А колымагинский староста взял да и построил эту церковь вопреки запрету. За это его сослали… то ли в Нарьян-Мар, то ли в Шарм-эль-Шейх, точно не помню. Вот вам и взаимоотношения столицы и региона. Материал, метод, дети - всё то же, а способ репрезентации перед начальством - иной.
Розка медленно закипала.
– А мне… подскажи… те… - прошептала Сонечка.
– А у вас, Сонечка, пусть будет кружок по изучению биоценозов края. Вы знаете, что это такое?
Сонечка кивнула и покраснела так, словно Моржов спросил её, знает ли она, что такое оральный секс.
– Вот и всё, - подвёл итог Моржов. - Суть прежняя, всё прежнее, но никто к вам не подкопается.
– А меня!… - задохнулся от обиды Щёкин. - Меня тоже научи жить!…
– Всех научу, - щедро пообещал Моржов.
Он ждал, в какую сторону пойдёт прореха, когда Розку начнёт рвать пополам. Как Моржов посмел исправлять ситуацию? Если Розке плохо без мужика - пусть и всем остальным тоже будет плохо! Не важно, по какой причине.
– Да Шкиляева на первой же проверке эту липу просечёт! - закричала Розка.
– Не просечёт, - возразил Моржов.
– Что она, дура, что ли?!
– Во-первых, дура, - согласился Моржов, - и никогда ценоз от цирроза не отличит. А во-вторых, разве она приходит на занятия с проверкой для того, чтобы следить за соответствием теме, обозначенной в программе?
– Ко мне Шкиляиха в апреле с проверкой приходила, - неожиданно по-земному рассказал Щёкин. - Тема у нас была - «Вязание узлов», а мы пили чай. И что? Шкиляиха просто пересчитала упырей по башкам и ушла. Ей тема по фиг. Мы у себя хоть буратин вырубать можем, лишь бы нужное количество человек присутствовало. Жизнь - это кузница.
– Вот тебе, Розка, и ответ, - назидательно изрёк Моржов.
– Да без толку всё это! - закричала Розка. - Пиши - не пиши программы, всё равно Шкиляева всех нас знает! Если Константин Егорыч - значит краеведение, чего бы он там в программе ни сочинил!…
– А если, скажем, он заявит кружок дельтапланеризма? И не просто заявит, а вправду будет летать на дельтаплане в поднебесье?
– Над родным же краем полетит! Значит, краеведение!
Моржова словно пронзило от макушки до стула. Розка во всей красе явила второй признак пиксельного мышления!… Первый - это отсутствие стимула в накоплении пикселей. А второй признак оправдывал первый. Незачем эти пиксели и накапливать! Складывая из пикселей картинку, на выходе всё равно получаешь не картинку, а пиксель. Шкиляиха знает, что Костёрыч - краевед. «Краевед» - это пиксель. Какую бы новую картинку Костёрыч ни выкладывал в своей новой программе из других пикселей, в глазах Шкиляихи эта картинка всё равно редуцируется и суммируется в пиксель «краеведение».
– Что же, меня будут сокращать только за то, что я - это я? - удивился Костёрыч.
– А всех только за это и будут увольнять! - закричала Розка. - Разве что вон Миленку не уволят из-за мужика еённого!…
– Что за бред, Роза? - тотчас резко спросила Ми-лена, краснея.
– А что, не так? Был бы Константин Егорыч любовником у Шкиляевой, кто бы его уволил?
– Э-э… - Костёрыч даже растерялся от столь неожиданного аргумента.
– Жарь их, Розка!… - как в бане, сладострастно зашипел Щёкин.
– Это вообще свинство, Роза! - отчеканила Ми-лена.
– А чего свинство-то? Ты останешься, а меня вышибут - это не свинство?
Розка совершенно разбуянилась.
– В таком тоне я не желаю разговаривать, - заявила Милена.
– Не желает она!… Я уже восемь лет в МУДО отпахала, за что меня на помойку? Это вон Опёнкину можно - она только что пришла! А меня?!.
– Я… Что я?… Мне… - обомлела Сонечка. - Почему?…
– По жопе! - грубо сказала Розка. - Тебя-то какой смысл держать? У тебя дети и так разбегутся!…
– Ро… Роза! - заметался Костёрыч, не зная, что делать.
– У Милены… Дмитриевны… столько же… Я…
– Вы, Соня, меня с собой не сравнивайте, - жёстко и презрительно ответила Милена.
– Девушки! Сбавьте обороты! - предостерёг Мор-жов.
– А это правда, - холодно сказала Милена. - Для Сони увольнение - вполне заслуженное. Способностей к педагогике у Сони - ноль.
– Хоть бы раз мне на кухне помогла! - крикнула Розка.
Лицо Сонечки враз залили слёзы. Сонечка тихо встала, повернулась и пошла в коридорчик, к своей комнате. Моржову стало пронзительно-жалко Соню, и даже зачесалась рука - дать Розке подзатыльник, а Ми-лене пощёчину.
