Как раз наступило время куртки, и Моржов заботливо накинул её на Сонечку.
Они медленно и молча прошли под ржавой аркой ворот Троельги. Где-то в стороне, вверху за лесом с гулом покатились огни пассажирского поезда - и ещё долго колотился отголосок, рассыпаясь вдали по долине.
Моржов искоса смотрел на Соню. Она была одета довольно нелепо - в клетчатую рубашку и спортивные брюки. Похоже, что сама Соня и не замечала этой нелепости, а точнее, привыкла к ней - как к следствию бедности. Соня была бедной девушкой, Моржов это понял уже давно. У Сони не было ни серёжек, ни даже какого-нибудь дешёвого колечка. И в Троельгу-то Соня пришла из Ковязина пешком - экономила на электричке. И Моржову стало жалко Соню, но не со снисхождением к ней, а со злобой на жизнь.
«Что-то я сегодня жалею всех малых сих, - обеспокоился Моржов. - Может быть, это действие виагры начинается?…» Впрочем, Алёнушку Моржов жалел до того, как съел таблетку, хотя и по-другому: Алёнушку за глупость, а Сонечку - за бедность.
– Почему ты плакала? - спросил Моржов, приобнимая Соню.
– Меня… меня сегодня Роза Дамировна отругала… За то, что я хочу уйти отсюда домой, - призналась Соня.
– А почему ты хочешь уйти? - удивился Моржов.
Соня опять заплакала.
– Бедя здезь дикто де дюбит, - прогнусавила она. Моржов погладил Соню по опущенной голове.
– Это не так, - мягко сказал он. - Не так. Ты очень нравишься Константину Егоровичу. Щёкин втрескался в тебя по уши. А самое главное - здесь я не дам никому тебя обидеть.
Сонечка не отвечала, размазывая слёзы по лицу.
– Правда? - наконец спросила она.
– Правда, - серьёзно подтвердил Моржов. - Но почему ты решила, что тебя не любят?
Сонечка вдруг разревелась в полную силу. Моржов даже испугался - остановился, прижал Соню к себе и через некоторое время, положив Соне на затылок свою ладонь, осторожно потёр Соню лицом о свою грудь, вытирая слёзы.
– Ну-ну-ну… - шептал он. - Ты чего, маленькая моя?…
– Я сегодня… с детьми ходила… Я им луговые растения хотела показать… Флору… А они… они Серёжу Васенина побили…
Значит, неукротимые упыри довели до припадка Милену, Розке звезданули граблями по заднице, а теперь вот и Соню достали…
– Я их всех завтра убью, - пообещал Моржов. Соня подняла мокрое лицо, посмотрела на Моржова и улыбнулась опухшими, непослушными губами.
– Они же дети…
– Ну вот, ты сама себе всё объяснила, - согласился Моржов. - Чего же плакать? Разболтанные мальчишки. Шпанята. Они все скопом ревнуют Серёжу Васенина к Наташе Ландышевой, и только-то. Тоже любовь.
– А почему вы сказали «тоже»? - тихо спросила Соня.
Моржов понял, что Соня услышала про влюблённого Щёкина - и желает слышать продолжение. Но это ведь он, Моржов, сейчас утешил Соню, это он сожрал виагру, он идёт с Соней по ночной просёлочной дороге, он обнимает Соню, а она спрашивает про другого мужчину. Обида хлестнула Моржова по душе и хлестнула бы вновь, но Моржов отвёл её в сторону, как ветку от лица.
Этой ночью Моржов опять стал свидетелем чуда: он видел, как девчонка, когда ей говорят о любви, из отчаяния вдруг доверчиво возрождается к жизни. И ради такого чуда Моржов мог пожертвовать наслаждением обиды, которая даёт карт-бланш на воплощение плана эякуляции. Но Сонечкино воскресение, как подснежник о весне, вдруг напомнило Моржову о реальном мире вокруг - мире недобром и угрожающем.
Трава по обочинам просёлка ночью распрямилась, бросив на дорогу сабельно-зубчатые тени. Река шумела за кустами, будто там шло войско, позвякивая мечами и кольчугами. Еловые лапы в тёмно-синем небе казались китайскими иероглифами, нарисованными чёрной тушью по насыщенной акварели, и это наводило на мысль о восточных единоборствах.
– Говоря «тоже», я имел в виду Щёкина, - чётко и покорно подтвердил Сонечке Моржов.
– А что, он в меня влюбился? - наивно спросила Соня, будто бы Моржов уже не объявил об этом открытым текстом.
– Все, кроме тебя, это заметили, - сказал Моржов, хотя никто, кроме него, никогда ничего подобного не замечал.
– Он странный…- задумчиво сказала Соня с оттенком уважения и страха.
Моржов пожал плечами.
– Нормальный он. Упыри… ну, то есть пацаны - они его слушаются, как овечки. А стали бы они подчиняться какому-нибудь чудику, а? Вот то-то. Если бы ты сегодня взяла Щёкина с собой, то мальчишки бы не только всю луговую флору вызубрили, а ещё бы и веночки плести научились.
