Хороший сын у Урхона: не пожалел выдумки для отца, постарался на совесть.
Однако шутейная часть обряда подходила к концу, начиналась последняя, серьезная. Толай вышел из дома и вернулся с мечом Урхона в руках.
– Урхон, дважды рожденный, сын Алхона и Эрхэ, – громко, во всеуслышание объявил Толай. – Я, Толай, Творец Богов, возвращаю тебе твоего Бога, и да будет он справедлив к тебе, а ты к нему. Повелевай им.
– Урхон, дважды рожденный, сын мой, – важно возгласил мальчик, исполнявший роль его отца, – я, Алхон, благословляю возвращение тебе твоего Бога, и да будет он справедлив к тебе, а ты к нему. Повелевай им.
Урхон молча принял меч из рук Толая, вдвинул его в свои пустые ножны, утопил все четыре защелки и дважды поклонился земно – сначала Толаю, потом своему приемному отцу.
Все зашумели, задвигались, выбежали из дома. Теперь оставалось только омыться снегом от соприкосновения со смертью, и обряд можно считать завершенным. Алгур незамедлительно заявил Алхону, что снежки он умеет бросать лучше, даром что тот приходится ему дедушкой. Алхон, не в силах отрешиться так быстро от недавней степенности, снисходительно предложил Алгуру подтвердить свое бахвальство делом, и мальчики тут же принялись метать друг в друга снежки.
Урхона поздравляли со вторым рождением все наперебой. Все, кроме Кенета. Кенет стоял поодаль и мучительно соображал, что же ему сказать своему недавнему врагу. Слов он не находил – да и какие слова тут годятся?
Но Урхон сам подошел к Кенету и посмотрел ему в глаза – прямо и открыто.
– Я у тебя в долгу, – серьезно и спокойно сказал он. – Ты хорошо пел. Твоя песня дала мне то мужество, которого мне недоставало.
Когда отгремели празднества в честь повторного рождения Урхона и бывший враг, предводитель бывших врагов, отправился с женой и сыном в обратный путь, Толай впервые за несколько суток получил возможность выспаться – не кое-как, не урывками, а отоспаться по-настоящему. Конечно, жизнь у Творца Богов нелегкая, и более многочисленные, чем у других, обязанности приучили Толая подолгу не есть, не спать и вообще обходиться почти без отдыха. Но проводить по всем правилам многодневный обряд второго рождения, не отдохнув после Пляски Мечей ни минуты, тяжело даже и для Толая. Ему попросту некогда было думать, да и не только времени – сил недоставало для размышлений. Отоспавшись сразу за все почти бессонные дни после вопрошания, Толай вновь обрел способность мыслить.
И первая же его мысль обратилась к ночи вопрошания. Снова и снова вспоминал Толай ответы своих Богов. Правильно ли он уразумел их смысл? Не ошибся ли в толковании? И нет ли ошибки в самих ответах? Боги мудры, но даже ему, их Творцу, не дано знать, всеведущи ли они?
И будто одних сомнений мало для тревоги, опять начались сны – хотя и не у Толая. Опять Кенет являлся в сонных видениях, и опять кому-то приказывали его убить. Не самому Толаю, другому человеку. Сон едва не довел беднягу до сумасшествия. Рассказывал он о нем Толаю, чуть не плача. Убивать Кенета ему не хотелось – вроде парень хороший и никакого зла ему не причинил, опять же и Боги запретили. Да и пример Урхона ясно показал, чем кончаются подобные попытки. Но со сном-то как быть? Кому не верить – Богам или снам?
Решения при всей своей медлительности Толай умел принимать быстро.
– Я забираю твой сон, – негромко произнес он, слегка коснувшись пальцами висков несчастного. Тот аж зажмурился от облегчения: его сон забрал Творец Богов, и теперь сам он свободен от исполнения долга, противоречащего долгу. А что сделает с этим долгом Толай – его дело.
Когда освобожденный от сна ушел, Толай еще некоторое время глядел на огонь, пылающий в горне. Огонь в горне – ведь так Боги назвали юного сына по хлебу?
