Дженсен понадобится скребок, чтобы отодрать его от асфальта.
Она встала с полыхающим от гнева лицом.
Воды прорвались.
Теплая жидкость хлынула меж бедер вниз по ногам. До нее дошло, когда жидкость уже залила колени. Боль в спине и подергивания в течение всего дня – это была первая стадия родовых схваток.
Ребенок собирался родиться.
Она смотрела, как Дуг заворачивает за угол и скрывается из виду.
Секунду она стояла в мокрых трусах, и тут начала нарастать первая родовая схватка. Давление бросило ее в царство боли, будто мощная рука, сдавившая болезненный ушиб внутри, и Лаура закрыла глаза, а боль схватки медленно набухала до пика, потом начала спадать. По щекам катились слезы. Посмотри на часы, глупая! Она вернулась в «БМВ» и посмотрела на часы в свете плафона, включившегося при открытой дверце. Следующая схватка накатила через восемь минут с такой силой, что пришлось стиснуть зубы.
Ей нельзя долго здесь оставаться. У Дуга кто-то есть. Она предоставлена самой себе.
Она завела мотор, выехала задним ходом со стоянки и поехала прочь от своего мужа и квартала Хилландейл.
Двумя схватками позже Лаура остановилась на заправочной станции, чтобы позвонить доктору Боннерту, попала к секретарше и ей сказали, что сейчас его разыщут по пейджеру. Она ждала, вцепившись в трубку, схватка накатывала за схваткой, боль сотрясала спину и уходила вниз по ногам. Затем к телефону подошел доктор Боннерт, выслушал ее рассказ и сказал, что ей надо как можно скорее ехать в Сент-Джеймскую больницу.
– Жду вас с Дугом, – сказал доктор Боннерт и повесил трубку.
Больница была большим белым зданием посреди парка на северо-востоке Атланты. Когда заполнили все документы в приемном отделении и Лауру перевезли в родильный зал, появился доктор Стивен Боннерт в смокинге. Она сказала ему, что ее случай вряд ли требует такой официальной одежды. «Приветственный обед в честь нового директора больницы, – объяснил доктор, глядя на монитор, показывавший ход схваток у Лауры. – Все равно не удался, потому что у каждого с собой пейджер, и весь зал верещал, будто туда сверчки собрались».
– Где Дуг? – спросил доктор Боннерт, как и ожидала Лаура.
– Дуг.., он не может приехать, – ответила она. Доктор Боннерт несколько секунд смотрел на нее через круглые черепаховые очки, потом дал указания сестре и вышел переодеться и вымыть руки.
В тыльную сторону ладони Лауре ввели острую короткую иглу и поставили капельницу с демеролом. Ее одели в зеленый больничный халат с эластичным поясом вокруг живота, и она сидела на столе, наклонившись всем телом вперед. В ноздри плыл запах лекарств и дезинфекции. Сестры были умелыми и быстрыми, они все время говорили с Лаурой о пустяках, но ей было трудно уловить смысл их слов. Все вокруг стало размытым движением и звуком, она видела вспышки на экране монитора, когда внутри нее возникала схватка, нарастала, вспухала и сводила болью, потом спадала до следующей. Одна из сестер заговорила о новой машине, которую только что купила, ярко-красную, сказала она, всегда хотела ярко-красную машину.
– Дышите свободнее, – сказала другая сестра, кладя руку Лауре на плечо. – Дышите, как вас учили на курсах.
Сердце Лауры тяжело колотилось, и на другом мониторе это отражалось беспорядочными всплесками. Схватки были, как грохот грома в камере, они сотрясали ее тело, предвещая шторм.
– Первый ребенок? – спросила сестра с красной машиной, глядя на карту Лауры. – Боже мой. Боже мой!
Вернулся доктор Боннерт, одетый в зеленое, профессиональный, и раздвинул ноги Лауры, чтобы посмотреть раскрытие.
– Отлично работаете, – сказал он. – Но еще не до конца. Сильно болит?
– Да. Немножко. – А яблокам больно, когда из них вынимают сердцевину? – Да, болит.
– О'кей.
