- Тем не менее всё это безобразие… как бы дискредитирует идею. Да и стоит ли вообще таскать детей по таким захолустьям? Ведь значения в них - ноль. Никакой роли в мире они не играют. Как-то всё это… ужасно старомодно. Сейчас эпоха Интернета, глобализации, свободного доступа к лучшим образцам культуры… Зачем же нужны эти доморощенные предания? Дети и смысла-то их не понимают. Для знания своей местности достаточно турпоходов и регионального компонента образования. Зачем же тогда это краеведение, свалки?…
Костёрыч кивал, словно с грустью убеждался в полном соответствии выступления Милены заготовленной текстовке.
– Я ведь тоже много думал об этих вещах, Милена Дмитриевна, - сказал он. - Но все такие рассуждения представляются мне картиной мира у слепца, для которого не существует того, чего он не может нашарить вокруг себя…
Моржов подивился такой метафоре. Он ведь сам прибегнул к ней, когда Алиска Питугина пыталась объяснить ему, отчего он ушёл от Дашеньки.
– Всё вот это… - Костёрыч обвёл рукой лес, поляну и скалу, - достаточно банально. Обыденно. Туристского потенциала - никакого. Но зато у всего этого есть одно важнейшее качество: оно - настоящее. - Костёрыч посмотрел Милене в глаза так, словно пытался телепортировать ей своё убеждение. - Наши дети видят очень мало настоящих вещей. В основном копии ширпотреба, поделки масскульта, какие-то искусственные спецэффекты… А в человеческих отношениях - невнятицу повседневности, компромиссы… И у детей не вырабатываются… некие, что ли, витамины ума… От нашего мира дети не получают в пользование важнейший критерий оценки - критерий подлинности. И потому не отличают настоящего от лжи, фальшивки, пустышки, упаковки… Пусть моё занятие старомодно и незрелищно, зато оно даёт эти витамины. Дети приучаются чувствовать подлинность, то есть наличие внутренней сути, смысла.
– Вся эта подлинность есть в музеях, - возразила Милена.
– Есть, - согласился Костёрыч. - Но в музеях она, как сейчас говорят, не интерактивна. Для детей в музее или в кино лично с ними ничего не происходит. А дети плохо усваивают теорию. Они помнят только свой личный опыт. Полазав по Колымагинской скале, они будут лучше представлять себе Гималаи, нежели если просмотрят трёхчасовой фильм.
– Выходит, и учить детей бесполезно? - саркастически усмехнулась Милена. - Если они сами не слетают в космос, то и астрономия в школе не нужна?
– Как-то вы всё сводите очень…- замялся Костёрыч. «По-пиксельному», - мысленно подсказал Моржов.
– Нет, конечно, надо учить. Рассказывать словами, показывать в кино… Одно ведь не мешает другому. И даже не противоречит. Не нужно абсолютизировать то, что не абсолютно… Пусть будет всё.
– И тем не менее… - Милена катала между ладонями пустую кружку, словно не решалась высказать Костёрычу то, что хотела. - Эта загаженная Колымагинская скала… Убожество же. Ведь есть… пирамиды, Стонхендж, Фудзияма… Воспитывайте критерий подлинности на этих примерах.
– Они все далеко.
– Но это уже вопрос денег, а не педагогики.
– Да, конечно, вы правы… - смутился Костёрыч. - Я не это хотел сказать… Критерий подлинности - это не справка эксперта, подтверждающая происхождение артефакта. Это умение самостоятельно отличать настоящее от ненастоящего. Точнее - и важнее, - пригодное от непригодного, если мы о прикладном смысле… Культура, особенно сейчас, даёт нам огромное, просто безумное количество образцов, моделей, стратегий… Но в реальных условиях конкретной территории… даже не территории, а локуса… далеко не все из них жизнеспособны или полезны…
– В единстве географии, этноса и культуры всегда можно определить некие общие стилистические свойства, культурный код, - подсказал Моржов, чувствуя, что Костёрыч не может выразить то, что для него является прописной истиной. - То есть набор оправданных решений.
– Да-да!… -. подхватился Костёрыч.