Сонечка вздохнула с запоздалым сожалением. Моржов снова закурил. Какое-то время Моржов и Соня молчали.
– Соня, дитя моё, а что для тебя это значит - «любит»? - спросил Моржов, но не интимно, а как-то буднично и просто. - Ты вот плакала - никто тебя не любит. А это что такое - «любит»?
Соня долго раздумывала. Похоже, её разговорчивость прорывалась только вместе со слезами.
– Ну… вы, Борис Дани…
– Боря, - перебил Моржов.
Соня кивнула, словно попыталась что-то проглотить.
– Боря… вы…
– Ты.
– Я… я не могу ответить, - окончательно сбилась Соня.- Такие вещи, они… ну… личные… Как бы стыдно…
– А ты где живёшь в Ковязине?
– На Багдаде, - прошептала Соня.
В Ковязине не было района беднее, хуже и ублюдочнее Багдада. Что значит для девчонки с Багдада «меня любят»? Это значит - «меня хотят». Пиксельное мышление. Мышление для бедных. Максимум упрощения при минимуме объёма знака.
– Если бы ты ушла из Троельги, Щёкин бы попросту запил, - сказал Моржов.
– Ну, потом бы мы встретились…
– Где? - усмехнулся Моржов. - Из МУДО тебя бы уволили. А Щёкин не гуляет по улицам, не ходит на дискотеки. Нигде бы вы не встретились, кроме как на работе. Вот куда бы ты пошла работать?
– В школу…
– Это как с мыльной фабрики перейти на шильную. В школе такие же упыри, как и здесь, только их больше в сто раз. Ты бы спеклась через месяц. Есть другие варианты работы?
– Ну…- Соня колебалась, говорить или нет.- Ну… меня Лёнька звал, обещал устроить… У меня с ним подружка там…
– Ленчик? - изумился Моржов. - А вы знакомы?
Он сразу вспомнил, как Ленчик кормил Сонечку шашлыками.
Соня кивнула, и Моржов даже при луне увидел, как густо она покраснела.
– А ты в курсе, что за работа у Ленчика? - вкрадчиво спросил Моржов.
– Ну… как бы… Так - что?… За деньги же…
Соня мямлила, и Моржов так и не понял, знает ли она специфику деятельности Ленчика. Впрочем, не всё ли равно? Похоже, что предсказанный им вариант работы Сонечки вне МУДО - «у кавказцев на рынке» - был ещё не худшим. Если бы Сонечка попалась в лапы Ленчика и Сергача, она бы не выкрутилась, будь хоть трижды девственницей. А может, она и выкручиваться бы не стала? Не похоже, чтобы она была способна на какие-либо выкручивания.
– Сонечка, дитя, а чего бы ты хотела сама? - спросил Моржов.
– То есть?… - растерялась Соня.
– Ну, где работать? Чем жить?
Соня посмотрела на Моржова и жалко улыбнулась - беспомощно и виновато.
– А сколько денег тебе надо в месяц?
– Ну… не знаю…
– А чего бы ты не захотела делать ни за какие деньги?
– Ну… вы так спрашиваете… - совсем смутилась Соня.
– А что тебе вообще в жизни надо?
Соня затравленно смотрела на Моржова, и Моржов почувствовал, что сейчас она опять заплачет.
Он обнял её, притиснул к себе и стал целовать в макушку.
– Ну-ну-ну, - опять зашептал он. - Я же сказал, со мной никто тебя не обидит…
Они стояли уже возле елового мыса на повороте просёлка. Просёлок убегал вверх - на гору к деревне Яйцево. Хорошо утоптанная тропа вела от просёлка вниз, к Талке, над которой висел перекидной мост.
– Пойдём покачаемся, - предложил Моржов.
Он достал фонарик, взял Соню за руку и повёл по тропе, светя Соне под ноги, а сам шагал в травах. Колени сразу намокли от ночной росы. Друг за другом они осторожно взошли по лесенке и ступили на узкий висячий мостик, который под ногами тотчас норовисто дрогнул. Перила здесь заменяли железные тросы. Соня ойкнула и схватилась за левый.
– Держись сразу за оба троса, - посоветовал Моржов и лёгким шлепком по заду послал Соню вперёд.
Раскинув руки словно крылья, Соня неуверенно шла по хлипким досочкам настила. Моржов, приотстав, любовался Соней - вынужденно-раскрывшейся, а потому вдвойне желанной. Видимо, в недрах Моржова виагра поднимала свою змеиную голову.
– Я дальше боюсь… - на середине моста призналась Соня. - Там вовсе вихляется всё…
– Тогда давай посидим здесь, - согласился Моржов.
Они сели на край настила рядышком и свесили ноги. Моржов опять обнял Соню за талию, невесомо коснувшись рукой Сонечкиной груди. Грудь была уже готова, только нажми кнопку.
