джонов – после Бога и его группы. Этот будет лучшим Джеком из всех и будет выглядеть совсем как его отец.
Она попробовала встать. Едва держась на ногах, она выбралась из ванны, стянула полотенце с вешалки и вытерлась досуха. Маленькие волнистые штучки корчились на стенах ванной пестрым узором. Она выходит из этого состояния, и с ней будет все в порядке. Мэри на ощупь заковыляла в спальню, держась за стену. Музыка прекратилась. Игла виселл над центральной частью пластинки. Кто же это распростерт на кровати? Она знала его имя, но никак не могла вспомнить. Что-то на «Г». Да, конечно: Горди. Ее мозг чувствовал усталость, и по лицу бежала легкая дрожь нервов и мускулов. Во рту было противно. Она прошла на кухню, цепляясь руками за стены. Ноги дрожали в коленях, но она добралась до кухни, не становясь на четвереньки.
На кухне она почувствовала, что ее глаза по краям застилает туманная пелена, словно она смотрит в туннель. Она открыла холодильник и протерла лицо и глаза ледяными кубиками. Зрение медленно прояснилось. Она вынула пиво из холодильника, дернула колечко и сделала длинный глубокий глоток. Зигзагообразные красные и синие вспышки молнии несколько секунд плясали вокруг нее, словно она стояла в центре лазерного шоу. Потом они поблекли и сгинули. Мэри допила пиво и отставила банку в сторону. Она ощупала шрамы на животе. Все так же крепко зашиты, но черт подери, все это ее напугало до смерти. С ней и прежде бывало такое при плохих приходах, и всегда это казалось очень реальным, хотя она знала, что это не так. Она скучала по своему ребенку. Пора выставлять Горди, чтобы можно было родить.
«Роллинг Стоун» лежал все там же, на кухонной стойке, где она его оставила, с группой «Бэнглз» на обложке. Она взяла из холодильника последнюю банку пива и принялась его пить, пролистывая журнал. Во рту у нее было, как в помойной яме. По привычке Мэри решила посмотреть рекламные объявления в конце журнала. Она поглядела, что есть на продажу: футболки «Бон Джови», солнечные очки «Вэйфарер», плакаты «Спаде Маккензи», маски «Макс Хедрум» и тому подобное. Ее взгляд скользнул по разделу личных объявлений.
«Мы любим тебя, Роберт Палмер. Линда и Терри, твои величайшие фэны».
«Ищу, кто подвезет из Амхерста, Массачусетс в Лодердейл, Флорида, 2/9, готов разделить все расходы. Звонить после шести вечера. 413-555-1292 Грег».
«Привет, Олух!»
«Ищу Фокси Дениз. Мы познакомились на концерте „Металлики“ 28/12. Куда ты делась? Джо, почтовый ящик 101-Б, Ньюпорт-бич, Калифорния».
«Да здравствует кавалерия! Видишь, мы же говорили, что сделаем!»
«С днем рождения, Лиза! Я тебя люблю!»
«Мистер Моджо воспрял. Леди…»
Мэри перестала читать. У нее стиснуло глотку. Во рту было пиво, и проглотила она его с большим трудом. Она поставила банку и вернулась глазами к началу объявления.
«Мистер Моджо воспрял. Леди все еще плачет. Помнит ли кто-нибудь? Встречаемся там 18/2 14.00».
Она уставилась на последние четыре цифры. Четырнадцать ноль-ноль, как военные отсчитывают время. В два часа дня, восемнадцатого февраля. Она перечитала послание в третий раз. Мистер Моджо – это была отсылка к Джиму Морисону, из его песни «Женщина из Лос-Анджелеса». А плачущая леди – это…
Это должно было когда-нибудь случиться. Должно было.
Она подумала, что у нее мозги все еще шалят от кислоты, поэтому подошла к холодильнику, вытащила горсть кубиков льда и опять промыла лицо. Снова взглядывая на «Роллинг Стоун», она дрожала не только от холода. Нет, послание не изменилось. Мистер Моджо. Плачущая леди. Помнит ли кто-нибудь…
– Я помню, – прошептала Мэри Террор. Горди открыл глаза на тень, стоящую над ним.