«А пиксели, значит, будут кодом кода, ключом к ключу», - про себя подвёл итог Моржов.
– Мы живём в общем мире, - возразила Милена. - Зачем нужен какой-то собственный культурный код?
– Мир общий, но неодинаковый! - воскликнул Костёрыч. - Ведь в Африке вы не наденете того, что будете носить в Арктике!…
– В Швеции за поцелуй вас в ответ поцелуют, а в Аравии зарежут, - добавил Моржов.
– Это просто обычаи.
– Хорошо. В Полинезии из пожара спасут вас, а дети сгорят, а в России - наоборот. Это уже ценности, а не обычаи. Ценности формируются культурным кодом,
– Подлинное - это то, что соответствует культурному коду, - нашёлся Костёрыч. - Овладевая критерием подлинности, человек может идти в одну сторону - и постигать свой культурный код, идти в другую сторону - и отбирать из огромного ассортимента предлагаемых стратегий те, которые будут здесь работать, потому что органичны.
– А сейчас вы скажете, что демократия - это не для нас и нам нужен царь, - усмехнулась Милена, и Костёрыч в ответ рассмеялся.
– Вопрос про демократию слишком сложен, чтобы решать его с наскока, - сказал он. - Демократия - вещь непростая, нельзя низводить её до однозначного ярлыка…
«Пикселя», - опять подсказал Моржов.
– Да и про демократию - не мой вопрос… Я же говорю о другом. Я говорю о том, что очень многие вещи кажутся нам совершенно разумными, логичными, красивыми… Но проверишь их критерием подлинности и видишь, что они - не для нас. Можно играть с ними сколько угодно, но упаси бог делать их конструктивной основой жизни. Всю жизнь поломаем. Это, простите, как в любви. Люби сколько хочешь, но замуж - не надо.
Моржов смотрел на Милену, задумчиво опустившую голову. Костёрыч вмазал Милене прямо в солнечное сплетение. Если Милена просто спит с Манжетовым - вольному воля; если же станет его женой, то примет участие в большой подлости. Если Милене нравится миф об успешности - хозяин барин; но если Милена сама попытается стать успешной, то ей придётся раздвигать ноги под спонсором.
Брак и успех, по мнению Моржова, были очень хорошими вещами, но не абсолютными. Абсолютизировать их могло только Пиксельное Мышление. А вот реализовать их, поверив в их абсолютность, то есть испытать критерием подлинности, означало переставить их с полки «гипотеза» на полку «миф». Служить мифам - значит жертвовать жизнью.
– Не слишком ли сложным вещам вы хотите обучить этих глупых детей? - тяжело спросила Милена у Костёрыча.
– Я просто даю им компас, - виновато сказал Костёрыч. - Многие из них так и не научатся им пользоваться. Кое-кто из научившихся всё равно пойдёт не туда… Но компас-то должен быть у каждого.
– Боря, дай мне сигарету, - вдруг попросила Милена.
– А разве… ты… куришь? - удивился Моржов.
– Иногда, - спокойно сказала Милена.
– Как тут не закурить, когда полковое знамя сперли… - доставая сигареты, пробормотал Моржов фразочку из анекдота.
Упыри покинули скалу, когда уже начало смеркаться, но ужинать у костра на поляне им не понравилось.
– Паца, давайте в пещере! - горячо предложил Гершензон.
– Чо, как эти педики, да? - почему-то скривился Ничков.
– Какие педики? - изумился Гершензон.
– Педики антропы. Про которых Вася рассказывал.
– Педик антроп - это ты, а там были питекантропы, - с презрением разъяснил Гершензон.
– Ты как меня назвал, Геркулес козлиный?! - взвился Ничков.
Но ссоре не дал разгореться Чечкин. Каким-то чудом он сгрёб костёр в охапку и побежал с поляны в пещеру. Упыри побежали за ним. На поляне остался только Гонцов, который рылся в своём рюкзачке и бормотал:
– Я, блин, в пещеру без бомбы не пойду, там мертвецы живут…
Когда стемнело, в пещере упырей вовсю пылал первобытный, огонь, и пещера издалека напоминала янтарную раковину. А Моржов, Милена, Щёкин и Костёрыч сидели, в общем, возле углей.