– Девчонки, прекратите! - рявкнул он, вставая.
– А что прекратить-то? - нагло взъелась Розка.
– А то и прекратить! - Моржов отшвырнул стул в угол холла - так же, как некогда в придорожном кафе с обнаглевшими проститутками. - Идите проветритесь обе! Развели свару! Обидели ребёнка!
Милена поднялась и с гордым выражением лица тоже вышла из холла. Костёрыч, держа очки обеими руками, в смятении, сутулясь, побежал на улицу.
– Щекандер, иди к Сонечке, - негромко посоветовал Моржов.
Они со Щёкиным посмотрели друг другу в глаза. Моржов выдержал взгляд Щёкина, хотя в затылок ему полыхнуло огнём. Одно дело - вальяжно рассуждать про передачу Сонечки Щёкину, а другое дело - самому добровольно отступиться от своей девушки. А после того как Щёкин утешит сейчас Сонечку, Сонечка станет принадлежать Щёкину. Герою с пистолетом.
Щёкин задумчиво пошевелил бровями, молча кивнул и пошёл в коридорчик вслед за Сонечкой.
Розка сидела, отвернувшись к заплаканному окну, и тоже плакала. Моржов думал, что надо наорать на Роз-ку, а потом пожалел и её. Всё-таки женщина… которой горько быть одной. Которую надо любить… Ну, если и не любить, то хотя бы пожалеть… Ну, если и не пожалеть, то хотя бы приголубить.
– Трын-дын-дын! Трын-дын-дын! - трандычал Моржов, подражая рёву мотоцикла.
Он стоял у крыльца жилого корпуса, держал велосипед за руль и поджидал Розку.
Розка вышла, одетая для города. На ней были короткие - чуть ниже колен - штанишки в обтяжку и такой же обтягивающий топик. Под штанишками просматривались стринги, под топиком ничего не просматривалось.
– Ты что так долго? - пробурчал Моржов, усаживая Розку на седулку своего велосипеда. - Рожала, что ли?
– Красилась, - кокетливо ответила Розка. - Рожать быстрее.
Моржов оттолкнулся от крыльца, привычно попал задом на седло и с натугой надавил на педали. Н-да, Розка весила далеко не как Алёнушка, и сил на разгон требовалось куда больше.
Розка снова отправлялась в Ковязин, а Моржов вызвался доставить её на велике. Удобств, конечно, почти ноль, но ближайшая электричка приходила только через три часа - вот Розка и согласилась.
Они проехали под аркой ворот, докатились до тропинки на висячий мост, и здесь Моржов остановился ссадить Розку. Дальше начинался подъём, одолеть который можно было только пешком.
– Если ты скажешь, что не можешь въехать, потому что я толстая, я тебя исцарапаю, - слезая с седулки, предупредила Розка.
– Что я - враг себе? - удивился Моржов. - Я не драться с тобой поехал, а соблазнять тебя.
– Не получится, - тотчас заявила Розка.
– Почему?
– Я с сотрудниками не сплю.
– Все мы сотрудники, делаем общее дело, строим новую Россию, - толкая велосипед, пропыхтел Моржов. - Так что же, трахаться вообще перестанем, что ли?…
С горы разворачивались полуденные колымагинские просторы. Пахло хвоей и ромашками. В паузах между перестуками поездов издали бубенчиком меланхолично звенел церковный колокол. Нехотя плыли облака - такие лохматые, словно солнце нарвало их на лугу, как одуванчики.
– Ты со своей Опёнкиной трахайся, - сказала Мор-жову Розка.
– Сонечка не моя, а Щёкина.
– Ври давай. Это же ты вместе с ней по кустам шнырял.
– Мы грибы искали.
– Эх, Морж, так вот бы и дала тебе!… - в сердцах созналась Розка, показывая Моржову сжатый кулачок.
– Так дай, - согласился Моржов, имея в виду совсем другое.
– А я бабников не люблю. Я ревнивая.
– Можно подумать, в твоей жизни были только девственники.
– Я ведь не спрашиваю, что тебе нравится, вот и ты не лезь, где нравится мне, - как-то туманно отбрыкну-лась Розка.
На подъёме Розка раскраснелась, и Моржов просто любовался ею: тёмные глазища, алые губы, влажная складка сомкнутых топиком грудей. Наверняка, если взять дистанцию метров в десять, на месте Розки Моржов увидел бы мерцоида. Но вплотную мерцоид ничем не отличался от настоящей девушки.
Они выбрались за разъездом на шоссе, и Моржов подсадил Розку на её место. Уже сидя на седле, прежде чем оттолкнуться ногой от асфальта, Моржов ткнулся носом Розке в затылок, в узел волос. Ему хотелось почувствовать сладкий запах Розки.
– Чего ты, как корова, нюхаешься, - усмехнулась Розка, мотая головой. - Щекотно дышишь.
– Не вертись, - ответил Моржов. - Человек сил набирается.
Розка с удовольствием переждала процедуру набора сил.