– В чем дело? – спросил он так, будто челюсть ходила на ржавых петлях.
– Давай отсюда.
– Чего? Я пытаюсь…
– Уматывай.
Он моргнул Джинджер стояла у кровати, глядя на него. Она была обнажена – гора плоти. И сиськи огромные обвисли, подумал Горди.
Он улыбнулся, все еще во власти приятных видений, и потянулся к ее груди. Она перехватила его руку и зажала, как птицу в ловушке.
– Уходи давай, прямо сейчас.
– А сколько сейчас времени? Ух ты, голова кругом идет!
– Почти десять тридцать. Давай, Горди, вставай. Я действительно не шучу, парень.
– Эй, к чему такая спешка? – Он попытался высвободить руку, но пальцы женщины напряглись еще больше. Сила ее хватки начинала его пугать. – Ты что, хочешь мне руку сломать?
Она отпустила его и шагнула назад. Порой ее сила прорывалась из нее, но сейчас не то время, чтобы давать ей волю.
– Прости, – сказала она. – Но ты должен уйти. Я люблю спать одна.
– У меня глаза зажарились. – Горди прижал ладонь к глазницам и потер их. Звезды и шестереночки взорвались в темноте. – Слушай, это дерьмо действительно мощно бьет, верно?
– Я принимала и посильнее. – Мэри подобрала одежду Горди и швырнула ему на кровать. – Одевайся. Давай, шевелись!
Горди ухмыльнулся ей отвислыми губами и красными глазами.
– Ты в армии служила, или что?
– Или что, – ответила она. – Не засыпай опять. Она подождала, пока он втиснулся в рубашку и начал ее застегивать, тогда только надела платье и вернулась на кухню. Ее глаза опять упали на послание, и сердце тяжело заходило в груди. Никто этого не мог написать, кроме члена Штормового Фронта. Никто не знал о плачущей леди, кроме внутреннего круга Штормового Фронта: десять человек, из которых пятерых убили свиньи, один погиб во время мятежа в Аттике, а трое – подобно ей – были беженцами без родины. Пока она глядела на черные слова на бумаге, имена и лица крутились в ее сознании. Она видела их в замочную скважину: Беделия Морз, Гэри Лейстер, Чин-Чин Омара, Джеймс Ксавье Тумбе, Акитта Вашингтон, Дженетт Сноуден, Санчо Клеменца, Эдвард Фордайс и их командир, Джек Гардинер – Лорд Джек. Она знала, кто умер от легавой пули и кто все еще хранит верность подпольному братству, но кто написал послание? Она открыла выдвижной ящичек и пошарила в нем, ища календарь, который она получила по почте в рекламе мебельного магазина. Дни сменяют друг друга, словно белые квадратики. Сегодня двадцать третье января. В этом месяце тридцать один день. Восемь дней на дорогу. «Встречаемся там, 18/2, 14.00». Она никак не могла сосчитать, кислота и собственное возбуждение не давали думать. Успокойся, успокойся. Руки были скользкими. Двадцать шесть дней до встречи. Двадцать шесть. Двадцать шесть. Она произнесла эти слова нараспев, как успокаивающую мантру, но и в этой мантре вызревали опасности. Это мог быть сам Джек, пытающийся собрать то, что осталось от Штормового Фронта. Она мысленно видела его – белокурые волосы, дико развевающиеся на ветру, и глаза, поблескивающие праведным огнем, коктейли Молотова в обеих руках и пояс с пистолетами на талии. Это мог быть Джек, и он ее зовет. Зовет, зовет…
Она ответит. Она пройдет через ад, чтобы поцеловать его руку, и ничто не остановит ее порыва на его зов.
Она любила его. Он был ее сердцем, вырванным из нее, как вырвали из ее чрева ребенка, которого она для него носила. Он был ее сердцем, и без него она была пустой оболочкой.
– Эй, что там в «Роллинг Стоун»? – Рука протянулась мимо к столу и схватила журнал.