– Во сколько обратно будем выходить, Дмитрий Александрович? - спросил Костёрыч.
– Как рассветёт, чтобы дорогу было видно.
– Если не возражаете, я пока прилягу, - вставая, попросился Костёрыч. - Вы-то молодые, а мне… Я вот тут, на скамейке. У меня и спальный мешок с собой есть…
– О чём речь, Константин Егорыч, - за всех ответил Моржов.
– А может, вы хотите подремать, Милена Дмитриевна? - Костёрыч смущённо затоптался, глядя на Ми-лену, которая куталась в кофту. - Вы не стесняйтесь…
– Спасибо, не надо, - отказалась Милена.
– А я тогда в Ковязин смотаюсь, - вдруг решился Щёкин. - Куплю пару банок пива. Говорил мне утром внутренний голос: «Возьми с собой, не будь идиотом…» Зря я не послушался.
– Как ты собираешься попасть в город? - удивился Моржов. - Пешком, что ли? Или на палочке верхом?
– Отсюда по просёлку два километра до шоссе, - фыркнул Щёкин. - Там машину тормозну. Обратно - так же. Три часа - и я снова здесь. Бодрый и улыбающийся.
Моржов подумал: а ему самому-то чего выгоднее предпринять, чтобы остаться с Миленой наедине?
– Может, мы проводим Щёкина до шоссе? - негромко предложил он Милене, избегая обращения и на «ты», и на «вы».
Милена подумала.
– Почему бы и нет? - так же безлично ответила она.
– Тогда давайте чайку попьём на дорожку, - энергично заявил Щёкин, засовывая в угли последние дрова.
Милена и Моржов молчали. Щёкин возился с огнём, с заваркой и бурчал себе под нос самодельную скороговорку:
– Шёл Щёкин по шоссе и сусыл сое… блин… шёл сё… блин… шёл Щёкин по соше… - Он отвернулся, будто сплёвывал, и быстро пробубнил, разминая язык: - Бадри Патаркацишвили, Бадри Патаркацишвили… Шёл Щёкин по шоссе и сушил шёрстку!
Чаю попили и встали, чтобы идти. Щёкин забеспокоился:
– Давайте-ка ещё упырей проведаем…
Втроём в темноте они перебрались через каменные россыпи перед пещерой и встали у входа так, чтобы упыри их не заметили.
Как всегда, упыри выясняли отношения. Голоса их звучали гулко и отчётливо.
– Это из-за тебя Наташа на скале целый час висела! - гневно обвинял кого-то Серёжа Васенин.
– Чо ты гонишь! - орал Ничков. - Я ей сто раз всё объяснил!
– Да хоть двести, если ни разу по-хорошему, - отвечала Наташа.
– А я виноват, что ты тупая?
– Ты мне слева показывал, как узел в карабин проходит, а узел справа был, где зубчики выставлялись.
– У тебя самой щас зубчики выставляться перестанут!
– Она воще, Вася, из-за тебя висела! - заорал Гершензон.
– Почему из-за меня? - опешил Серёжа. Моржов оглянулся на Милену.
– У него теперь новое имя - Вася, - прошептал он. - Это как инициация для приёма в племя…
Милена понимающе усмехнулась.
– Ты же, Вася, первый кинулся её спасать! - завопил Чечкин.
– Сам застрял там с ней и трясся, как осиновый кол! - добавлял жару Гершензон.
– У меня верёвка за камень попала! - оправдывался Серёжа.
– Не фиг лазить, если не научился!
– Так вы не лезли! Стояли там, как пни!
– Я тебе как полезу, если я снизу ответственный? - ярился Ничков. - Мне Дрисаныч сказал, что убьёт, если я не буду контролировать! Чечену надо было лезть, а не мне!
– А я сверху был! Мне оттуда не видно! Чо мне, башку на палке выставить, чтобы увидеть? Это Гонец должен был мне заорать!
– Я тебе орал, ты, макака глухая!…
– Чо ты орал, блин?! «Ландышка застряла» орал! А чо застряла-то? Она и так на каждом миллиметре застревала!
