Ричард оживил во мне женственную сторону.
Зебровски неуклюже меня обнял, смеясь.
– Я всегда знал, что тебя тянет к моему телу, Блейк.
Я оттолкнулась от него:
– Размечтался!
Он оглядел меня с головы до ног, глаза его искрились смешинками.
– Если ты будешь так одеваться каждый вечер, я мог бы ради тебя бросить Кэти. Чуть укоротить эту юбку – и будет отличный абажур для лампы.
Хоть он и язва, а я была рада его видеть.
– Ты давно уже на службе без ограничений?
– Недавно Я тебя видел в новостях с твоим другом.
– В новостях? – Я и забыла о коридоре вспышек, через который мы прошли с Жан-Клодом.
– Отлично выглядит для мертвеца.
– Блин.
– Что такое? – спросил Дольф.
– Это было национальное телевидение, не местное.
– И что?
– Мой отец не знает.
– Теперь знает, – заржал Зебровски.
– Думаю, тебе все же придется поговорить с отцом, – заметил Дольф.
Что-то было либо у меня в лице, либо в голосе Дольфа, отчего Зебровски перестал смеяться.
– Слушайте, чего это с вами? Будто у вас любимого щенка раздавили.
Дольф посмотрел на меня, я на него.
– Расхождение мировоззрений, – сказала я наконец. Дольф ничего не сказал, да я и не ждала.
– Ну, о’кей, – сказал Зебровски.
Он достаточно знал Дольфа, чтобы не приставать. Из меня одной он бы душу вынул, но не из Дольфа.
– Один из ближайших соседей – праворадикальный антивампирист, – сказал Зебровски. – Это привлекло наше внимание.
– Подробнее, – сказал Дольф.
– Делберт Сполдинг и его жена Дора сидели на диване, держась за ручки. Предложили мне чаю со льдом. Он меня поправил, когда я сказал, что Роберта убили. Он пояснил, что мертвеца убить нельзя. – Зебровски достал из кармана сморщенный блокнот, перелистнул к нужной странице, попытался ее разгладить, оставил так и процитировал: “Теперь, когда нашелся добрый человек и уничтожил эту тварь, женщина может сделать аборт и избавиться от монстра. Вообще-то я противник абортов, но это мерзость, чистейшая мерзость”.
– Как минимум “Люди Против Вампиров”, – заметила я. – Может быть, даже “Человек Превыше Всего”.
– А может, ему просто не нравится жить рядом с вампиром, – сказал Дольф.
Мы с Зебровски уставились на него.
– Ты не спросил у мистера Сполдинга, не принадлежит ли он к одной из этих групп? – спросил Дольф.
– У него на столе были разбросаны брошюры ЛПВ, и он одну мне дал.
– Отлично, – сказала я. – Проповедник ненависти.
– ЛПВ не одобряет подобного насилия, – возразил Дольф.
Он сказал это так, что я задумалась: а в каком списке рассылки числится сам Дольф? Но я тряхнула головой: не буду я думать о нем худшее только потому, что он возражает против моих свиданий с ходячим мертвецом. Еще пару месяцев назад у меня были бы те же чувства.
– ЧПВ одобряет, – сказала я.
– Мы выясним, не входит ли мистер Сполдииг в группу “Человек Превыше Всего”.
– Вам еще придется выяснить, есть ли у Сполдингов магические способности.
– А как? – спросил Дольф.
– Я могу с ними встретиться, оказаться в одной комнате. Для верности надо еще до них дотронуться – скажем, руку пожать.
– Я пожимал руку Сполдинга, – сказал Зебровски. – Рука как рука.
– Ты классный коп, Зебровски, но ты почти нуль. Ты можешь пожать руку колоссальной шишке и не почувствовать даже укола. Дольф – полный нуль.
– Нуль – это что? – спросил Дольф.
– В смысле магии. Человек, не имеющий магических или экстрасенсорных способностей. Вот почему тебя этот круг не удерживает, а меня останавливает.
– То есть у меня есть магические способности? – восхитился Зебровски.