Он сказал Красной Машине что-то насчет какого-то непонятного слова, и Лаура подумала: «Пора уже для большого укола, да?». Доктор Боннерт отошел от стола и вернулся с какой-то маленькой штучкой вроде пружинки от шариковой ручки, а от нее тянулся провод к какой-то хитрой машине.
– Небольшое вмешательство, – сказал он, бегло улыбнувшись, и полез куда-то внутрь нее рукой в перчатке. Эта похожая на пружинку штука была зародышевым монитором; об этом рассказывали на курсах. Доктор Боннерт нашел голову ребенка и засунул устройство под плоть. Из хитрой машины полезла лента, отмечающая биение сердца Дэвида и другие жизненно важные показатели. Лаура почувствовала, как ей протирают поясницу – сестра готовила ее к эпидуральной анестезии. Хотя бы не придется видеть шприц. Сила схваток стала неимоверной, будто били кулаком по ушибленной спине.
– Свободнее дышите, свободнее, – уговаривал ее кто-то.
– Сейчас слегка ужалит, – сказал доктор Боннерт, и она почувствовала, как входит игла.
Это называется ужалить? Там, откуда она родом, осы куда больше. Потом все кончилось, игла вышла и кожа поясницы стала покалывать. Доктор Боннерт еще раз посмотрел раскрытие, потом проглядел ленту с сигналами от Дэвида, монитор с показаниями от Лауры. Во рту чувствовался вкус лекарства, и она надеялась, что анестезия сработала, потому что схватки стали жестокими и лицо покрылось потом. Красная Машина вытерла ей лицо и улыбнулась.
– Для этого и было все ожидание, – сказала сестра. – Странно, когда это происходит, правда?
– Да.
Ох, как больно. О Господи, теперь по-настоящему больно! Она ощущала, как напрягается тело, раскрываясь, как бутон.
– Когда время приходит, тогда и приходит, – продолжала медсестра. – Когда ребенок захочет выйти, он даст вам знать.
– Не забудьте ему об этом напомнить, – выдавила из себя Лаура, и доктор с сестрами рассмеялись.
– Держитесь, – сказал ей доктор Боннерт и вышел. На миг Лауру охватила паника. Куда это он? А что, если ребенок выйдет прямо сейчас? Сердцебиение на мониторе скакнуло, и одна из сестер взяла ее за руку. Давление внутри нарастало до взрыва, она боялась, что может внезапно лопнуть, как переспевшая дыня, и слезы жгли глаза. Но давление опять спало, и Лаура услышала собственное частое и хриплое дыхание.
– Легче, легче, – посоветовала сестра. – Четверговым детям – далекий путь.
– Что?
– Четверговое дитя. Знаете, старая поговорка. – Сестра взглянула на настенные часы: почти девять пятнадцать. – Но он может подождать до пятницы, и тогда он родится красивом.
– Счастливым, – сказала Красная Машина.
– Нет, пятница – красивый, – возразила другая – Счастливый – это субботний.
Этот спор не был первоочередной заботой Лауры. Схватки продолжали нарастать, били в нее, как волны в источенную скалу, и спадали опять. Они были по-прежнему болезненными, но уже не так. Анестезия сработала, слава Богу, но не настолько, чтобы снять все ощущения. Боль уменьшилась, но давление кулака, бьющего по ушибу, было тем же. И в девять тридцать в зал вернулся доктор Боннерт и снова все посмотрел.
– Все идет хорошо, – сказал он. – А теперь, Лаура, можете немножко потужиться?
Она потужилась – по крайней мере постаралась. Сейчас лопну, подумалось ей. О Господи Иисусе. Дышать! Дышать! Почему все, что на курсах было так аккуратно и упорядочение, здесь идет как на видеопленке на сверхускоренном показе?
– Тужьтесь еще. На этот раз чуть посильнее, о'кей? Она попыталась снова. Ясно было, что это будет совсем не так просто, как описывали на курсах. В мозгу всплыло лицо Кэрол. «Поздно спохватилась, девонька», – сказала бы Кэрол.