Мэри Террор повернулась к Горди всем телом. Это поднималось из нее, как огнедышащая магма из вулкана. Она знала, что это такое. Она жила с этим всю свою жизнь. Она любила это, нянчила, лелеяла и вскармливала. Имя этому была Ярость. Она не успела остановить себя, и ее рука схватила Горди за тощую шею и сильно ударила о стену – так, что некоторые из фотографий ее драгоценных младенцев подпрыгнули на гвоздиках и со звяканьем посыпались на пол.
– Хек-хек, – сказал Горди. Его лицо наливалось краснотой, а глаза начали вылезать из орбит. – О Гос.., кхе.., пусти.., кхек-хек…
Она не хотела его убивать. Он еще будет нужен. Десять минут назад она была слизняком с помраченным сполохами ЛСД разумом. Теперь пробудилась глубинная часть ее, жаждущая запаха крови и пороха, и смотрела на мир сквозь серые глаза под тяжелыми веками. Но этот парнишка ей нужен ради того, что он приносит. Она взяла у него из руки «Роллинг Стоун» и отпустила его горло, оставив красный отпечаток пальцев на бледной коже.
Горди кашлял и с присвистом хрипел несколько секунд, пятясь из кухни прочь от нее. Он был босиком, и рубашка висела поверх брюк. Едва отдышавшись, он взвыл:
– Ты психованная! Совсем на фиг психованная! Ты что, пыталась убить меня, сука?!
– Нет.
«А это было бы очень просто», – подумала она. Мэри почувствовала пот у себя в порах и поняла, что подошла очень близко к краю.
– Извини, Горди. И вправду… Я совсем не хотела…
– Ты чуть не удушила меня. Ведьма! А, блин! – Он опять закашлялся и потер глотку. – Ты что, ловишь кайф, душа всех, кто попадается?
– Я читала, – сказала она. Затем вырвала страницу и отдала ему остальной журнал. – Вот. Возьми себе. О'кей?
Горди заколебался, словно бы боялся, что женщина может отгрызть ему руку, если он протянет ее за журналом. Затем он взял журнал и сказал скрипучим голосом:
– Ладно. Слушай, ты чуть мне горло насквозь не продавила на фиг.
– Извини. – Больше она извиняться не будет. Все же холодную улыбку она сумела выдавить. – Мы ведь все равно друзья, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Он извергал детей: крохотных, розовых, идеально сложенных детей, свернувшихся калачиком. Сотни их парили, как нежные пушинки от обдутого ветром цветка. Она хваталась за них, но они ускользали и стекали по ее пальцам. Было важно, чтобы она их поймала. Жизненно важно. Если она не поймает по крайней мере одного из них. Лорд Джек больше не будет ее любить. Младенцы поблескивали на ее пальцах и таяли на ладонях, и пока она отчаянно старалась спасти хотя бы одного, она увидела, как жесткая плоть Лорда Джека сжимается л исчезает. Вид этого ее устрашил.
– Хоть одного я спасу! – сказала она. Собственный голос разрывал ей уши. – Я клянусь, я спасу одного! Да? Да?
Лорд Джек не ответил. Он лежал на спине, на мучительно белом фоне, и она видела его костлявую грудь, вздымающуюся и опадающую, как слабые кузнечные мехи.
Она уставилась на свои руки. На них была кровь, темно-красная и густая. Вдруг ударила кинжальная боль. Она посмотрела себе на живот, увидела, что все шрамы разошлись, и что-то красно-черное и отвратительное сочится сквозь них.
Кровь хлестала из нее потоками, затопляя бесплодное поле. Она услышала свой голос, вопящий:
– НЕТ!
Лорд Джек попытался сесть, и она увидела его лицо. Это был не Лорд Джек – мертвенно-бледное лицо незнакомца.
– НЕТ! НЕТ! НЕТ! – вопила Мэри.
Незнакомец издал задыхающийся стонущий звук и опять упал навзничь. Она поглядела вокруг. Красные стены трепетали, и музыка резала уши. Она увидела открытую дверь, а за ней туалет.
«Ванна», – подумала она. Ее сознание выныривало по направлению к реальности. Плохой приход! Плохой!