Я покачала головой:
– У тебя есть зачаточная чувствительность. Наверное, ты из тех, у кого бывают предчувствия, впоследствии оправдывающиеся.
– Предчувствия бывают у меня, – сказал Дольф.
– У тебя они основаны на опыте, на годах работы. А у Зебровски бывают логические скачки, которые вроде бессмысленны, а потом оказываются правдой. Я права?
Они переглянулись, потом посмотрели на меня и оба кивнули.
– Бывают у Зебровски моменты, – сказал Дольф.
– Хочешь пожать руку Сполдингу? – спросил Зебровски.
– Пусть детектив Рейнольдс пожмет. Ведь для таких вещей вы ее и взяли в команду?
Они снова переглянулись, и Зебровски осклабился.
– Я прихвачу Рейнольдс и пойду туда. – У двери он повернулся. – Кэти мне проедает плешь, чтобы я пригласил тебя к обеду, познакомил с детишками – так, посидеть по-домашнему. – Простодушные карие глаза невинно глядели из-под очков в темной оправе. – Я хотел попросить тебя привести Ричарда, но раз ты сейчас встречаешься с графом Дракулой, это может быть неудобно.
Он смотрел на меня, задавая вопрос без всякого вопроса.
– Я продолжаю встречаться с Ричардом, наглый ты сукин сын.
Он улыбнулся:
– Тогда отлично. Приводи его в субботу на той неделе. Кэти приготовит свою знаменитую курятину с грибами.
– А если бы я встречалась только с Жан-Клодом, приглашение распространялось бы на моего кавалера?
– Нет, – ответил Зебровски. – Кэти малость нервничает. Она не хочет знакомиться с графом Дракулой.
– Его зовут Жан-Клод.
– Я знаю.
Он закрыл за собой дверь, и мы с Дольфом опять остались в компании мертвого тела. Не очень приятная выдалась ночь.
– Что мы ищем, Анита? – спросил Дольф, и у меня гора с плеч свалилась, когда он заговорил о деле. Трепа на личные темы с меня уже вот так хватило.
– Группу убийц.
– Почему?
Я подняла глаза на него.
– Не знаю, хватит ли силы всех людей в мире, чтобы вот так распять вампира. Даже если это были вампиры или оборотни, их нужно было больше одного. Я бы так сказала: двое существ сверхъестественной силы держат, одно втыкает ножи. Может быть, держали больше, может быть, еще нужен был кто-то для наложения чар. Не знаю, но не меньше трех.
– Даже если это были вампиры?
Я кивнула:
– Разве что один вампир достаточно сильный, чтобы подчинить себе сознание Роберта. – Я пригляделась к телу, осторожно, опасаясь коснуться круга. Заставила себя глядеть на то, что с ним сделали. – Вообще-то нет, когда начали втыкать ножи, тут уж о подчинении сознания речь не шла. Человека – да, человека они могли бы так растянуть, и он бы в это время улыбался, но не другого вампира. Соседи ничего не видели и не слышали? Пусть Сполдинги замешаны и потому лгут, но кто-то должен был что-то видеть или слышать. Он не подставил горло, как овца.
– Все говорят, что нет, – сказал Дольф. Сказано было так, будто Дольф знал: кто-то из них заведомо лжет. Первое, что узнает коп на своей работе, – это то, что врут все. Кто хочет что-то скрыть, кто врет просто, чтобы врать, но врут все. Всегда предполагай, что каждый что-то скрывает, – это экономит время.
Я глядела в лицо Роберта, обвисшее, с отвалившейся челюстью. В углах рта у него были следы потертости, чуть красноватые.
– Ты видел эти следы возле рта?
– Да, – ответил Дольф.
– И не собирался мне о них говорить?
– Ты была подозреваемой.
Я мотнула головой:
– Ты в это на самом деле не верил. Ты просто играешь, как всегда, пряча карты. Мне уже надоело складывать кусочки в мозаику, когда ты. давно это сделал.
– И какой вывод ты делаешь из этих следов? – спросил Дольф совершенно нейтральным голосом.