– Тужьтесь, Лаура! Покажите нам его головку! И еще лицо всплыло в памяти за закрытыми веками, когда ее свело судорогой и в центре тела нарастало давление. Лицо Дуга и голос, говорящий: «Конец той жизни, где были только мы. Семьи из Дуга и Лауры». Перед мысленным взором всплыл квартал Хилландейл, машина Дуга, въезжающая на стоянку. Она видела, как он уходит от нее с банками пива в руках. «Конец той жизни. Конец».
– Тужьтесь. Тужьтесь, Лаура!
Она услышала собственный тихий стон. Давление стало невыносимым, оно убивало. Дэвид держался за ее внутренности и не отпускал. Все тело дрожало от усталости, а затемненным мысленным взором она видела уходящего Дуга. Далекий от нее человек, и с каждым шагом все дальше и дальше. Крик ее стал громче, что-то в ней оборвалось. Не хватка Дэвида, что-то еще глубже. Она заскрипела зубами, почувствовала теплые слезы на щеках, и она знала уже, что с Дугом все кончено.
– Ну, ну, – сказала Красная Машина, вытирая ей щеки. – Все отлично, не волнуйтесь ни о чем.
– Отлично, не бойтесь, – по-отцовски потрепал ее по плечу доктор Боннерт, хотя и был года на три-четыре ее моложе. – Головка прорезалась, но мы еще не совсем готовы. Теперь расслабьтесь, просто отдохните.
Лаура постаралась дышать ровнее, думая только об этом. Она смотрела в стену, а Красная Машина вытирала ей лицо, а время то ползло, то пускалось вскачь – игра нервов и желаний. В десять часов доктор Боннерт снова велел ей тужиться.
– Сильнее. Давайте, Лаура, – командовал он, и Лаура вцепилась в руку Красной Машины с такой силой, что подумала, как бы не расплющить эти сильные пальцы. – Дышите и тужьтесь, дышите и тужьтесь.
Лаура старалась на пределе возможностей. Давление между ногами и в пояснице слилось в симфонию пытки.
– Да, получается, отлично работаете, – сказала другая сестра, глядя через плечо Красной Машины. Лаура задрожала, мышцы сводил спазм. Конечно, она сама не сможет. Не может быть, чтобы не было такой машины, которая это за тебя сделает. Но нет, такой машины не было, и Лаура в окружении всех этих мониторов и аппаратов была предоставлена самой себе. Она дышала и тужилась, дышала и тужилась, стискивая руку Красной Машины, и пот заливал ей щеки, и доктор Боннерт уговаривал ее постараться сильнее.
Наконец в двадцать минут двенадцатого доктор Боннерт сказал:
– Так, дамы, давайте-ка повезем миссис Клейборн. Лауру положили на каталку, и тяжесть между бедрами была как пушечное ядро из плоти, и повезли в другой зал. Здесь стены были укрыты зеленой плиткой, на потолке – батарея бестеневых ламп, а под ними стоял стол из нержавеющей стали со стременами. Сестра накрыла стол зеленой простыней, Лауру положили на него спиной, а ноги поставили в стремена. Блеснул свет на подносе с инструментами, напоминающими о подвалах инквизиции, и Лаура быстро отвела взгляд в сторону. Она уже вымоталась, сил в ней было, как в выжатой тряпке, но она знала, что самый тяжелый момент родового процесса еще впереди. Доктор Боннерт сел на табуретку у конца стола, рука рядом с подносом для инструментов. Осматривая Лауру и проверяя положение ребенка, он начал по-настоящему насвистывать.
– Я знаю эту песню, – сказала одна из сестер. – Слышала ее сегодня по радио. Как услышишь, так она и застревает в голове.
– «Ганз-н-роузис», – заметил доктор Боннерт. – Мой сын их любит. Ходит в бейсбольной кепке козырьком назад и поговаривает, что сделает себе татуировки.
Он передвинул пальцы. Лаура чувствовала, как он пропихивает их, вокруг по краям у нее внутри, но сама она онемела, как чучело, набитое мокрой ватой.
– Я ему сказал, что одна татуировка – и я ему голову оторву. Лаура, поднимите чуть-чуть поясницу. Отлично, вот так!
Красная Машина повернула видеокамеру на треножнике, направив ее между ног Лауры.
