Однако для тех из ташеков, которые пришли из пустыни Гансау, «бродяга» оставался священным странником и, больше того, человеком, способным выжить. Шу мог иметь в виду любое из толкований, а возможно, и сразу оба. Ни голосом, ни выражением лица, ни единым движением он себя не выдал. Тот, к кому император обращался, вполне мог выбирать сам.
– Если желаешь, купец!
Харлол убрал свои мечи с горла Адара, в качестве предупреждения оставив лишь тонкую полоску крови, и повернулся лицом к тому, кто осмелился так дерзко бросить вызов. Также дважды стукнув ногой, ташек принял вызов.
Не отводя друг от друга глаз, двое принялись кружить по площади. Мечи сверкали и звенели – в такт чеканным движениям ног. Кружась, взлетая в воздух, вновь опускаясь на землю, резко выбрасывая ногу, чтобы обескуражить танцующего противника, император отвечал ташеку движением на движение. Танец носил ритуальный характер; мечи взлетали в воздух и вились вокруг танцующего; он же ловко ловил их и опять посылал в воздух. Молитвенный танец не предполагал ущерба здоровью исполнителей, хотя при таком накале молитвы любой несчастный случай мог оказаться смертельным. Одно лишь неуверенное движение ноги, потеря сосредоточенности и внимания лишь на долю секунды могли принести смерть.
Ноги отбивали все более стремительный ритм, и танец набирал темп. Раздававшиеся в толпе крики поощряли то одного виртуоза, то другого. Шу был старше своего партнера; молитва мечей представляла собой всего лишь одну из многих форм, которые он познал за многие годы путешествий по империи. Однако во всей толпе об этом ведали лишь члены небольшого отряда Льешо. Казалось, что Харлол более симпатичен публике: он обладал выдержкой молодости и целеустремленностью человека, танцем выражающего ту единственную религию, которую он исповедовал. Шу посвятил собственную жизнь тысячам самых различных вызовов, а погонщик всего лишь стремился отстоять свое положение среди сверстников.
Танец продолжался, и Льешо заметил, что его рисунок, да и сам характер поединка, изменились. Так же, как и молитвенные формы Пути Богини, танец носил воинственный характер, а каждое его движение, каждая поза несли в себе смертельную угрозу. Поэтому Льешо совсем не удивился, увидев, как Харлол нацелил оба меча прямо в сердце противника. А один лишь взгляд на сосредоточенное, внимательно-напряженное лицо карлика подтвердил опасения: ташек действительно избрал самый опасный стиль.
Льешо с трудом сдерживался, не зная, что делать: он уже почти видел императора Шу мертвым на площади. Кровь монарха впитывал песок, а империя тем временем разваливалась на части, как не скрепленная раствором кирпичная стена. Стиль танца диктовал Харлол, но Льешо все равно винил императора за неизбежные последствия его возможной смерти. Дело в том, что погонщик сражался с купцом из Гуинмера, не подозревая о присутствии скрывающегося в его обличье императора. А значит, он не мог даже предположить, в какие несчастья ввергнет свой народ, случайно убив императора. Однако, несмотря на страстное желание вмешаться в ход поединка, Льешо приходилось стоять неподвижно, ведь малейшее движение могло отвлечь внимание того самого человека, которого он стремился спасти.
Юноша все-таки сделал полшага вперед, но в этот самый момент на плечо легла тяжелая рука. Мастер Ден крепко держал ученика.
– Он занимался у хорошего учителя, – напомнил лукавый бог, разумеется, имея в виду самого себя.
Льешо хотел возразить, что мастер Ден преподавал совсем иной молитвенный ритуал и иное боевое искусство – те, что принадлежали семи смертным богам и основали Путь Богини, а не эту дикую игру угрозы и смерти. Вовсе не было необходимости специально обучаться танцу бродяги, чтобы уловить тот самый момент, в который молитва оказалась столь опасной. Шу тоже почувствовал переход и немедленно принял его, на ходу перестроив стиль выступления. И вот взмах меча, еще один – и погонщик уже лежит у ног соперника, неровно и тяжело дыша и истекая кровью от ран на руке и ноге.
– Рассвет, – провозгласил Шу спокойным голосом; дыхание его даже не сбилось.
Пока они сражались, встало Великое Солнце.
– Друг Адар, не сможешь ли ты помочь моему погонщику? А мне нужен кто-то, кто займет его место в караване.