Она кое-как встала, затопляя все кровью из расширяющихся ран в своем животе, и на ощупь потащилась к ванной. Ноги стали резиновыми, и одна нога запуталась в простыне. Она упала, зацепив пластинку. Встать она не могла и лишь скрипела стиснутыми зубами. Она ползла к ванной в волнах крови.
Преодолев кафельный участок пола, она почувствовала приступ безумия, вибрирующий, словно крылья ворона. Алыми пальцами она уцепилась за край ванны и, потянувшись, перевалилась в нее. Она крутанула кран, заставив головку душа взорваться. Холодная вода колола кожу. Она свернулась под этим потоком, содрогаясь в конвульсиях, ее зубы клацали, кровь медленно уходила в водосток, водосток, водосток, водосток, водосток…
«Плохой приход, – подумала она. – Чертовски плохой».
Мэри Террор поднесла руку к шрамам. Они опять закрылись. Вытекающая вода больше не была красной. На стенах ванной вырастали белые цветы, покрываясь льдом. Мэри подтянула ноги к подбородку и вздрогнула от холода. Темные, похожие на летучих мышей звери на секунду закружились в душе, а затем были пойманы струей и смыты в водосток. Мэри подставила лицо под струю воды. Вода затекала ей в глаза, в рот, скользила по волосам.
Она выключила воду и села в ванне. Зубы звякали, как игральные кости.
– Я в полном порядке, – сказала она себе. – Все уходит. Я в полном порядке.
Цветы на стенах увядают, и скоро они впорхнут в ванну и исчезнут, как мыльные пузыри.
Она закрыла глаза и подумала о ребенке, ждущем в шкафу своего рождения. Как же она его назовет? Джек, решила она. Много было Джеков и много Джимов, Роби, Реев, Джонов – после Бога и его группы. Этот будет лучшим Джеком из всех и будет выглядеть совсем как его отец.
Она попробовала встать. Едва держась на ногах, она выбралась из ванны, стянула полотенце с вешалки и вытерлась досуха. Маленькие волнистые штучки корчились на стенах ванной пестрым узором. Она выходит из этого состояния, и с ней будет все в порядке. Мэри на ощупь заковыляла в спальню, держась за стену. Музыка прекратилась. Игла виселл над центральной частью пластинки. Кто же это распростерт на кровати? Она знала его имя, но никак не могла вспомнить. Что-то на «Г». Да, конечно: Горди. Ее мозг чувствовал усталость, и по лицу бежала легкая дрожь нервов и мускулов. Во рту было противно. Она прошла на кухню, цепляясь руками за стены. Ноги дрожали в коленях, но она добралась до кухни, не становясь на четвереньки.
На кухне она почувствовала, что ее глаза по краям застилает туманная пелена, словно она смотрит в туннель. Она открыла холодильник и протерла лицо и глаза ледяными кубиками. Зрение медленно прояснилось. Она вынула пиво из холодильника, дернула колечко и сделала длинный глубокий глоток. Зигзагообразные красные и синие вспышки молнии несколько секунд плясали вокруг нее, словно она стояла в центре лазерного шоу. Потом они поблекли и сгинули. Мэри допила пиво и отставила банку в сторону. Она ощупала шрамы на животе. Все так же крепко зашиты, но черт подери, все это ее напугало до смерти. С ней и прежде бывало такое при плохих приходах, и всегда это казалось очень реальным, хотя она знала, что это не так. Она скучала по своему ребенку. Пора выставлять Горди, чтобы можно было родить.
«Роллинг Стоун» лежал все там же, на кухонной стойке, где она его оставила, с группой «Бэнглз» на обложке. Она взяла из холодильника последнюю банку пива и принялась его пить, пролистывая журнал. Во рту у нее было, как в помойной яме. По привычке Мэри решила посмотреть рекламные объявления в конце журнала. Она поглядела, что есть на продажу: футболки «Бон Джови», солнечные очки «Вэйфарер», плакаты «Спаде Маккензи», маски «Макс Хедрум» и тому подобное. Ее взгляд скользнул по разделу личных объявлений.