Откладывать и дальше откровенный разговор было нельзя. Опасно и бессмысленно.
Кенета кузнец отыскал на самой окраине селения. По случаю хорошей погоды тому вздумалось не бока отлеживать на теплом шэне, а поразмяться немного и восстановить в памяти тела то, что он в последнее время помнил только умом.
Кенет упражнялся с деревянным мечом, проделывая обычный воинский канон “боя с тенью”. Судя по следам на снегу, на первый взгляд можно было предположить, что он только-только начал: следов было немного, их отчетливо различимые цепочки не накладывались одна на другую. Зато если приглядеться, видно, что отпечатки ног глубоко вдавились в снег. Края их были четкими, ни один не смазан: наука Аканэ пошла Кенету впрок, и в его движениях не было ни малейшей расхлябанности. Каждый его шаг был точно той длины, что и нужно, – ни на волос больше или меньше. Потому и не было на снегу лишних следов. Кенет разминался уже давно: в сторонке на снегу лежала его стеганая зимняя одежда, рядом – нетерпеливо сброшенный хайю и вышитая знаками-оберегами рубашка. Кенет был обнажен до пояса, его голая спина блестела от пота, забранные назад волосы липли к шее. От его разгоряченного тела разве только пар не валил. Кенет быстро и плавно взмахивал мечом, и солнечный свет струился по его лезвию, как по стальному, вспыхивая на острие дробящейся радугой. Толай невольно зажмурился: не следует ему видеть то, что никто не должен видеть.
– Эй, сынок, – мягко позвал Толай, отведя взгляд в сторону, – тебя можно потревожить?
Кенет завершил какую-то особо сложную фигуру, коротко поклонился, держа меч обеими руками острием вниз, и обернулся к Толаю.
– Вполне, – беззаботно отозвался он и вложил меч в ножны. – Погоди немного, я сейчас оденусь.
Он вытащил из рукава зимней одежды небольшое полотенце, быстро растерся насухо и принялся натягивать рубашку.
– Все, я готов, – объявил Кенет, туго перепоясав синий хайю и набросив поверх него зимний кафтан. – Что-нибудь случилось?
– Можно и так сказать, – кивнул кузнец. – Поговорить мне с тобой надо. Только, во имя всех Богов, не спрашивай, кого ты обидел. Насколько я знаю, все еще никого. Разговор у нас совсем о другом пойдет.
Губы Кенета все еще улыбались, но глаза мигом посерьезнели. Он кивнул и подошел ближе.
– Сын по хлебу, – медленно сказал Толай. – У меня есть к тебе просьба… и я очень надеюсь, что она тебя не оскорбит.
– Я и вообще не обидчивый, – усмехнулся Кенет, но его шутливый тон должного отклика не возымел.
– Не сочти мою просьбу за дерзость… или обиду… или уж тем более за вызов… – Слова ворочались во рту кузнеца тяжело и медленно.
Теперь улыбка покинула не только глаза Кенета, но и губы.
– Я хотел бы увидеть твой меч, – единым махом выпалил Толай.
– Да пожалуйста, – удивился Кенет. – Только и всего?
Он отстегнул крепление с обоймицы ножен и подал их вместе с мечом кузнецу.
– На ножны мои посмотреть стоит, это да, – признал он. – Я так понимаю, тебя их оковка заинтересовала? Знатная работа.
– И это – тоже, – отсутствующим голосом согласился кузнец, водя пальцем по древним знакам, выложенным серебром. Потом он очень осторожно потянул меч за рукоять. Какую-то долю мгновения меч словно бы сопротивлялся, а потом вышел из ножен необычно легко. Так плавно могла бы выскользнуть сталь – но не дерево. Сразу забыв о чудесных ножнах, на которые тоже стоило поглядеть попристальней, кузнец впился взглядом в деревянный клинок.