– Ну вот, Лаура, – сказал доктор Боннерт, на которого сестра натягивала свежие перчатки. – Готовы поработать? Сестра повязала ему хирургическую маску на лицо.
– О'кей, – сказал он. – Давайте сделаем, что надо сделать. – Он снова сел на табурет; халат Лауры завернулся на колени. – Я хочу, чтобы вы начали тужиться, Лаура. Тужьтесь, пока я не скажу «стоп», потом отдохните пару секунд. Он нормально прорезывается и уже хочет к нам, но вы должны его подтолкнуть. О'кей?
– О'кей.
– Порядок. Начинайте прямо сейчас. Она начала. Черт побери, у нее в голове гудели эти «Ганз-н-роузис»!
– Тужьтесь, тужьтесь. Отдохните. Тужьтесь! Чем-то протерли лицо. Тяжелое дыхание. Дэвид не выходит. Почему он не выходит?
– Тужьтесь, тужьтесь. Хорошо, Лаура, очень хорошо. Серебряный звяк инструмента, но она ощутила лишь, как слегка потянуло что-то внутри.
– Тужьтесь, Лаура. Тужьтесь, тужьтесь, он хочет выйти.
– Все идет отлично, – сказала Красная Машина, стискивая ее руку.
– Он застрял, – услышала Лаура свой голос. Глупости. Доктор Боннерт велел ей тужиться, и она закрыла глаза, стиснула зубы и делала, что он говорит, и бедра тряслись от напряжения.
В одиннадцать десять она ощутила, что Дэвид выходит. Движение на дюйм-другой, но это привело ее в экстаз. Она промокла от пота, спутанные волосы липли к плечам. Странно, как вообще кто-то когда-то мог родиться. Она тужилась, пока не отказали мышцы, отдохнула и стала тужиться снова. Бедра и спину сводило конвульсиями.
– О Господи! – прошептала она, дрожа от изнеможения.
– Отлично работаете! – сказал Боннерт. – Давайте еще, Лаура.
В ней поднялась волна гнева. Что сейчас делает Дуг, пока она мучается под лампами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Она встала с полыхающим от гнева лицом.
Воды прорвались.
Теплая жидкость хлынула меж бедер вниз по ногам. До нее дошло, когда жидкость уже залила колени. Боль в спине и подергивания в течение всего дня – это была первая стадия родовых схваток.
Ребенок собирался родиться.
Она смотрела, как Дуг заворачивает за угол и скрывается из виду.
Секунду она стояла в мокрых трусах, и тут начала нарастать первая родовая схватка. Давление бросило ее в царство боли, будто мощная рука, сдавившая болезненный ушиб внутри, и Лаура закрыла глаза, а боль схватки медленно набухала до пика, потом начала спадать. По щекам катились слезы. Посмотри на часы, глупая! Она вернулась в «БМВ» и посмотрела на часы в свете плафона, включившегося при открытой дверце. Следующая схватка накатила через восемь минут с такой силой, что пришлось стиснуть зубы.
Ей нельзя долго здесь оставаться. У Дуга кто-то есть. Она предоставлена самой себе.
Она завела мотор, выехала задним ходом со стоянки и поехала прочь от своего мужа и квартала Хилландейл.
Двумя схватками позже Лаура остановилась на заправочной станции, чтобы позвонить доктору Боннерту, попала к секретарше и ей сказали, что сейчас его разыщут по пейджеру. Она ждала, вцепившись в трубку, схватка накатывала за схваткой, боль сотрясала спину и уходила вниз по ногам. Затем к телефону подошел доктор Боннерт, выслушал ее рассказ и сказал, что ей надо как можно скорее ехать в Сент-Джеймскую больницу.
– Жду вас с Дугом, – сказал доктор Боннерт и повесил трубку.
Больница была большим белым зданием посреди парка на северо-востоке Атланты. Когда заполнили все документы в приемном отделении и Лауру перевезли в родильный зал, появился доктор Стивен Боннерт в смокинге. Она сказала ему, что ее случай вряд ли требует такой официальной одежды. «Приветственный обед в честь нового директора больницы, – объяснил доктор, глядя на монитор, показывавший ход схваток у Лауры. – Все равно не удался, потому что у каждого с собой пейджер, и весь зал верещал, будто туда сверчки собрались».