«Мы любим тебя, Роберт Палмер. Линда и Терри, твои величайшие фэны».
«Ищу, кто подвезет из Амхерста, Массачусетс в Лодердейл, Флорида, 2/9, готов разделить все расходы. Звонить после шести вечера. 413-555-1292 Грег».
«Привет, Олух!»
«Ищу Фокси Дениз. Мы познакомились на концерте „Металлики“ 28/12. Куда ты делась? Джо, почтовый ящик 101-Б, Ньюпорт-бич, Калифорния».
«Да здравствует кавалерия! Видишь, мы же говорили, что сделаем!»
«С днем рождения, Лиза! Я тебя люблю!»
«Мистер Моджо воспрял. Леди…»
Мэри перестала читать. У нее стиснуло глотку. Во рту было пиво, и проглотила она его с большим трудом. Она поставила банку и вернулась глазами к началу объявления.
«Мистер Моджо воспрял. Леди все еще плачет. Помнит ли кто-нибудь? Встречаемся там 18/2 14.00».
Она уставилась на последние четыре цифры. Четырнадцать ноль-ноль, как военные отсчитывают время. В два часа дня, восемнадцатого февраля. Она перечитала послание в третий раз. Мистер Моджо – это была отсылка к Джиму Морисону, из его песни «Женщина из Лос-Анджелеса». А плачущая леди – это…
Это должно было когда-нибудь случиться. Должно было.
Она подумала, что у нее мозги все еще шалят от кислоты, поэтому подошла к холодильнику, вытащила горсть кубиков льда и опять промыла лицо. Снова взглядывая на «Роллинг Стоун», она дрожала не только от холода. Нет, послание не изменилось. Мистер Моджо. Плачущая леди. Помнит ли кто-нибудь…
– Я помню, – прошептала Мэри Террор. Горди открыл глаза на тень, стоящую над ним.
– В чем дело? – спросил он так, будто челюсть ходила на ржавых петлях.
– Давай отсюда.
– Чего? Я пытаюсь…
– Уматывай.
Он моргнул Джинджер стояла у кровати, глядя на него. Она была обнажена – гора плоти. И сиськи огромные обвисли, подумал Горди.
Он улыбнулся, все еще во власти приятных видений, и потянулся к ее груди. Она перехватила его руку и зажала, как птицу в ловушке.
– Уходи давай, прямо сейчас.
– А сколько сейчас времени? Ух ты, голова кругом идет!
– Почти десять тридцать. Давай, Горди, вставай. Я действительно не шучу, парень.
– Эй, к чему такая спешка? – Он попытался высвободить руку, но пальцы женщины напряглись еще больше. Сила ее хватки начинала его пугать. – Ты что, хочешь мне руку сломать?
Она отпустила его и шагнула назад. Порой ее сила прорывалась из нее, но сейчас не то время, чтобы давать ей волю.
– Прости, – сказала она. – Но ты должен уйти. Я люблю спать одна.
– У меня глаза зажарились. – Горди прижал ладонь к глазницам и потер их. Звезды и шестереночки взорвались в темноте. – Слушай, это дерьмо действительно мощно бьет, верно?
– Я принимала и посильнее. – Мэри подобрала одежду Горди и швырнула ему на кровать. – Одевайся. Давай, шевелись!
Горди ухмыльнулся ей отвислыми губами и красными глазами.
– Ты в армии служила, или что?