Поверхность его была удивительно гладкой и чистой. Конечно, только неумелый подмастерье может оставить шероховатости, зазубринки или какие бы то ни было следы своей работы. Настоящий мастер и зашлифует, и отполирует, словно творение его рук приняло форму само по себе и не касался его ни топор, ни пила, ни рубанок. Но все же… Толай никогда не работал по дереву, но в своем деле он был непревзойденным мастером. Один мастер всегда разглядит печать мастерства другого. Но в том-то и дело, что ничего подобного Толай углядеть не мог, сколько ни старался. Этого меча действительно не касалась ни пила, ни топор, ни рубанок. Он был действительно нерукотворным – не только в том смысле, который придавали этому слову выкованные Толаем Боги, а в самом прямом. Этот кусок дерева был именно таким, каким вырос, – и всегда был таким. Толай устыдился собственных сомнений. Как и прежде, Боги оказались правы. Этот меч неизмеримо старше их.
– Странный меч, – хрипло произнес Толай, вложил его в ножны и протянул Кенету. – Откуда он у тебя?
– От моего учителя, – ответил Кенет, возвращая крепление на прежнее место. – Он говорил, что этот меч волшебный, и я ему иногда даже верю.
Кенет слегка слукавил: верил он отнюдь не “иногда”, только думать об этом он старался пореже. Время еще не пришло. Вот когда он станет настоящим магом…
– Ножны, я так понимаю, тоже, – предположил кузнец, с трудом удержавшись, чтобы не попенять юноше за его легкомысленную непочтительность к собственному оружию – да еще такому!
– Тоже, – кивнул Кенет. – Тот, кто мне их подарил, сказал, что они оберегают от ран. Небесполезная вещь для человека с деревянным мечом, верно?
– Очень даже небесполезная, – криво усмехнулся кузнец. – Знал ведь тот человек, что дарить. Ножны эти тебе еще ох как пригодятся. Знаешь, а я ведь должен тебя убить.
– И ты туда же! – шутливо взмолился Кенет, но потом вгляделся в тоскливые глаза кузнеца и произнес уже совсем другим тоном: – Эй, да ты не шутишь!
– Какие тут шутки, – вздохнул кузнец.
– У тебя что… тоже сон был?
– Нет, – ответил Толай и, помолчав, добавил: – Сон был не мне. Другому человеку. Но он не знал, как ему быть с этим сном, и я взял его сон себе.
– А ты… знаешь? – с расстановкой спросил Кенет.
– Знаю, – коротко ответил Толай. – Потому и пришел.
– Ты сказал, что пришел со мной поговорить.
– Вот я и говорю, – буркнул Толай, – разве нет? А твое дело – слушать. Вопросы задавать будешь после.
И Толай подробно и обстоятельно поведал Кенету и о сомнениях, охвативших клан в день его столь памятного несостоявшегося поединка с Урхоном, и о вопрошании Богов, и о том, что Боги ответили.
– Вот и все, – заключил Толай. – Теперь, когда я увидел твой меч, я убедился окончательно, что наши Боги в нем не ошиблись. А значит, не ошиблись и в остальном. Ты пришел освободить наши сны – и что бы это ни значило, сделать это нужно быстро. Не случайно ведь уже второй человек подряд видит во сне, что должен тебя убить. То, что держит власть над нашими снами, боится тебя. Оно знает, что ты для него опасен. Ты сможешь. Если ты и дальше ничего не станешь делать, вскорости половина клана будет охотиться за тобой, вопя и завывая, с мечами наголо.
– Скорей уж половина клана попросту рехнется, – зло и резко поправил его Кенет. – Ты ведь это хотел сказать? Боги велят одно, а сны – другое. Как тут остаться в здравом рассудке?
– Урхон был прав, – задумчиво произнес Толай. – Ты понимаешь. Значит, ты сделаешь то, зачем пришел?
– Знать бы как, – возразил Кенет. – Спасибо, что я и вообще узнал, зачем пришел. До сих пор я думал, что просто прячусь. Хотя…
– Ты – да чтоб не знал? – удивился Толай. – С твоей-то силой?