– Был бы ты не тупой, так всё бы понял!
– А ты не тупой был бы, так сам и слез бы!
– На чём? На соплях твоих? Туда уже Вася дриснул! Меня воще Дрисаныч наказал у дерева полчаса стоять за то, что я бомбу кинул!
– Да по фиг это всё! - гнул свою линию Гершензон. - Я говорю, Васе не надо было лезть, из-за него мы все и корячились!
– Так Наташа там… - мямлил Серёжа Васенин.
– Чо Наташа? Не сдохла бы! Подождала бы! Я в прошлом году два часа висел, как сволочь, пока меня Дрисаныч не спас, и ничо!
– Ну, я же не знал…
– Не знаешь, а лезешь! Ты смотри, как паца делают, понял, а не сам всё!… Герой, блин! Сразу кинулся! А Дрисаныч нам всем по бошкам дал! Лучше бы вообще ты днём утонул! Таких щенков в зародыше топить надо! Если бы я запасную верёвку не взял, вы бы оба там до сих пор висели, пока пожарная машина не приедет!
– Не ты один их спасал! - возмутился Ничков. - Верёвку-то хоть кто мог взять! А кто снизу ответственный будет?
– А я чо, ваще ничо не делал, да? - заорал Чечкин. - Всё вы, да? А что я ползал этих двоих отцеплять - не считается?
– Считается, но я тоже верёвку держал! - вступился Гонцов. - Ничков снизу, а я сверху! Сверху ответственным тоже важно быть! Дрисаныч всегда сверху стоит!
– Все спасали, всем спасибо… - обиженно согласился Серёжа.
– Одно хорошее дело сделали, а крику, будто не знаю что, - хладнокровно добавила Наташа.
– В следующий раз не будем вас спасать! - обиделся Ничков.- Висите там и целуйтесь друг с другом!…
– Всё понятно с ними… - прошептал Щёкин, пятясь от входа в пещеру и спиной отодвигая Моржова с Миленой. - Холодная война закончилась, остались локальные конфликты…
Подавая Милене руку, Моржов в темноте через валуны вывел её на просёлок. Щёкин выбрался самостоятельно.
– И чего дальше? - спросил он. - Пойдёте провожать меня до шоссе? Вообще-то я и один не боюсь. Человек, который ночью в одиночку идёт по России за пивом, патологически бесстрашен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Костёрыч кивал, словно с грустью убеждался в полном соответствии выступления Милены заготовленной текстовке.
– Я ведь тоже много думал об этих вещах, Милена Дмитриевна, - сказал он. - Но все такие рассуждения представляются мне картиной мира у слепца, для которого не существует того, чего он не может нашарить вокруг себя…
Моржов подивился такой метафоре. Он ведь сам прибегнул к ней, когда Алиска Питугина пыталась объяснить ему, отчего он ушёл от Дашеньки.
– Всё вот это… - Костёрыч обвёл рукой лес, поляну и скалу, - достаточно банально. Обыденно. Туристского потенциала - никакого. Но зато у всего этого есть одно важнейшее качество: оно - настоящее. - Костёрыч посмотрел Милене в глаза так, словно пытался телепортировать ей своё убеждение. - Наши дети видят очень мало настоящих вещей. В основном копии ширпотреба, поделки масскульта, какие-то искусственные спецэффекты… А в человеческих отношениях - невнятицу повседневности, компромиссы… И у детей не вырабатываются… некие, что ли, витамины ума… От нашего мира дети не получают в пользование важнейший критерий оценки - критерий подлинности. И потому не отличают настоящего от лжи, фальшивки, пустышки, упаковки… Пусть моё занятие старомодно и незрелищно, зато оно даёт эти витамины. Дети приучаются чувствовать подлинность, то есть наличие внутренней сути, смысла.
– Вся эта подлинность есть в музеях, - возразила Милена.
– Есть, - согласился Костёрыч. - Но в музеях она, как сейчас говорят, не интерактивна. Для детей в музее или в кино лично с ними ничего не происходит. А дети плохо усваивают теорию. Они помнят только свой личный опыт. Полазав по Колымагинской скале, они будут лучше представлять себе Гималаи, нежели если просмотрят трёхчасовой фильм.