– Я вас не задержу. – Раненый погонщик с огромным трудом, поддерживаемый Адаром, поднялся. – Всего лишь пара швов, и еще до обеда я вновь окажусь в строю. Разве удастся так быстро найти здесь человека, который сразу войдет в курс дела?
– Я и в твое обучение вложил гораздо больше, чем ты заслуживаешь, – резко и холодно ответил Шу.
Вернув мечи тем, у кого он их взял, император вопросительно взглянул на Адара.
– Молодые люди обладают удивительной способностью восстановления. – Принц-врачеватель слегка потрепал раненого за ухо, продолжая, впрочем, его поддерживать. – Однако предстоит еще выяснить, не повредило ли солнце его умственную деятельность.
– Ну так перевяжи раны и заплати хозяину гостиницы за два дня проживания.
Распорядившись судьбой ташека-погонщика, Шу обратился к нему самому:
– Отдохни как следует. Ты сможешь нагнать караван в Дарнэге – как только нога снова станет исправно тебе служить. Ну а нам действительно нужна помощь, иначе мы ни за что не выйдем вместе со всем караваном.
Удовлетворенно проследив, как купец из Гуинмера распорядился последствиями глупости и хвастовства молодого погонщика, толпа распалась на небольшие группы, чтобы перед началом трудового дня вдоволь посплетничать. От одной из таких групп отделился человек, явно отличающийся фамильным сходством с раненым.
– Я Кагар, кузен Харлола. Чтобы защитить честь семьи, осмелюсь предложить на его место себя.
Кагар очень низко поклонился, явно стыдясь бесчестья, которое Харлол навлек на весь свой род.
– Это что, заговор против моих верблюдов? – воскликнул Шу. В голосе его звучало возмущение опасающегося кражи купца, а вовсе не настороженность императора, только что предотвратившего попытку убийства. – Не для того ли ты сменяешь кузена, чтобы потом поделить с ним мои товары?
– Я действительно следовал за вами, – признался Кагар, – но вовсе не для того, чтобы ограбить. Надеялся убедить вас принять меня на работу в качестве конюха. Кто мог ожидать, что кузен опозорит нашу семью? Теперь мне остается лишь надежда на устранение того ущерба, который он нанес на этом поле брани.
Кагар держался очень прямо, едва бросив взгляд на униженного погонщика.
– Прошу, добрый купец! Мне не нужно никаких денег, позвольте только восстановить доброе имя семьи!
– Бесплатно – это хорошая цена, – согласился Шу. – Все равно тебе понадобятся и пища, и кров… – Он перевел взгляд с молодого ташека на мастера Дена, однако тот ни единым намеком не выразил своего отношения к происходящему. – Ну хорошо, оставайся, – наконец принял решение купец, – но если ты заставишь меня об этом пожалеть, я тут же тебя выгоню – даже если придется бросить тебя в пустыне.
Молодой конюх расплылся в улыбке.
– Да, господин! – коротко согласился он и, поклонившись, побежал к конюшне.
Льешо с огромным удовольствием оставил бы обоих молодых людей прямо здесь, его радовало, что они хотя бы на некоторое время избавляются от Харлола. Сам собой вставал вопрос: почему же все-таки император не выгнал человека, пытавшегося его убить?
И тут Шу направил гнев в странное русло: с головы напавшего ташека он перенес его на Льешо.
– Я вполне способен сам защитить своих гостей от всяких выскочек!
В голосе Шу звучал ледяной холод. Льешо сумел расслышать тот самый скрытый упрек, который, окажись он высказанным вслух, тут же разрушил бы инкогнито обоих. Адара могли бы защитить и другие. Он представлял для Фибии слишком большую ценность, чтобы рисковать его жизнью в уличной драке.
– Мой дорогой господин. – Юноша поклонился чрезвычайно формально, как и должен был поклониться купцу тот, кто обучен хорошим манерам, – без особого уважения, но соблюдая все приличия. – Не забудьте, пожалуйста, что жизнь ваша стоит куда дороже, чем те телохранители, которые получают зарплату за вашу защиту. Давайте выполнять свою работу, поскольку репутация нуждается в том, чтобы ее постоянно поддерживали.
Шу увидел в глазах юноши страх – он боялся потерять императора Шана в глупой площадной схватке.
– Не так уж был силен противник, – с улыбкой оправдался он, хотя все-таки пообещал: – Твоим советом я обязательно воспользуюсь в будущем.