– Ох, не надо, – вздохнул Кенет. – Давай-ка я тебе расскажу все как есть, а ты уж сам увидишь, какой там силой я обладаю.
И Кенет, в свою очередь, рассказал Толаю действительно все как есть, впервые не щадя себя и ничего не приукрашивая. Рассказал по порядку, со дня своего ухода из дома. И как старый волшебник прогнал его, и как он нашел устав, и как сам пытался выучиться на мага по разрозненным листам, выпавшим из книги. И о тех странных случаях, когда результат его действий явно превосходил затраченные усилия. И о неотвязном преследовании, которое учинил за ним Инсанна. И о загадочном исчезновении из осени во время беседы под кустом орешника.
– Вот так, – уныло признался Кенет. – Ты все о силе говоришь, а я ведь даже не учился толком. Мне еще до мага – как отсюда до столицы пешком.
– Если я тебя верно понял, – задумчиво протянул Толай, – тот волшебник прогнал тебя правильно. Не тебе у него учиться, никому не в обиду будь сказано.
Кенет только понурился в ответ.
– Но сила в тебе есть, – продолжал Толай. – Большая. Больше, чем ты полагаешь. Раз уж тебя попросили доиграть эту партию… Он неожиданно засмеялся. – И думать не мог, что такое услышать доведется! Лопух ты, парень, вот что я тебе скажу. Но делу это не помеха. Притом же изо всех нас свободен только ты. Мы здесь родились, и наши сны были в плену еще до того, как ты на свет появился. А ты – человек сторонний, твои сны свободны. Тебе так просто глаза не отведешь.
– Я бы и рад, – искренне ответил Кенет. – Вы делили со мной хлеб родства. Не могу же я отплатить за него безумием. Но я и правда не знаю, что я должен делать.
– Не страшно, – утешил его Толай. – Я тебе помогу. Кое-какие догадки у меня и у самого есть. Уж не знаю, что это за тварь такая, но вот где она сидит, догадываюсь.
– Так за чем дело стало? – воспрял Кенет.
– Понимаешь, – помолчав, ответил Толай, – дело в том, что этого места нет. Я знаю, где оно находится, но его там нет.
– А откуда ты взял, что оно должно там быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Однако шутейная часть обряда подходила к концу, начиналась последняя, серьезная. Толай вышел из дома и вернулся с мечом Урхона в руках.
– Урхон, дважды рожденный, сын Алхона и Эрхэ, – громко, во всеуслышание объявил Толай. – Я, Толай, Творец Богов, возвращаю тебе твоего Бога, и да будет он справедлив к тебе, а ты к нему. Повелевай им.
– Урхон, дважды рожденный, сын мой, – важно возгласил мальчик, исполнявший роль его отца, – я, Алхон, благословляю возвращение тебе твоего Бога, и да будет он справедлив к тебе, а ты к нему. Повелевай им.
Урхон молча принял меч из рук Толая, вдвинул его в свои пустые ножны, утопил все четыре защелки и дважды поклонился земно – сначала Толаю, потом своему приемному отцу.
Все зашумели, задвигались, выбежали из дома. Теперь оставалось только омыться снегом от соприкосновения со смертью, и обряд можно считать завершенным. Алгур незамедлительно заявил Алхону, что снежки он умеет бросать лучше, даром что тот приходится ему дедушкой. Алхон, не в силах отрешиться так быстро от недавней степенности, снисходительно предложил Алгуру подтвердить свое бахвальство делом, и мальчики тут же принялись метать друг в друга снежки.
Урхона поздравляли со вторым рождением все наперебой. Все, кроме Кенета. Кенет стоял поодаль и мучительно соображал, что же ему сказать своему недавнему врагу. Слов он не находил – да и какие слова тут годятся?
Но Урхон сам подошел к Кенету и посмотрел ему в глаза – прямо и открыто.
– Я у тебя в долгу, – серьезно и спокойно сказал он. – Ты хорошо пел. Твоя песня дала мне то мужество, которого мне недоставало.