– Или что, – ответила она. – Не засыпай опять. Она подождала, пока он втиснулся в рубашку и начал ее застегивать, тогда только надела платье и вернулась на кухню. Ее глаза опять упали на послание, и сердце тяжело заходило в груди. Никто этого не мог написать, кроме члена Штормового Фронта. Никто не знал о плачущей леди, кроме внутреннего круга Штормового Фронта: десять человек, из которых пятерых убили свиньи, один погиб во время мятежа в Аттике, а трое – подобно ей – были беженцами без родины. Пока она глядела на черные слова на бумаге, имена и лица крутились в ее сознании. Она видела их в замочную скважину: Беделия Морз, Гэри Лейстер, Чин-Чин Омара, Джеймс Ксавье Тумбе, Акитта Вашингтон, Дженетт Сноуден, Санчо Клеменца, Эдвард Фордайс и их командир, Джек Гардинер – Лорд Джек. Она знала, кто умер от легавой пули и кто все еще хранит верность подпольному братству, но кто написал послание? Она открыла выдвижной ящичек и пошарила в нем, ища календарь, который она получила по почте в рекламе мебельного магазина. Дни сменяют друг друга, словно белые квадратики. Сегодня двадцать третье января. В этом месяце тридцать один день. Восемь дней на дорогу. «Встречаемся там, 18/2, 14.00». Она никак не могла сосчитать, кислота и собственное возбуждение не давали думать. Успокойся, успокойся. Руки были скользкими. Двадцать шесть дней до встречи. Двадцать шесть. Двадцать шесть. Она произнесла эти слова нараспев, как успокаивающую мантру, но и в этой мантре вызревали опасности. Это мог быть сам Джек, пытающийся собрать то, что осталось от Штормового Фронта. Она мысленно видела его – белокурые волосы, дико развевающиеся на ветру, и глаза, поблескивающие праведным огнем, коктейли Молотова в обеих руках и пояс с пистолетами на талии. Это мог быть Джек, и он ее зовет. Зовет, зовет…
Она ответит. Она пройдет через ад, чтобы поцеловать его руку, и ничто не остановит ее порыва на его зов.
Она любила его. Он был ее сердцем, вырванным из нее, как вырвали из ее чрева ребенка, которого она для него носила. Он был ее сердцем, и без него она была пустой оболочкой.
– Эй, что там в «Роллинг Стоун»? – Рука протянулась мимо к столу и схватила журнал.
Мэри Террор повернулась к Горди всем телом. Это поднималось из нее, как огнедышащая магма из вулкана. Она знала, что это такое. Она жила с этим всю свою жизнь. Она любила это, нянчила, лелеяла и вскармливала. Имя этому была Ярость. Она не успела остановить себя, и ее рука схватила Горди за тощую шею и сильно ударила о стену – так, что некоторые из фотографий ее драгоценных младенцев подпрыгнули на гвоздиках и со звяканьем посыпались на пол.
– Хек-хек, – сказал Горди. Его лицо наливалось краснотой, а глаза начали вылезать из орбит. – О Гос.., кхе.., пусти.., кхек-хек…
Она не хотела его убивать. Он еще будет нужен. Десять минут назад она была слизняком с помраченным сполохами ЛСД разумом. Теперь пробудилась глубинная часть ее, жаждущая запаха крови и пороха, и смотрела на мир сквозь серые глаза под тяжелыми веками. Но этот парнишка ей нужен ради того, что он приносит. Она взяла у него из руки «Роллинг Стоун» и отпустила его горло, оставив красный отпечаток пальцев на бледной коже.
Горди кашлял и с присвистом хрипел несколько секунд, пятясь из кухни прочь от нее. Он был босиком, и рубашка висела поверх брюк. Едва отдышавшись, он взвыл:
– Ты психованная! Совсем на фиг психованная! Ты что, пыталась убить меня, сука?!
– Нет.
«А это было бы очень просто», – подумала она. Мэри почувствовала пот у себя в порах и поняла, что подошла очень близко к краю.
– Извини, Горди. И вправду… Я совсем не хотела…
– Ты чуть не удушила меня. Ведьма! А, блин! – Он опять закашлялся и потер глотку. – Ты что, ловишь кайф, душа всех, кто попадается?
– Я читала, – сказала она. Затем вырвала страницу и отдала ему остальной журнал. – Вот. Возьми себе. О'кей?
Горди заколебался, словно бы боялся, что женщина может отгрызть ему руку, если он протянет ее за журналом. Затем он взял журнал и сказал скрипучим голосом:
– Ладно. Слушай, ты чуть мне горло насквозь не продавила на фиг.
– Извини. – Больше она извиняться не будет. Все же холодную улыбку она сумела выдавить. – Мы ведь все равно друзья, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65