– Выходит, и учить детей бесполезно? - саркастически усмехнулась Милена. - Если они сами не слетают в космос, то и астрономия в школе не нужна?
– Как-то вы всё сводите очень…- замялся Костёрыч. «По-пиксельному», - мысленно подсказал Моржов.
– Нет, конечно, надо учить. Рассказывать словами, показывать в кино… Одно ведь не мешает другому. И даже не противоречит. Не нужно абсолютизировать то, что не абсолютно… Пусть будет всё.
– И тем не менее… - Милена катала между ладонями пустую кружку, словно не решалась высказать Костёрычу то, что хотела. - Эта загаженная Колымагинская скала… Убожество же. Ведь есть… пирамиды, Стонхендж, Фудзияма… Воспитывайте критерий подлинности на этих примерах.
– Они все далеко.
– Но это уже вопрос денег, а не педагогики.
– Да, конечно, вы правы… - смутился Костёрыч. - Я не это хотел сказать… Критерий подлинности - это не справка эксперта, подтверждающая происхождение артефакта. Это умение самостоятельно отличать настоящее от ненастоящего. Точнее - и важнее, - пригодное от непригодного, если мы о прикладном смысле… Культура, особенно сейчас, даёт нам огромное, просто безумное количество образцов, моделей, стратегий… Но в реальных условиях конкретной территории… даже не территории, а локуса… далеко не все из них жизнеспособны или полезны…
– В единстве географии, этноса и культуры всегда можно определить некие общие стилистические свойства, культурный код, - подсказал Моржов, чувствуя, что Костёрыч не может выразить то, что для него является прописной истиной. - То есть набор оправданных решений.
– Да-да!… -. подхватился Костёрыч.
«А пиксели, значит, будут кодом кода, ключом к ключу», - про себя подвёл итог Моржов.
– Мы живём в общем мире, - возразила Милена. - Зачем нужен какой-то собственный культурный код?
– Мир общий, но неодинаковый! - воскликнул Костёрыч. - Ведь в Африке вы не наденете того, что будете носить в Арктике!…
– В Швеции за поцелуй вас в ответ поцелуют, а в Аравии зарежут, - добавил Моржов.
– Это просто обычаи.
– Хорошо. В Полинезии из пожара спасут вас, а дети сгорят, а в России - наоборот. Это уже ценности, а не обычаи. Ценности формируются культурным кодом,
– Подлинное - это то, что соответствует культурному коду, - нашёлся Костёрыч. - Овладевая критерием подлинности, человек может идти в одну сторону - и постигать свой культурный код, идти в другую сторону - и отбирать из огромного ассортимента предлагаемых стратегий те, которые будут здесь работать, потому что органичны.
– А сейчас вы скажете, что демократия - это не для нас и нам нужен царь, - усмехнулась Милена, и Костёрыч в ответ рассмеялся.
– Вопрос про демократию слишком сложен, чтобы решать его с наскока, - сказал он. - Демократия - вещь непростая, нельзя низводить её до однозначного ярлыка…
«Пикселя», - опять подсказал Моржов.
– Да и про демократию - не мой вопрос… Я же говорю о другом. Я говорю о том, что очень многие вещи кажутся нам совершенно разумными, логичными, красивыми… Но проверишь их критерием подлинности и видишь, что они - не для нас. Можно играть с ними сколько угодно, но упаси бог делать их конструктивной основой жизни. Всю жизнь поломаем. Это, простите, как в любви. Люби сколько хочешь, но замуж - не надо.
Моржов смотрел на Милену, задумчиво опустившую голову. Костёрыч вмазал Милене прямо в солнечное сплетение. Если Милена просто спит с Манжетовым - вольному воля; если же станет его женой, то примет участие в большой подлости. Если Милене нравится миф об успешности - хозяин барин; но если Милена сама попытается стать успешной, то ей придётся раздвигать ноги под спонсором.
Брак и успех, по мнению Моржова, были очень хорошими вещами, но не абсолютными. Абсолютизировать их могло только Пиксельное Мышление. А вот реализовать их, поверив в их абсолютность, то есть испытать критерием подлинности, означало переставить их с полки «гипотеза» на полку «миф». Служить мифам - значит жертвовать жизнью.