– Ты чертовски хорошо знаешь, какой вывод. Когда с ним это делали, ему заткнули рот кляпом. Соседи могли действительно ничего не слышать. И все же это не говорит нам, как убийцы проникли в дом. Если тут замешаны вампиры, они не могут переступить порог без приглашения. Роберт не пригласил бы в дом незнакомого вампира, значит, это был либо знакомый, либо человек, но не вампир, во всяком случае.
– А человек мог переступить порог и пригласить вампира? – спросил Дольф.
– Да, – ответила я.
Дольф что-то записывал, не глядя на меня.
– Итак, мы ищем смешанную группу: по крайней мере, один вампир, по крайней мере один не вампир и по крайней мере один некромант или колдунья.
– Последнее тебе сказала Рейнольдс, – догадалась я.
– Ты не согласна?
– Нет, но поскольку я в городе единственный некромант, это должен быть гастролер... – В этот самый момент я поняла, что в городе есть гастролер. Доминик Дюмар.
– Джон Берк мог бы это сделать?
Я подумала.
– Джон – жрец вуду, но вуду здесь ни при чем. Не знаю, так ли глубоко он знает арканы. И не знаю, хватило ли бы у него силы это сделать даже при наличии знания.
– А у тебя хватило бы?
Я вздохнула:
– Дольф, я не знаю. Я в некотором смысле в некромантии новичок. То есть я уже годами поднимаю мертвых, но без такого формалитета. – Я показала на тело. – Таких чар я вообще никогда не видела.
Дольф кивнул:
– Есть еще что добавить?
Очень мне не хотелось втягивать Доминика, но слишком уж подозрительное было совпадение: в городе появляется сильный некромант, и одновременно некромантией устраняют вампира. Если он окажется ни при чем, я извинюсь. А если он замешан, то это дело тянет на смертную казнь.
– Доминик Дюмар – некромант. Он только что прибыл в город.
– А он мог бы это сделать? – спросил Дольф.
– Дольф, я его только один раз видела.
– Изложи свои впечатления, Анита.
Я вспомнила, как ощутила Доминика у себя в голове. Предложение учить меня некромантии. Главное было то, что убить Роберта и оставить тело так, чтобы мы его нашли, – это было глупо. Доминик Дюмар не показался мне глупцом.
– Мог бы. Он – человек-слуга вампира, так что вот тебе уже два члена группы.
– Его хозяин-вампир знал Роберта?
Я вздохнула:
– Мне ничего об этом не известно.
– Есть у тебя телефон этого Дюмара?
– Могу позвонить нашему ночному секретарю и спросить.
– Отлично. – Дольф стал пробегать свои записки. – Дюмар – твой главный подозреваемый?
Я снова подумала.
– Да, пожалуй.
– Доказательства есть?
– Он некромант, а это сделал кто-то, хорошо знающий некромантию. – Я пожала плечами.
– Мы по той же причине подозревали тебя, – сказал Дольф и почти улыбнулся при этих словах.
– Намек поняла.
Дольф закрыл блокнот.
– Я тебя отвезу давать показания.
– Годится. Могу я теперь позвонить Кэтрин?
– В кухне телефон.
Зебровски открыл дверь.
– Здесь вдова, и она в истерике.
– Кто с ней? – спросил Дольф.
– Рейнольдс.
Сквозь открытую дверь послышался женский голос, говорящий на грани крика:
– Роберт, мой муж, убит? Этого не может быть. Не может быть. Я должна его видеть. Вы не понимаете, кто он такой. Он не может быть убит.
Голос приближался.
– Ей не надо этого видеть, Анита.
Я кивнула, вышла и плотно закрыла за собой дверь. Монику я еще не видела, но слышала отлично:
– Вы не понимаете, он не может быть убит!
Я могла ручаться, что Моника не поверит мне на слово, будто Роберт мертв всерьез и по-настоящему. Наверное, если бы там лежал Жан-Клод, я бы тоже не поверила. Я бы сама должна была посмотреть. Глубоко и тяжело вздохнув, я пошла навстречу убитой горем вдове. Ночь, черт ее побери, становилась все увлекательней.