Но Моржов не спешил нажимать, глядел в глубь тёмной долины. Полураздетая луна брела по мелководью небосвода, рябого от звёзд. Рябила и Талка, но её мерцание то разгоралось, то гасло. Пульс фонарей железной дороги улетал вдоль чёрного склона горы, частил и наконец сливался с пульсом июньского созвездия Девы. На горизонте горела дымка огней города Ковязин. Откуда в Ковязине вдруг взялось столько света?… Для полночи света вообще оказалось как-то чересчур много…
Не глядя на Соню, Моржов был уверен, что рядом с ним уже сидит мерцоид. Как выяснилось, с Сонечкой всё было просто. Ну, понятно почему: ПМ. У Сонечки с миром была отнюдь не механическая связь - с изогнутыми шатунами, кривошипами и дифференциалами логики, с перекладом векторов приложения сил и редукторами для ступенчатой смены ритма. Связь была какая-то природная, вроде магнитного притяжения, - напрямую. Манёвры ухаживаний Сонечке не требовались. И чего кому в Сонечке могло не нравиться? Идеальная женщина для идеального мужчины.
Моржов для выразительности кульминации (виват, Голливуд!) вдруг решил ещё добавить спецэффектов, снова включил фонарик и направил луч в реку.
– Ух ты!… - восхитилась Сонечка, слегка наклоняясь, как яблоня, и укладывая свою грудь на ладонь Моржова, как яблоко.
В столбе света сквозь воду виднелись зыбкие камешки на дне Талки; бок угловатого валуна, из-под которого развевались жёлтые пряди подводных трав; чёрные рыбы, что вместе со своими тенями крутились так, словно они чего-то здесь потеряли. Моржов хотел переместить луч, но фонарик вывернулся из его руки и полетел вниз. Под мостом негромко и неярко бултыхнуло брызгами и искрами, а потом под дрожью течения Моржов снова увидел свой фонарик, продолжающий светить и на дне. Перед фонариком, отбросив раструбы теней, уже висели две рыбины, одинаково играющие хвостами.
Рука освободилась, и Моржов принялся расстёгивать пуговки на рубашке Сони. Объяснять чего-либо Соне не требовалось. У Сони, конечно, не было стимула отдаваться Моржову - но и не было стимула возражать. Ключ от Сонечкиной недоступности был даже не спрятан; он просто лежал сверху на комоде ПМ среди прочих девчоночьих безделушек.
Моржов бережно положил Сонечку на спину прямо на тёплые доски настила и раскинул Сонечкину рубашку - словно развернул обёртку подарка. Моржов слегка похлопал Сонечку по бедру, и Сонечка сама немного приподнялась так, чтобы Моржов стянул с неё брюки и трусики.
…С чего это можно решить, что Сонечку нужно переделывать? - думал Моржов. - С чего это можно решить, что плохо, когда девушка такая, как Соня? Перевоспитывать Соню - это а) уже поздно и бесполезно; б) значит, погасить её мерцоида; в) снять с себя ответственность за Соню, причём самым демагогическим образом. А Моржов детерминизм уважал, мерцоидов приветствовал, а с собственной ответственностью за кого-нибудь жить ему было проще, чем тревожиться за риски чужой самостоятельности.
Моржов чувствовал себя горячим ледником, лежащим меж мягких горных вершин Сонечкиных грудей и коленей. Сонечка не вскрикивала и не сжималась, а дышала свободно, мощно и ровно - будто её наконец-то включили на полную силу жизни. Её коса свесилась с настила и моталась, точно стрелка метронома, под скрип железных тросов отсчитывающего мерные движения мостика, что качался под Моржовым, как колыбель.
Где-то сзади Моржов вдруг уловил чьи-то шаги, чужой дрожью отозвавшиеся в колебаниях тросов. Блин, - подумал Моржов, - нашёл где заняться любовью - на дороге!… Но, как в старом анекдоте, остановиться Моржов не мог.
Шаги потоптались вдали, а потом начали приближаться. Не прерываясь, Моржов опёрся на локти и ладонями закрыл Сонечке лицо. Соня покорно ждала. Шаги приблизились вплотную, потом Моржов увидел высокие резиновые сапоги, деликатно ступающие обочь, а потом - удаляющуюся брезентовую спину с капюшоном и блеснувшее под луной остриё спиннинга.
Ухмылка против воли развезла физиономию Моржова. И здесь, на мостике, с Сонечкой он был не один - и в самой Сонечке тоже. Судя по мягкости и лёгкости, с какими Моржов проник в Соню, Щёкину таки придётся исправлять мемуары, где он уже написал, что Соня - девственница. Впрочем, Моржова-то это не волновало. У него и самого много их было: лучших, первых и единственных…
Интересно только, с кого началось. Моржов убрал ладони с лица Сонечки, словно мог прочесть об этом у Сонечки по глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70