Она вспомнила новости по телевизору, как показывали уходящую из больницы в Атланте мать ребенка с истерзанным тревогой лицом и согнутой под неимоверной тяжестью спиной. Она подумала о тайне, о которой подозревала уже пять лет. Жизнь ее была извилистой, предательской дорогой. Она убила своих родителей, доведя мать до алкоголизма, а отца до сердечного приступа, убившего его в семьдесят третьем году. Ферма пропала – ее забрал банк. Мать жила в приюте, бормоча слюнявым ртом и мочась под себя. Для Беделии Морз старая пословица обернулась горькой истиной – нельзя вернуться в родной дом.
Объявление она увидела в январском выпуске «Мамы Джонс». Сперва она никак не собиралась ехать восемнадцатого февраля к статуе Свободы, но мысль об этом продолжала ее грызть. Диди не знала точно, почему она решила ехать. Может быть, из чистого любопытства, или же потому, что Штормовой Фронт и был ее настоящей семьей. Она купила билет туда и обратно в «Америкэн эйрланз» и в четверг вечером вылетела из Детройта.
Обратный самолет в Детройт вылетал в днем в полвторого. Она не собиралась ночевать в мотеле у Мэри, но там было чище, чем в отеле на Пятьдесят пятой западной в Манхеттене, где она остановилась. Теперь она была рада, что осталась с Мэри – из-за ребенка. И куда меньше была рада, что заглянула во внутренний мир Мэри Террор, хотя сообщение в новостях о гибели агента ФБР от настороженного ружья было достаточным предупреждением. Диди вертела в уме свою тайну, как кубик Рубика.
Мэри заметила отсутствующий взгляд Диди.
– О чем ты думаешь?
– О книге Эдварда, – солгала Диди. Под саркастическим нажимом Мэри Эдвард рассказал Диди, о чем он пишет. – Я не уверена, что Джеку бы это понравилось.
– Он велел бы казнить Эдварда, – сказала Мэри. – Предателям нет пощады. Так он всегда говорил.
Диди поглядела на ребенка в руках Мэри. Невинное существо. Ему здесь не место.
– Ты сказала, что.., что хотела привезти Джеку ребенка.
– Я хотела принести ему дар. Он всегда хотел сына. Тот дар, который я носила для него в себе в ту ночь, когда меня ранили.
Это правда или нет? Она не могла припомнить точно.
– Значит, ты опять заляжешь на дно?
Щелк. Щелк. Щелк.
Мысленный кубик Рубика за работой.
– Завтра, когда выясню с Эдвардом. А потом двину в Канаду. С Барабанщиком.
Диди поняла, что она собирается убить Эдварда. И долго ли до нового приступа, когда она изувечит или убьет ребенка? Щелк. Щелк. Новые кусочки поворачиваются, вставая на место. Может быть, Эдвард и заслуживает смерти. Но он был братом по оружию, разве это чего-нибудь не стоит? Ребенок точно не заслуживает уготованной ему участи. Щелк. Щелк. Диди поглядела на свои руки от матери-земли и поняла, что снова людская глина отдана на ее милость.
– Мэри? – тихо позвала она.
– Что?
– Я… – Она осеклась. Тайна так долго была тайной, что не хотела выходить на свет. Но две жизни – Эдварда и младенца – зависели сейчас от этого решения. – Я, кажется, догадываюсь.., где сейчас Джек.
Мэри сидела неподвижно, ее рот приоткрылся.
– Я не уверена. Но мне кажется, что Джек может быть в Калифорнии.
Мэри не реагировала.
– В Северной Калифорнии, – продолжала Диди. – Городок под названием Фристоун. Примерно в пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско.
Мэри пошевелилась: трепет возбуждения, словно по ее жилам вновь побежала кровь.
– Я знаю этот дом, – произнесла она сдавленным напряженным голосом. – Дом Грома.
Диди никогда не бывала в Доме Грома, но знала о нем от других членов группы. Дом Грома был расположен над Сан-Франциско, спрятанный в лесах возле бухты Дрейке. Здесь родился Штормовой Фронт, когда первые его члены кровью подписали договор верности Делу. Диди знала, что это охотничий домик, заброшенный уже лет тридцать, и что его название произошло от постоянного грохота волн, разбивающихся об иссеченные скалы бухты Дрейке. Дом Грома был первой штаб-квартирой Штормового Фронта, мозговым центром, откуда организовывались теракты на всем Западном побережье.
– Фристоун, – повторила Мэри. – Фристоун. – Ее глаза вспыхнули, как спиртовые лампы. – Почему ты думаешь, что он там?
– Я – член клуба «Сьерра». Пять лет назад в нашем бюллетене прошло сообщение о группе людей, которые подали в суд на Фристоун за выброс мусора возле птичьего заповедника. Была их фотография на заседании местного совета. По-моему, один из них может оказаться Джеком Гардинером.