– Не слишком ли сложным вещам вы хотите обучить этих глупых детей? - тяжело спросила Милена у Костёрыча.
– Я просто даю им компас, - виновато сказал Костёрыч. - Многие из них так и не научатся им пользоваться. Кое-кто из научившихся всё равно пойдёт не туда… Но компас-то должен быть у каждого.
– Боря, дай мне сигарету, - вдруг попросила Милена.
– А разве… ты… куришь? - удивился Моржов.
– Иногда, - спокойно сказала Милена.
– Как тут не закурить, когда полковое знамя сперли… - доставая сигареты, пробормотал Моржов фразочку из анекдота.
Упыри покинули скалу, когда уже начало смеркаться, но ужинать у костра на поляне им не понравилось.
– Паца, давайте в пещере! - горячо предложил Гершензон.
– Чо, как эти педики, да? - почему-то скривился Ничков.
– Какие педики? - изумился Гершензон.
– Педики антропы. Про которых Вася рассказывал.
– Педик антроп - это ты, а там были питекантропы, - с презрением разъяснил Гершензон.
– Ты как меня назвал, Геркулес козлиный?! - взвился Ничков.
Но ссоре не дал разгореться Чечкин. Каким-то чудом он сгрёб костёр в охапку и побежал с поляны в пещеру. Упыри побежали за ним. На поляне остался только Гонцов, который рылся в своём рюкзачке и бормотал:
– Я, блин, в пещеру без бомбы не пойду, там мертвецы живут…
Когда стемнело, в пещере упырей вовсю пылал первобытный, огонь, и пещера издалека напоминала янтарную раковину. А Моржов, Милена, Щёкин и Костёрыч сидели, в общем, возле углей.
– Во сколько обратно будем выходить, Дмитрий Александрович? - спросил Костёрыч.
– Как рассветёт, чтобы дорогу было видно.
– Если не возражаете, я пока прилягу, - вставая, попросился Костёрыч. - Вы-то молодые, а мне… Я вот тут, на скамейке. У меня и спальный мешок с собой есть…
– О чём речь, Константин Егорыч, - за всех ответил Моржов.
– А может, вы хотите подремать, Милена Дмитриевна? - Костёрыч смущённо затоптался, глядя на Ми-лену, которая куталась в кофту. - Вы не стесняйтесь…
– Спасибо, не надо, - отказалась Милена.
– А я тогда в Ковязин смотаюсь, - вдруг решился Щёкин. - Куплю пару банок пива. Говорил мне утром внутренний голос: «Возьми с собой, не будь идиотом…» Зря я не послушался.
– Как ты собираешься попасть в город? - удивился Моржов. - Пешком, что ли? Или на палочке верхом?
– Отсюда по просёлку два километра до шоссе, - фыркнул Щёкин. - Там машину тормозну. Обратно - так же. Три часа - и я снова здесь. Бодрый и улыбающийся.
Моржов подумал: а ему самому-то чего выгоднее предпринять, чтобы остаться с Миленой наедине?
– Может, мы проводим Щёкина до шоссе? - негромко предложил он Милене, избегая обращения и на «ты», и на «вы».
Милена подумала.
– Почему бы и нет? - так же безлично ответила она.
– Тогда давайте чайку попьём на дорожку, - энергично заявил Щёкин, засовывая в угли последние дрова.
Милена и Моржов молчали. Щёкин возился с огнём, с заваркой и бурчал себе под нос самодельную скороговорку:
– Шёл Щёкин по шоссе и сусыл сое… блин… шёл сё… блин… шёл Щёкин по соше… - Он отвернулся, будто сплёвывал, и быстро пробубнил, разминая язык: - Бадри Патаркацишвили, Бадри Патаркацишвили… Шёл Щёкин по шоссе и сушил шёрстку!
Чаю попили и встали, чтобы идти. Щёкин забеспокоился:
– Давайте-ка ещё упырей проведаем…
Втроём в темноте они перебрались через каменные россыпи перед пещерой и встали у входа так, чтобы упыри их не заметили.