– Где Дуг? – спросил доктор Боннерт, как и ожидала Лаура.
– Дуг.., он не может приехать, – ответила она. Доктор Боннерт несколько секунд смотрел на нее через круглые черепаховые очки, потом дал указания сестре и вышел переодеться и вымыть руки.
В тыльную сторону ладони Лауре ввели острую короткую иглу и поставили капельницу с демеролом. Ее одели в зеленый больничный халат с эластичным поясом вокруг живота, и она сидела на столе, наклонившись всем телом вперед. В ноздри плыл запах лекарств и дезинфекции. Сестры были умелыми и быстрыми, они все время говорили с Лаурой о пустяках, но ей было трудно уловить смысл их слов. Все вокруг стало размытым движением и звуком, она видела вспышки на экране монитора, когда внутри нее возникала схватка, нарастала, вспухала и сводила болью, потом спадала до следующей. Одна из сестер заговорила о новой машине, которую только что купила, ярко-красную, сказала она, всегда хотела ярко-красную машину.
– Дышите свободнее, – сказала другая сестра, кладя руку Лауре на плечо. – Дышите, как вас учили на курсах.
Сердце Лауры тяжело колотилось, и на другом мониторе это отражалось беспорядочными всплесками. Схватки были, как грохот грома в камере, они сотрясали ее тело, предвещая шторм.
– Первый ребенок? – спросила сестра с красной машиной, глядя на карту Лауры. – Боже мой. Боже мой!
Вернулся доктор Боннерт, одетый в зеленое, профессиональный, и раздвинул ноги Лауры, чтобы посмотреть раскрытие.
– Отлично работаете, – сказал он. – Но еще не до конца. Сильно болит?
– Да. Немножко. – А яблокам больно, когда из них вынимают сердцевину? – Да, болит.
– О'кей.
Он сказал Красной Машине что-то насчет какого-то непонятного слова, и Лаура подумала: «Пора уже для большого укола, да?». Доктор Боннерт отошел от стола и вернулся с какой-то маленькой штучкой вроде пружинки от шариковой ручки, а от нее тянулся провод к какой-то хитрой машине.
– Небольшое вмешательство, – сказал он, бегло улыбнувшись, и полез куда-то внутрь нее рукой в перчатке. Эта похожая на пружинку штука была зародышевым монитором; об этом рассказывали на курсах. Доктор Боннерт нашел голову ребенка и засунул устройство под плоть. Из хитрой машины полезла лента, отмечающая биение сердца Дэвида и другие жизненно важные показатели. Лаура почувствовала, как ей протирают поясницу – сестра готовила ее к эпидуральной анестезии. Хотя бы не придется видеть шприц. Сила схваток стала неимоверной, будто били кулаком по ушибленной спине.
– Свободнее дышите, свободнее, – уговаривал ее кто-то.
– Сейчас слегка ужалит, – сказал доктор Боннерт, и она почувствовала, как входит игла.
Это называется ужалить? Там, откуда она родом, осы куда больше. Потом все кончилось, игла вышла и кожа поясницы стала покалывать. Доктор Боннерт еще раз посмотрел раскрытие, потом проглядел ленту с сигналами от Дэвида, монитор с показаниями от Лауры. Во рту чувствовался вкус лекарства, и она надеялась, что анестезия сработала, потому что схватки стали жестокими и лицо покрылось потом. Красная Машина вытерла ей лицо и улыбнулась.
– Для этого и было все ожидание, – сказала сестра. – Странно, когда это происходит, правда?
– Да.
Ох, как больно. О Господи, теперь по-настоящему больно! Она ощущала, как напрягается тело, раскрываясь, как бутон.
– Когда время приходит, тогда и приходит, – продолжала медсестра. – Когда ребенок захочет выйти, он даст вам знать.
– Не забудьте ему об этом напомнить, – выдавила из себя Лаура, и доктор с сестрами рассмеялись.