20
Больничная палата была пастельных розовато-лиловых тонов, на стенке висела картина, изображающая цветы. На кровати было покрывало под цвет стен и розовые простыни. Моника лежала в кровати, подключенная к капельнице и двум разным мониторам. Лента, протянутая поперек ее живота, отслеживала схватки. К счастью, она пока давала ровные линии. Второй монитор следил за сердцебиением младенца. Сначала этот звук меня пугал: часто-часто, как сердце маленькой пичужки. Когда сестры меня заверили, что сердцебиение нормальное, мне стало спокойнее. Через два часа оно превратилось в успокаивающий звук на фоне белого шума. Рыжеватые волосы Моники прилипли прядями, тщательно наложенный макияж размазался по лицу. Ей пришлось дать транквилизаторы, хотя это не слишком полезно для ребенка, и она впала в неглубокий, почти лихорадочный сон. Она вертела головой, глаза бегали под закрытыми веками, губы шевелились в каком-то сне – наверняка кошмарном после такой ночи. Было почти два часа, и мне еще предстояло ехать в участок давать показания детективу Грили. Кэтрин уже была в пути, чтобы сменить меня у постели Моники. Я была бы рада ее видеть.
На правой руке у меня остались полумесяцы ногтей. Моника хваталась за меня, будто боялась рассыпаться. На пике схваток, когда казалось, что Моника потеряет ребенка, как потеряла мужа, длинные крашенные ногти впивались мне в кожу, и только когда показались тоненькие струйки крови, сестры это заметили. Когда Моника успокоилась, они перевязали мне раны, но сделали это бинтами для детей с картинками из мультиков, так что у меня рука вся была покрыта Микки-Маусами и Гуффи.
На стенной полке стоял телевизор, но я его не включала, и слышался только шум воздуха в вентиляторах и стук детского сердца
За дверью стоял полисмен в форме. Если Роберта убила радикальная группа, то Моника и ее младенец могли быть следующей целью. Если его убили из личных счетов, Моника могла что-то знать. Так или иначе, она была в опасности, и потому к ней приставили охрану. Меня это устраивало, потому что из оружия у меня остался только нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Зебровски неуклюже меня обнял, смеясь.
– Я всегда знал, что тебя тянет к моему телу, Блейк.
Я оттолкнулась от него:
– Размечтался!
Он оглядел меня с головы до ног, глаза его искрились смешинками.
– Если ты будешь так одеваться каждый вечер, я мог бы ради тебя бросить Кэти. Чуть укоротить эту юбку – и будет отличный абажур для лампы.
Хоть он и язва, а я была рада его видеть.
– Ты давно уже на службе без ограничений?
– Недавно Я тебя видел в новостях с твоим другом.
– В новостях? – Я и забыла о коридоре вспышек, через который мы прошли с Жан-Клодом.
– Отлично выглядит для мертвеца.
– Блин.
– Что такое? – спросил Дольф.
– Это было национальное телевидение, не местное.
– И что?
– Мой отец не знает.
– Теперь знает, – заржал Зебровски.
– Думаю, тебе все же придется поговорить с отцом, – заметил Дольф.
Что-то было либо у меня в лице, либо в голосе Дольфа, отчего Зебровски перестал смеяться.
– Слушайте, чего это с вами? Будто у вас любимого щенка раздавили.
Дольф посмотрел на меня, я на него.
– Расхождение мировоззрений, – сказала я наконец. Дольф ничего не сказал, да я и не ждала.
– Ну, о’кей, – сказал Зебровски.
Он достаточно знал Дольфа, чтобы не приставать. Из меня одной он бы душу вынул, но не из Дольфа.
– Один из ближайших соседей – праворадикальный антивампирист, – сказал Зебровски. – Это привлекло наше внимание.
– Подробнее, – сказал Дольф.
– Делберт Сполдинг и его жена Дора сидели на диване, держась за ручки. Предложили мне чаю со льдом. Он меня поправил, когда я сказал, что Роберта убили. Он пояснил, что мертвеца убить нельзя. – Зебровски достал из кармана сморщенный блокнот, перелистнул к нужной странице, попытался ее разгладить, оставил так и процитировал: “Теперь, когда нашелся добрый человек и уничтожил эту тварь, женщина может сделать аборт и избавиться от монстра. Вообще-то я противник абортов, но это мерзость, чистейшая мерзость”.