– То есть ты не уверена?
– Нет. На фотографии было только его лицо в профиль. Но я ее вырезала и сохранила. – Она наклонилась вперед. – Мэри, я помню лица. Во всяком случае, помнят мои руки. Приезжай в Энн-Арбор, посмотри, что я сделала, и ты мне скажешь, он это или нет.
Мэри снова молчала, и Диди видела, как у нее шарниры в мозгу ворочаются.
– А Эдварда не убивай, – сказала Диди. – Возьми его с собой. Он ведь тоже захочет найти Джека – для своей книги. Если Джек в самом деле во Фристоуне, ты привезешь к нему и ребенка и Эдварда, и он решит, следует казнить Эдварда или нет.
«Выгадываю время для Эдварда», – подумала она. И для себя, чтобы сообразить, как отнять ребенка у Мэри.
– Калифорния. Страна, текущая молоком и медом, – сказала Мэри. Она кивнула и улыбка ее стала блаженной. – Да. Именно туда Джек бы и направился. – Она порывисто обняла Барабанщика, разбудив его. – Милый мой Барабанщик! Деточка моя! – В ее голосе зазвучала веселая радость. – Мы найдем Джека! Найдем Джека и он будет любить нас обоих, как он будет нас любить!
– Мой самолет улетает в час ночи, – сказала Диди. – Я поеду вперед, а вы с Эдвардом следом.
– Да. Мы поедем следом за тобой. Именно так. – Мэри сияла, как школьница, и это зрелище рвало сердце Диди. Барабанщик заплакал. – Он тоже рад! – сказала Мэри. – Слышишь его?
Диди не могла больше смотреть на лицо Мэри. В нем было что-то от смерти, что-то жестокое и пугающее в своей маниакальной радости.
«Это и есть плод нашей борьбы? – спросила себя Диди. – Не свобода от угнетения, а безумие в ночи?»
– Я, пожалуй, вернусь к себе в гостиницу, – сказала она и встала с раскладного дивана. – Я тебе оставлю свой телефон. Когда доберетесь до Энн-Арбора, позвони мне, и я объясню, как проехать.
Она записала номер телефона на листке со штампом «Камео Мотор Лодж», и Мэри убрала его в сумку, где были памперсы, детское питание и «магнум». У двери Диди остановилась. Вьюга прекратилась, воздух был неподвижен и тяжел от холода. Диди решилась взглянуть в стальные глаза Мэри.
– Ты не сделаешь ничего дурного ребенку?
– Барабанщику? – Она обняла его и он издал тихий возмущенный всхлип, что его грубо разбудили. – Я не сделаю ничего дурного ребенку Джека, ни за что на свете!
– И ты дашь Джеку решить насчет Эдварда?
– Диди, – сказала Мэри. – Ты слишком много беспокоишься. Но я тебя люблю и за это. – Она поцеловала Диди в щеку, и Диди вздрогнула, когда горячий рот коснулся ее плоти и отодвинулся.
– Береги себя, – велела ей Мэри.
– Ты тоже.
Диди снова взглянула на ребенка – невинный на руках у проклятой, – повернулась и пошла к своей машине.
Мэри смотрела ей вслед, потом закрыла дверь. И затанцевала по комнате со своим ребенком на руках, а Бог пел у нее в голове «Жги мой костер».
Наступало утро нового-нового дня.
Глава 4
На распутье
– О Господи! – сказала Беделия Морз, останавливаясь на пороге своей разгромленной кухни.
Дневной свет косо бил в окна. Дом остыл, и Диди заметила отсутствие стеклянной филенки в задней двери. По дому носились опавшие листья, антикварный кухонный стол перевернут, две его ножки раскололись. Кто-то явно сюда вломился, но следы обыска были только здесь. Правда, она еще мастерскую не проверила. Диди выглянула в окно и увидела, что навесной замок и цепь на дверях на месте. У нее мало было ценного; стереомагнитофон по-прежнему стоял в гостиной, и переносной телевизор там же. И украшений у нее особых не было – только те, что она приделала к рулю. Тогда что же искал взломщик?
Ей стало страшно. Она пошла в спальню, где на кровати лежал еще не открытый чемодан, и выдвинула нижний ящик комода. Старые пояса, носки, две пары здорово поношенных расклешенных джинсов. Вздох облегчения вырвался, как взрыв. Фотоальбом под джинсами был на месте. Диди открыла его. Внутри были старые пожелтевшие газетные вырезки и сероватые фотографии, покрытые целлофаном. «Разгром Штормового Фронта в Нью-Джерси» – гласил один из заголовков. «ФБР охотится за ускользнувшими террористами» – трубил другой. «Один из членов Штормового Фронта убит в мятеже в Аттике» – третий заголовок. В альбоме были фотографии всех бойцов Штормового Фронта – старые фотографии, снятые, когда они были молодыми. Фотографии ее самой, тогда еще красивой и гибкой, машущей рукой в камеру со спины лошади. Это ее снимал отец, когда ей было шестнадцать. От фотографии Мэри Террелл – высокой и красивой блондинки на летнем солнце, стало больно глазам – теперь она знала, какова Мэри на самом деле.