– Держитесь, – сказал ей доктор Боннерт и вышел. На миг Лауру охватила паника. Куда это он? А что, если ребенок выйдет прямо сейчас? Сердцебиение на мониторе скакнуло, и одна из сестер взяла ее за руку. Давление внутри нарастало до взрыва, она боялась, что может внезапно лопнуть, как переспевшая дыня, и слезы жгли глаза. Но давление опять спало, и Лаура услышала собственное частое и хриплое дыхание.
– Легче, легче, – посоветовала сестра. – Четверговым детям – далекий путь.
– Что?
– Четверговое дитя. Знаете, старая поговорка. – Сестра взглянула на настенные часы: почти девять пятнадцать. – Но он может подождать до пятницы, и тогда он родится красивом.
– Счастливым, – сказала Красная Машина.
– Нет, пятница – красивый, – возразила другая – Счастливый – это субботний.
Этот спор не был первоочередной заботой Лауры. Схватки продолжали нарастать, били в нее, как волны в источенную скалу, и спадали опять. Они были по-прежнему болезненными, но уже не так. Анестезия сработала, слава Богу, но не настолько, чтобы снять все ощущения. Боль уменьшилась, но давление кулака, бьющего по ушибу, было тем же. И в девять тридцать в зал вернулся доктор Боннерт и снова все посмотрел.
– Все идет хорошо, – сказал он. – А теперь, Лаура, можете немножко потужиться?
Она потужилась – по крайней мере постаралась. Сейчас лопну, подумалось ей. О Господи Иисусе. Дышать! Дышать! Почему все, что на курсах было так аккуратно и упорядочение, здесь идет как на видеопленке на сверхускоренном показе?
– Тужьтесь еще. На этот раз чуть посильнее, о'кей? Она попыталась снова. Ясно было, что это будет совсем не так просто, как описывали на курсах. В мозгу всплыло лицо Кэрол. «Поздно спохватилась, девонька», – сказала бы Кэрол.
– Тужьтесь, Лаура! Покажите нам его головку! И еще лицо всплыло в памяти за закрытыми веками, когда ее свело судорогой и в центре тела нарастало давление. Лицо Дуга и голос, говорящий: «Конец той жизни, где были только мы. Семьи из Дуга и Лауры». Перед мысленным взором всплыл квартал Хилландейл, машина Дуга, въезжающая на стоянку. Она видела, как он уходит от нее с банками пива в руках. «Конец той жизни. Конец».
– Тужьтесь. Тужьтесь, Лаура!
Она услышала собственный тихий стон. Давление стало невыносимым, оно убивало. Дэвид держался за ее внутренности и не отпускал. Все тело дрожало от усталости, а затемненным мысленным взором она видела уходящего Дуга. Далекий от нее человек, и с каждым шагом все дальше и дальше. Крик ее стал громче, что-то в ней оборвалось. Не хватка Дэвида, что-то еще глубже. Она заскрипела зубами, почувствовала теплые слезы на щеках, и она знала уже, что с Дугом все кончено.
– Ну, ну, – сказала Красная Машина, вытирая ей щеки. – Все отлично, не волнуйтесь ни о чем.
– Отлично, не бойтесь, – по-отцовски потрепал ее по плечу доктор Боннерт, хотя и был года на три-четыре ее моложе. – Головка прорезалась, но мы еще не совсем готовы. Теперь расслабьтесь, просто отдохните.
Лаура постаралась дышать ровнее, думая только об этом. Она смотрела в стену, а Красная Машина вытирала ей лицо, а время то ползло, то пускалось вскачь – игра нервов и желаний. В десять часов доктор Боннерт снова велел ей тужиться.
– Сильнее. Давайте, Лаура, – командовал он, и Лаура вцепилась в руку Красной Машины с такой силой, что подумала, как бы не расплющить эти сильные пальцы. – Дышите и тужьтесь, дышите и тужьтесь.
Лаура старалась на пределе возможностей. Давление между ногами и в пояснице слилось в симфонию пытки.