– Как минимум “Люди Против Вампиров”, – заметила я. – Может быть, даже “Человек Превыше Всего”.
– А может, ему просто не нравится жить рядом с вампиром, – сказал Дольф.
Мы с Зебровски уставились на него.
– Ты не спросил у мистера Сполдинга, не принадлежит ли он к одной из этих групп? – спросил Дольф.
– У него на столе были разбросаны брошюры ЛПВ, и он одну мне дал.
– Отлично, – сказала я. – Проповедник ненависти.
– ЛПВ не одобряет подобного насилия, – возразил Дольф.
Он сказал это так, что я задумалась: а в каком списке рассылки числится сам Дольф? Но я тряхнула головой: не буду я думать о нем худшее только потому, что он возражает против моих свиданий с ходячим мертвецом. Еще пару месяцев назад у меня были бы те же чувства.
– ЧПВ одобряет, – сказала я.
– Мы выясним, не входит ли мистер Сполдииг в группу “Человек Превыше Всего”.
– Вам еще придется выяснить, есть ли у Сполдингов магические способности.
– А как? – спросил Дольф.
– Я могу с ними встретиться, оказаться в одной комнате. Для верности надо еще до них дотронуться – скажем, руку пожать.
– Я пожимал руку Сполдинга, – сказал Зебровски. – Рука как рука.
– Ты классный коп, Зебровски, но ты почти нуль. Ты можешь пожать руку колоссальной шишке и не почувствовать даже укола. Дольф – полный нуль.
– Нуль – это что? – спросил Дольф.
– В смысле магии. Человек, не имеющий магических или экстрасенсорных способностей. Вот почему тебя этот круг не удерживает, а меня останавливает.
– То есть у меня есть магические способности? – восхитился Зебровски.
Я покачала головой:
– У тебя есть зачаточная чувствительность. Наверное, ты из тех, у кого бывают предчувствия, впоследствии оправдывающиеся.
– Предчувствия бывают у меня, – сказал Дольф.
– У тебя они основаны на опыте, на годах работы. А у Зебровски бывают логические скачки, которые вроде бессмысленны, а потом оказываются правдой. Я права?
Они переглянулись, потом посмотрели на меня и оба кивнули.
– Бывают у Зебровски моменты, – сказал Дольф.
– Хочешь пожать руку Сполдингу? – спросил Зебровски.
– Пусть детектив Рейнольдс пожмет. Ведь для таких вещей вы ее и взяли в команду?
Они снова переглянулись, и Зебровски осклабился.
– Я прихвачу Рейнольдс и пойду туда. – У двери он повернулся. – Кэти мне проедает плешь, чтобы я пригласил тебя к обеду, познакомил с детишками – так, посидеть по-домашнему. – Простодушные карие глаза невинно глядели из-под очков в темной оправе. – Я хотел попросить тебя привести Ричарда, но раз ты сейчас встречаешься с графом Дракулой, это может быть неудобно.
Он смотрел на меня, задавая вопрос без всякого вопроса.
– Я продолжаю встречаться с Ричардом, наглый ты сукин сын.
Он улыбнулся:
– Тогда отлично. Приводи его в субботу на той неделе. Кэти приготовит свою знаменитую курятину с грибами.
– А если бы я встречалась только с Жан-Клодом, приглашение распространялось бы на моего кавалера?
– Нет, – ответил Зебровски. – Кэти малость нервничает. Она не хочет знакомиться с графом Дракулой.
– Его зовут Жан-Клод.
– Я знаю.
Он закрыл за собой дверь, и мы с Дольфом опять остались в компании мертвого тела. Не очень приятная выдалась ночь.
– Что мы ищем, Анита? – спросил Дольф, и у меня гора с плеч свалилась, когда он заговорил о деле. Трепа на личные темы с меня уже вот так хватило.
– Группу убийц.
– Почему?
Я подняла глаза на него.