Диди аккуратно пролистала альбом до конца. Последние материалы относились к похищению Дэвида Клейборна. Но перед ними была статья и черно-белая фотография, вырезанные из бюллетеня клуба «Сьерра» пять лет назад. «Группа граждан спасает птичий заповедник» – гласил заголовок. В статье было всего пять абзацев, а на фотографии была женщина, выступающая с трибуны на заседании местного совета. За ней сидели еще несколько человек. Один из них повернул голову вправо, словно разговаривал с сидящей рядом женщиной. Или старался не попасть в кадр, как подумала Диди, когда впервые ее увидела. Камера поймала часть его профиля: линию волос, лоб и нос. Имена «фристоунской шестерки», как они себя называли, были: Джонелл Коллинз, Дин Уокер, Карен Отт, Ник Хадли, Кейт и Сэнди Кавано. Как сообщалось в статье, все из Фристоуна, Калифорния.
У Диди всегда была острая память на лица: изгиб носа, ширина бровей, то, как волосы лежат на лбу. Это были детали, делавшие лицо. Внимание к деталям было одной из ее сильных сторон.
И она была почти уверена, что один из этих людей – Уокер, Хадли или Кавано – раньше был известен, как Джек Гардинер.
Она убрала альбом и закрыла ящик. Не было никаких признаков, что ящик открывали или что нашли альбом. Она прошла в переднюю. Позвонить в полицию? Сообщить о взломе? А что украли, если вообще украли? Она обошла дом, проверяя шкафы и выдвигая ящики. Металлическая коробка, в которой лежало две сотни долларов, была нетронута. Ее одежда – готовое платье из магазинов «Зирс» и «Пенни», вся оставалась на вешалках. Ничто не пропало, даже вырезанное стекло лежало на кухонной полке. Она ходила по коттеджу из комнаты в комнату, кубик Рубика в голове щелкал, но решение не приходило.
Зазвонил телефон, и Диди взяла трубку в передней.
– Алло? Пауза. Потом:
– Диди?
Если раньше у нее колотилось сердце, то теперь желудок поднялся к горлу.
– Кто это?
– Это я. Марк Треггс.
– Марк? – Прошло уже пять или шесть месяцев с их последнего разговора. Всегда ему звонила она, а не наоборот. Это было молчаливым уговором. Но сейчас что-то случилось. Она услышала напряжение в его голосе и быстро спросила:
– В чем дело?
– Диди, я здесь. В Энн-Арборе.
– В Энн-Арборе? – ошеломленно повторила она. Щелк. Щелк. Щелк. – Что ты здесь делаешь?
– Я привез одного человека с тобой повидаться. – Марк в номере «Дейз-Инн» взглянул на стоявшую рядом с ним Лауру. – Мы ждали, пока ты вернешься из своей поездки.
– Марк, что происходит?
Марк подумал, что она на грани. Готова выпрыгнуть из кожи.
– Верь мне, о'кей? Я ничего не сделаю, что могло бы тебе повредить. Ты мне веришь?
– Ко мне в дом кто-то вламывался. Устроил разгром на кухне. Господи, я не понимаю, что творится!
– Слушай меня, о'кей? Успокойся и послушай. Я тебе ничего плохого не сделаю. Мы слишком давно с тобой знакомы. Я привез человека, которому нужна твоя помощь.
– Кого? И о чем ты говоришь? Лаура шагнула вперед и схватила телефонную трубку прежде, чем Марк успел сказать хоть слова.
– Беделия? – спросила она и услышала, как на том конце провода женщина ахнула, услышав незнакомый голос, назвавший ее по имени. – Не вешайте трубку! Умоляю! Дайте мне несколько минут – это все, о чем я прошу.
Диди молчала, но ее ошеломление было ощутимо физически.
– Меня зовут Лаура Клейборн. Марк привез меня повидаться с вами. – Лаура чувствовала, что Диди готова швырнуть трубку, и у нее волосы зашевелились на затылке. – Я не работаю с полицией или с ФБР, – сказала она. – Богом клянусь, что нет. Я пытаюсь найти моего ребенка. Вы знаете, что моего ребенка украла Мэри Террелл?
Ответа не было. Лаура боялась, что она уже потеряла Беделию Морз, что сейчас грохнет трубка, и когда они приедут к дому, Беделии уже и след простынет.
Молчание тянулось, и Лаура ощущала, как тянутся ее нервы вместе с ним.
В мозгу Лауры темным микроскопическим семенем прорастало и обретало форму ядро крика. Чего она не знала – это того, что то же семя растет в голове Беделии Морз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65