– Да, получается, отлично работаете, – сказала другая сестра, глядя через плечо Красной Машины. Лаура задрожала, мышцы сводил спазм. Конечно, она сама не сможет. Не может быть, чтобы не было такой машины, которая это за тебя сделает. Но нет, такой машины не было, и Лаура в окружении всех этих мониторов и аппаратов была предоставлена самой себе. Она дышала и тужилась, дышала и тужилась, стискивая руку Красной Машины, и пот заливал ей щеки, и доктор Боннерт уговаривал ее постараться сильнее.
Наконец в двадцать минут двенадцатого доктор Боннерт сказал:
– Так, дамы, давайте-ка повезем миссис Клейборн. Лауру положили на каталку, и тяжесть между бедрами была как пушечное ядро из плоти, и повезли в другой зал. Здесь стены были укрыты зеленой плиткой, на потолке – батарея бестеневых ламп, а под ними стоял стол из нержавеющей стали со стременами. Сестра накрыла стол зеленой простыней, Лауру положили на него спиной, а ноги поставили в стремена. Блеснул свет на подносе с инструментами, напоминающими о подвалах инквизиции, и Лаура быстро отвела взгляд в сторону. Она уже вымоталась, сил в ней было, как в выжатой тряпке, но она знала, что самый тяжелый момент родового процесса еще впереди. Доктор Боннерт сел на табуретку у конца стола, рука рядом с подносом для инструментов. Осматривая Лауру и проверяя положение ребенка, он начал по-настоящему насвистывать.
– Я знаю эту песню, – сказала одна из сестер. – Слышала ее сегодня по радио. Как услышишь, так она и застревает в голове.
– «Ганз-н-роузис», – заметил доктор Боннерт. – Мой сын их любит. Ходит в бейсбольной кепке козырьком назад и поговаривает, что сделает себе татуировки.
Он передвинул пальцы. Лаура чувствовала, как он пропихивает их, вокруг по краям у нее внутри, но сама она онемела, как чучело, набитое мокрой ватой.
– Я ему сказал, что одна татуировка – и я ему голову оторву. Лаура, поднимите чуть-чуть поясницу. Отлично, вот так!
Красная Машина повернула видеокамеру на треножнике, направив ее между ног Лауры.
– Ну вот, Лаура, – сказал доктор Боннерт, на которого сестра натягивала свежие перчатки. – Готовы поработать? Сестра повязала ему хирургическую маску на лицо.
– О'кей, – сказал он. – Давайте сделаем, что надо сделать. – Он снова сел на табурет; халат Лауры завернулся на колени. – Я хочу, чтобы вы начали тужиться, Лаура. Тужьтесь, пока я не скажу «стоп», потом отдохните пару секунд. Он нормально прорезывается и уже хочет к нам, но вы должны его подтолкнуть. О'кей?
– О'кей.
– Порядок. Начинайте прямо сейчас. Она начала. Черт побери, у нее в голове гудели эти «Ганз-н-роузис»!
– Тужьтесь, тужьтесь. Отдохните. Тужьтесь! Чем-то протерли лицо. Тяжелое дыхание. Дэвид не выходит. Почему он не выходит?
– Тужьтесь, тужьтесь. Хорошо, Лаура, очень хорошо. Серебряный звяк инструмента, но она ощутила лишь, как слегка потянуло что-то внутри.
– Тужьтесь, Лаура. Тужьтесь, тужьтесь, он хочет выйти.
– Все идет отлично, – сказала Красная Машина, стискивая ее руку.
– Он застрял, – услышала Лаура свой голос. Глупости. Доктор Боннерт велел ей тужиться, и она закрыла глаза, стиснула зубы и делала, что он говорит, и бедра тряслись от напряжения.
В одиннадцать десять она ощутила, что Дэвид выходит. Движение на дюйм-другой, но это привело ее в экстаз. Она промокла от пота, спутанные волосы липли к плечам. Странно, как вообще кто-то когда-то мог родиться. Она тужилась, пока не отказали мышцы, отдохнула и стала тужиться снова. Бедра и спину сводило конвульсиями.
– О Господи! – прошептала она, дрожа от изнеможения.
– Отлично работаете! – сказал Боннерт. – Давайте еще, Лаура.
В ней поднялась волна гнева. Что сейчас делает Дуг, пока она мучается под лампами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65