– Не знаю, хватит ли силы всех людей в мире, чтобы вот так распять вампира. Даже если это были вампиры или оборотни, их нужно было больше одного. Я бы так сказала: двое существ сверхъестественной силы держат, одно втыкает ножи. Может быть, держали больше, может быть, еще нужен был кто-то для наложения чар. Не знаю, но не меньше трех.
– Даже если это были вампиры?
Я кивнула:
– Разве что один вампир достаточно сильный, чтобы подчинить себе сознание Роберта. – Я пригляделась к телу, осторожно, опасаясь коснуться круга. Заставила себя глядеть на то, что с ним сделали. – Вообще-то нет, когда начали втыкать ножи, тут уж о подчинении сознания речь не шла. Человека – да, человека они могли бы так растянуть, и он бы в это время улыбался, но не другого вампира. Соседи ничего не видели и не слышали? Пусть Сполдинги замешаны и потому лгут, но кто-то должен был что-то видеть или слышать. Он не подставил горло, как овца.
– Все говорят, что нет, – сказал Дольф. Сказано было так, будто Дольф знал: кто-то из них заведомо лжет. Первое, что узнает коп на своей работе, – это то, что врут все. Кто хочет что-то скрыть, кто врет просто, чтобы врать, но врут все. Всегда предполагай, что каждый что-то скрывает, – это экономит время.
Я глядела в лицо Роберта, обвисшее, с отвалившейся челюстью. В углах рта у него были следы потертости, чуть красноватые.
– Ты видел эти следы возле рта?
– Да, – ответил Дольф.
– И не собирался мне о них говорить?
– Ты была подозреваемой.
Я мотнула головой:
– Ты в это на самом деле не верил. Ты просто играешь, как всегда, пряча карты. Мне уже надоело складывать кусочки в мозаику, когда ты. давно это сделал.
– И какой вывод ты делаешь из этих следов? – спросил Дольф совершенно нейтральным голосом.
– Ты чертовски хорошо знаешь, какой вывод. Когда с ним это делали, ему заткнули рот кляпом. Соседи могли действительно ничего не слышать. И все же это не говорит нам, как убийцы проникли в дом. Если тут замешаны вампиры, они не могут переступить порог без приглашения. Роберт не пригласил бы в дом незнакомого вампира, значит, это был либо знакомый, либо человек, но не вампир, во всяком случае.
– А человек мог переступить порог и пригласить вампира? – спросил Дольф.
– Да, – ответила я.
Дольф что-то записывал, не глядя на меня.
– Итак, мы ищем смешанную группу: по крайней мере, один вампир, по крайней мере один не вампир и по крайней мере один некромант или колдунья.
– Последнее тебе сказала Рейнольдс, – догадалась я.
– Ты не согласна?
– Нет, но поскольку я в городе единственный некромант, это должен быть гастролер... – В этот самый момент я поняла, что в городе есть гастролер. Доминик Дюмар.
– Джон Берк мог бы это сделать?
Я подумала.
– Джон – жрец вуду, но вуду здесь ни при чем. Не знаю, так ли глубоко он знает арканы. И не знаю, хватило ли бы у него силы это сделать даже при наличии знания.
– А у тебя хватило бы?
Я вздохнула:
– Дольф, я не знаю. Я в некотором смысле в некромантии новичок. То есть я уже годами поднимаю мертвых, но без такого формалитета. – Я показала на тело. – Таких чар я вообще никогда не видела.
Дольф кивнул:
– Есть еще что добавить?
Очень мне не хотелось втягивать Доминика, но слишком уж подозрительное было совпадение: в городе появляется сильный некромант, и одновременно некромантией устраняют вампира. Если он окажется ни при чем, я извинюсь. А если он замешан, то это дело тянет на смертную казнь.
– Доминик Дюмар – некромант. Он только что прибыл в город.
– А он мог бы это сделать? – спросил Дольф.
– Дольф, я его только один раз видела.
– Изложи свои впечатления, Анита.
Я вспомнила, как ощутила Доминика у себя в голове. Предложение учить меня некромантии. Главное было то, что убить Роберта и оставить тело так, чтобы мы его нашли, – это было глупо. Доминик Дюмар не показался мне глупцом.