Толпа рассеялась, не обращая больше внимания ни на купца, ни на его молодого охранника. Никто, разумеется, не заметил, как сузились глаза старшего из собеседников, когда он очень тихо – так, чтобы никто из посторонних не услышал, – добавил:
– Если бы ты вступил с ним в борьбу, непременно погиб бы. Этого я позволить никак не мог.
Действительно, погонщик-ташек оказался очень сильным бойцом.
– Все равно рано или поздно вам придется позволить мне жить своим умом – или умереть, – дерзко возразил Льешо.
Оба прекрасно понимали, что так оно и есть, однако Шу не мог скрыть нежелания признать очевидное. Льешо кивнул, показывая, что понимает сомнения императора.
– Именно такие чувства испытываю и я, когда вы совершаете что-нибудь безрассудное, например, принимаете смертельный вызов чересчур горячего погонщика.
Резко вскинув руку – жест этот вполне соответствовал искренности спора, – юноша повернулся и пошел прочь.
Глава седьмая
Каким образом можно переправить двух свергнутых иностранных принцев через неспокойную империю по вражеской территории в самое сердце их униженной родины?
Именно такой вопрос без конца задавал себе Льешо.
И еще: неужели возможно провезти этих принцев мимо тех людей, которые заплатили бы любую цену только за то, чтобы увидеть их в плену, а еще лучше – мертвыми?
Император Шу решил, что для этого надо устроить спектакль, представившись богатым, страдающим чрезмерным самомнением купцом. Ну а принцев просто-напросто включить в собственный и без того эксцентричный караван.
Император обладал великим тактическим искусством в битве; равное мастерство он проявил и в шпионском деле. Шу пользовался благорасположением смертных богов. Сьен Ма, богиня войны, охраняла империю непосредственно с его трона. Чи-Чу, сам лукавый бог, сопровождал его в дальней дороге. И все же Льешо всерьез сомневался в стратегических способностях Шу. Нынешний план мог понравиться только лукавому богу; сам Льешо мучился ощущением, что постоянно носит на спине одну из тех мишеней, на которых госпожа Сьен Ма тренирует своих лучников.
Впрочем, необходимо было признать, что до сих пор план работал вполне успешно. Песнями и гимнами Шу зарекомендовал себя ярым сторонником религии Гансау, а потому никто особенно не удивился, когда он принял вызов погонщика принять участие в ритуальном танце с мечами. Даже среди представителей народности ташеков совсем не многие обладали достаточным мастерством и сумели по достоинству оценить, как плавно перешел Шу от молитвенного ритуала к боевому поединку, на который его спровоцировал Харлол.
Провокация, разумеется, оказалась совсем не случайной. Ни один простой погонщик, нанявшийся на работу к скромному купцу, не имел бы возможности достичь подобного боевого мастерства. Харлол, несомненно, владел искусствами и воина, и шпиона. А тот, кто заплатил молодому погонщику за убийство или по крайней мере серьезное ранение императора Шана, теперь наверняка настороженно ожидал реакции монарха на попытку покушения.
Попутчики, соседи по каравану, готовили верблюдов к следующему этапу пути с равным, пусть и немного более отвлеченным любопытством. Каким будет следующий шаг негоцианта из Гуинмера? Впрочем, Шу не заставил их долго мучиться сомнениями. Кивнув карлику-музыканту, он запел. Живой, жизнерадостный напев рассказал новую сказку – о том, как бродяга из Гансау вызвал на танец мечей правоверного из Гуинмера. Припев дружно подхватили все участники каравана, и гимн звучал подобно застольной песне, а все волнения насчет вендетты прямо в пути меркли сами собой. Казалось вполне естественным, что группа, движущаяся чуть впереди, в ответ на гимн исполнила длинную залихватскую песню о подвигах лукавого бога. Запевал в этой песне Льешо, а карлик ударом тарелок возвещал наступление припева.
К тому моменту, как история достигла конца и уже прозвучал рассказ и об украденных финиках, и о джинне по имени Свин, который угощал лукавого бога гнилыми фруктами, у верблюдов кончилось терпение, и к лихому пению расшалившихся путников они добавили свой нудный и печальный контрапункт. Смеялись даже гарны, хотя Льешо и не смог понять, то ли их развеселила песня, то ли они просто злорадствовали, слушая глупого купца из Гуинмера, затеявшего всю эту кутерьму. Многие сотни ли пути, к сожалению, сделали свое дело, и строгая, упорядоченная структура каравана начала расшатываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72