Шоссе окунулось в ельник, а затем проскользнуло сквозь насыпь железной дороги через арку тоннеля и покатилось по сосновому бору на спинах Колымагиных Гор. Под увесистой Розкой велосипед ощутимо напрягался и пружинил, отзываясь на каждую колдобину и трещину асфальта.
– Меня на раме только в детстве катали, - призналась Розка.
Ей было тесновато, и она топорщила локти. Моржов нарочно чуть сдвинул руки, словно обнимая Розку. Склонив голову, он поцеловал Розку в горячую шею, на которой трепетали два завитка.
– Прекрати, а то мы врежемся куда-нибудь, - велела Розка.
Моржов убрал с велосипедного руля одну руку и полез в задний карман джинсов. Там у него лежала таблетка виагры.
– Ты чего руку убрал?! - завопила Розка. - Я боюсь! Мы гвозданёмся, точно!…
Моржов не мог ответить - он глотал виагру всухую. Справившись, он успокаивающе похлопал Розку по упругому заду и вернул руку на руль.
– Ума-то как, не лишку, нет? - ещё сердито спросила Розка. - Не жмёт нигде?
– У самой ума-то сколько? Зачем на Шкиляиху накапали?
– Сам знаешь зачем!
– Я же сказал, что спасу всех, почто ещё рыпаетесь? Розка подумала и ответила:
– Опёнкину свою спасай.
– А всё-таки, Розка, по отношению к Соне вы с Миленой вели себя как сучки, - сказал Моржов,
– Опёнкина твоя - квашня, - тотчас ответила Розка. - Дура набитая. Терпеть её не могу. Учти, Морж, увижу тебя с ней - вам обоим не жить.
– Не увидишь, - пообещал Моржов.
– А Чунжина - стерва, - добавила Розка. - Строит из себя недотрогу, великосветскую даму, а всё её достоинство - правильно даёт. Чунжина и тебя, и меня сожрёт и косточек не выплюнет. От неё вообще надо держаться подальше. Такие тихони - людоедки.
– Одна ты самая добрая и красивая.
– Так оно и есть, - согласилась Розка.
– Да я и не спорю, - пожал плечами Моржов.
Словно в обнимку, они вдвоём на одном велосипеде быстро катили сквозь сосновый бор, сквозь световой бурелом на асфальтовом шоссе. Сосны поднимались над ними промасленные солнцем, как блины.
– Моржик, а ты ведь художник, да? - заискивающе спросила Розка, оглядываясь на Моржова. - А почему ты меня не нарисуешь?
– С тебя я буду рисовать только ню, - важно ответил Моржов.
– Что значит «ню»? Фигню?
– Ню значит ню.
– Разнюнился… То есть ты хочешь рисовать меня топ-лесс?
Розка жеманно глянула на Моржова через плечо.
– Я что, подросток пубертатный, на твои титьки таращиться?
– Так объясни, что такое «ню»! - обиделась Розка.
– Я не могу. Я деликатный.
– Обнять и плакать, - язвительно сказала Розка.
– Ню - значит голой, как галоша, на карачках, привязанной к дереву и с кляпом во рту.
– Не хилые у тебя на меня планы, - с уважением сказала Розка.
Сосновый бор запутался в сетях солнца, зной загустел. Одежда давила и тёрла. На шоссе не было ни пешехода, ни машины. От солнечного ослепления казалось, что весь лес прищурился.
– Розка, хочешь порулить? - интимно спросил Моржов Розке в ушко.
Не дожидаясь ответа, он оторвал левую руку от руля, взял Розку за левое запястье и положил Розкину ладонь на рукоятку. Потом точно так же переместил правую Розкину руку. Потом быстро перехватил Роз-ку за талию - точнее, за живот и поясницу, потому что Розка сидела на раме боком. Теперь велосипед вела Розка.
– Ну, Моржище, остановимся - я тебе всё оторву, - тихо сказала Розка, напряжённо вперившись в дорогу под передним колесом.
– Не остановимся, - усмехнулся Моржов, поддавая педалями скорости.
Моржов попробовал залезть ладонью под топик Роз-ке, но там было всё так тесно и плотно, что ладонь зажало. Тогда Моржов просто подцепил топик кончиками пальцев и задрал вверх, Розке чуть ли не под мышки. Груди Розки вывалились, как из бани. Правда, они были прохладные и влажные. Хоть Розка когда-то и кормила ребёнка, грудь её не потеряла формы. Моржов ласкал Розку, чувствуя, как быстро проявляются соски. Розка никак не могла сопротивляться - ей некуда было деться. Моржов на всякий случай ещё пару раз крутанул педали.
– Моржовина сволочная… - тяжело дыша, прошептала Розка, всё так же напряжённо вглядываясь в асфальт.
– Ну чё ты, - издевательски ответил Моржов. - Никакого секса. Мы чисто по работе.
Он безнаказанно играл с Розкиными грудями, и Розка то ли заплакала от досады, то ли засмеялась от бессилия.
– Вот сейчас попадёт кто навстречу - а я с голыми сиськами… - простонала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70