– Мог бы. Он – человек-слуга вампира, так что вот тебе уже два члена группы.
– Его хозяин-вампир знал Роберта?
Я вздохнула:
– Мне ничего об этом не известно.
– Есть у тебя телефон этого Дюмара?
– Могу позвонить нашему ночному секретарю и спросить.
– Отлично. – Дольф стал пробегать свои записки. – Дюмар – твой главный подозреваемый?
Я снова подумала.
– Да, пожалуй.
– Доказательства есть?
– Он некромант, а это сделал кто-то, хорошо знающий некромантию. – Я пожала плечами.
– Мы по той же причине подозревали тебя, – сказал Дольф и почти улыбнулся при этих словах.
– Намек поняла.
Дольф закрыл блокнот.
– Я тебя отвезу давать показания.
– Годится. Могу я теперь позвонить Кэтрин?
– В кухне телефон.
Зебровски открыл дверь.
– Здесь вдова, и она в истерике.
– Кто с ней? – спросил Дольф.
– Рейнольдс.
Сквозь открытую дверь послышался женский голос, говорящий на грани крика:
– Роберт, мой муж, убит? Этого не может быть. Не может быть. Я должна его видеть. Вы не понимаете, кто он такой. Он не может быть убит.
Голос приближался.
– Ей не надо этого видеть, Анита.
Я кивнула, вышла и плотно закрыла за собой дверь. Монику я еще не видела, но слышала отлично:
– Вы не понимаете, он не может быть убит!
Я могла ручаться, что Моника не поверит мне на слово, будто Роберт мертв всерьез и по-настоящему. Наверное, если бы там лежал Жан-Клод, я бы тоже не поверила. Я бы сама должна была посмотреть. Глубоко и тяжело вздохнув, я пошла навстречу убитой горем вдове. Ночь, черт ее побери, становилась все увлекательней.
20
Больничная палата была пастельных розовато-лиловых тонов, на стенке висела картина, изображающая цветы. На кровати было покрывало под цвет стен и розовые простыни. Моника лежала в кровати, подключенная к капельнице и двум разным мониторам. Лента, протянутая поперек ее живота, отслеживала схватки. К счастью, она пока давала ровные линии. Второй монитор следил за сердцебиением младенца. Сначала этот звук меня пугал: часто-часто, как сердце маленькой пичужки. Когда сестры меня заверили, что сердцебиение нормальное, мне стало спокойнее. Через два часа оно превратилось в успокаивающий звук на фоне белого шума. Рыжеватые волосы Моники прилипли прядями, тщательно наложенный макияж размазался по лицу. Ей пришлось дать транквилизаторы, хотя это не слишком полезно для ребенка, и она впала в неглубокий, почти лихорадочный сон. Она вертела головой, глаза бегали под закрытыми веками, губы шевелились в каком-то сне – наверняка кошмарном после такой ночи. Было почти два часа, и мне еще предстояло ехать в участок давать показания детективу Грили. Кэтрин уже была в пути, чтобы сменить меня у постели Моники. Я была бы рада ее видеть.
На правой руке у меня остались полумесяцы ногтей. Моника хваталась за меня, будто боялась рассыпаться. На пике схваток, когда казалось, что Моника потеряет ребенка, как потеряла мужа, длинные крашенные ногти впивались мне в кожу, и только когда показались тоненькие струйки крови, сестры это заметили. Когда Моника успокоилась, они перевязали мне раны, но сделали это бинтами для детей с картинками из мультиков, так что у меня рука вся была покрыта Микки-Маусами и Гуффи.
На стенной полке стоял телевизор, но я его не включала, и слышался только шум воздуха в вентиляторах и стук детского сердца
За дверью стоял полисмен в форме. Если Роберта убила радикальная группа, то Моника и ее младенец могли быть следующей целью. Если его убили из личных счетов, Моника могла что-то знать. Так или иначе, она была в опасности, и потому к ней приставили охрану. Меня это устраивало, потому что из оружия у меня остался только нож.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55