Как всегда, упыри выясняли отношения. Голоса их звучали гулко и отчётливо.
– Это из-за тебя Наташа на скале целый час висела! - гневно обвинял кого-то Серёжа Васенин.
– Чо ты гонишь! - орал Ничков. - Я ей сто раз всё объяснил!
– Да хоть двести, если ни разу по-хорошему, - отвечала Наташа.
– А я виноват, что ты тупая?
– Ты мне слева показывал, как узел в карабин проходит, а узел справа был, где зубчики выставлялись.
– У тебя самой щас зубчики выставляться перестанут!
– Она воще, Вася, из-за тебя висела! - заорал Гершензон.
– Почему из-за меня? - опешил Серёжа. Моржов оглянулся на Милену.
– У него теперь новое имя - Вася, - прошептал он. - Это как инициация для приёма в племя…
Милена понимающе усмехнулась.
– Ты же, Вася, первый кинулся её спасать! - завопил Чечкин.
– Сам застрял там с ней и трясся, как осиновый кол! - добавлял жару Гершензон.
– У меня верёвка за камень попала! - оправдывался Серёжа.
– Не фиг лазить, если не научился!
– Так вы не лезли! Стояли там, как пни!
– Я тебе как полезу, если я снизу ответственный? - ярился Ничков. - Мне Дрисаныч сказал, что убьёт, если я не буду контролировать! Чечену надо было лезть, а не мне!
– А я сверху был! Мне оттуда не видно! Чо мне, башку на палке выставить, чтобы увидеть? Это Гонец должен был мне заорать!
– Я тебе орал, ты, макака глухая!…
– Чо ты орал, блин?! «Ландышка застряла» орал! А чо застряла-то? Она и так на каждом миллиметре застревала!
– Был бы ты не тупой, так всё бы понял!
– А ты не тупой был бы, так сам и слез бы!
– На чём? На соплях твоих? Туда уже Вася дриснул! Меня воще Дрисаныч наказал у дерева полчаса стоять за то, что я бомбу кинул!
– Да по фиг это всё! - гнул свою линию Гершензон. - Я говорю, Васе не надо было лезть, из-за него мы все и корячились!
– Так Наташа там… - мямлил Серёжа Васенин.
– Чо Наташа? Не сдохла бы! Подождала бы! Я в прошлом году два часа висел, как сволочь, пока меня Дрисаныч не спас, и ничо!
– Ну, я же не знал…
– Не знаешь, а лезешь! Ты смотри, как паца делают, понял, а не сам всё!… Герой, блин! Сразу кинулся! А Дрисаныч нам всем по бошкам дал! Лучше бы вообще ты днём утонул! Таких щенков в зародыше топить надо! Если бы я запасную верёвку не взял, вы бы оба там до сих пор висели, пока пожарная машина не приедет!
– Не ты один их спасал! - возмутился Ничков. - Верёвку-то хоть кто мог взять! А кто снизу ответственный будет?
– А я чо, ваще ничо не делал, да? - заорал Чечкин. - Всё вы, да? А что я ползал этих двоих отцеплять - не считается?
– Считается, но я тоже верёвку держал! - вступился Гонцов. - Ничков снизу, а я сверху! Сверху ответственным тоже важно быть! Дрисаныч всегда сверху стоит!
– Все спасали, всем спасибо… - обиженно согласился Серёжа.
– Одно хорошее дело сделали, а крику, будто не знаю что, - хладнокровно добавила Наташа.
– В следующий раз не будем вас спасать! - обиделся Ничков.- Висите там и целуйтесь друг с другом!…
– Всё понятно с ними… - прошептал Щёкин, пятясь от входа в пещеру и спиной отодвигая Моржова с Миленой. - Холодная война закончилась, остались локальные конфликты…
Подавая Милене руку, Моржов в темноте через валуны вывел её на просёлок. Щёкин выбрался самостоятельно.
– И чего дальше? - спросил он. - Пойдёте провожать меня до шоссе? Вообще-то я и один не боюсь. Человек, который ночью в одиночку идёт по России за пивом, патологически бесстрашен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70