Когда отгремели празднества в честь повторного рождения Урхона и бывший враг, предводитель бывших врагов, отправился с женой и сыном в обратный путь, Толай впервые за несколько суток получил возможность выспаться – не кое-как, не урывками, а отоспаться по-настоящему. Конечно, жизнь у Творца Богов нелегкая, и более многочисленные, чем у других, обязанности приучили Толая подолгу не есть, не спать и вообще обходиться почти без отдыха. Но проводить по всем правилам многодневный обряд второго рождения, не отдохнув после Пляски Мечей ни минуты, тяжело даже и для Толая. Ему попросту некогда было думать, да и не только времени – сил недоставало для размышлений. Отоспавшись сразу за все почти бессонные дни после вопрошания, Толай вновь обрел способность мыслить.
И первая же его мысль обратилась к ночи вопрошания. Снова и снова вспоминал Толай ответы своих Богов. Правильно ли он уразумел их смысл? Не ошибся ли в толковании? И нет ли ошибки в самих ответах? Боги мудры, но даже ему, их Творцу, не дано знать, всеведущи ли они?
И будто одних сомнений мало для тревоги, опять начались сны – хотя и не у Толая. Опять Кенет являлся в сонных видениях, и опять кому-то приказывали его убить. Не самому Толаю, другому человеку. Сон едва не довел беднягу до сумасшествия. Рассказывал он о нем Толаю, чуть не плача. Убивать Кенета ему не хотелось – вроде парень хороший и никакого зла ему не причинил, опять же и Боги запретили. Да и пример Урхона ясно показал, чем кончаются подобные попытки. Но со сном-то как быть? Кому не верить – Богам или снам?
Решения при всей своей медлительности Толай умел принимать быстро.
– Я забираю твой сон, – негромко произнес он, слегка коснувшись пальцами висков несчастного. Тот аж зажмурился от облегчения: его сон забрал Творец Богов, и теперь сам он свободен от исполнения долга, противоречащего долгу. А что сделает с этим долгом Толай – его дело.
Когда освобожденный от сна ушел, Толай еще некоторое время глядел на огонь, пылающий в горне. Огонь в горне – ведь так Боги назвали юного сына по хлебу?
Откладывать и дальше откровенный разговор было нельзя. Опасно и бессмысленно.
Кенета кузнец отыскал на самой окраине селения. По случаю хорошей погоды тому вздумалось не бока отлеживать на теплом шэне, а поразмяться немного и восстановить в памяти тела то, что он в последнее время помнил только умом.
Кенет упражнялся с деревянным мечом, проделывая обычный воинский канон “боя с тенью”. Судя по следам на снегу, на первый взгляд можно было предположить, что он только-только начал: следов было немного, их отчетливо различимые цепочки не накладывались одна на другую. Зато если приглядеться, видно, что отпечатки ног глубоко вдавились в снег. Края их были четкими, ни один не смазан: наука Аканэ пошла Кенету впрок, и в его движениях не было ни малейшей расхлябанности. Каждый его шаг был точно той длины, что и нужно, – ни на волос больше или меньше. Потому и не было на снегу лишних следов. Кенет разминался уже давно: в сторонке на снегу лежала его стеганая зимняя одежда, рядом – нетерпеливо сброшенный хайю и вышитая знаками-оберегами рубашка. Кенет был обнажен до пояса, его голая спина блестела от пота, забранные назад волосы липли к шее. От его разгоряченного тела разве только пар не валил. Кенет быстро и плавно взмахивал мечом, и солнечный свет струился по его лезвию, как по стальному, вспыхивая на острие дробящейся радугой. Толай невольно зажмурился: не следует ему видеть то, что никто не должен видеть.
– Эй, сынок, – мягко позвал Толай, отведя взгляд в сторону, – тебя можно потревожить?
Кенет завершил какую-то особо сложную фигуру, коротко поклонился, держа меч обеими руками острием вниз, и обернулся к Толаю.
– Вполне, – беззаботно отозвался он и вложил меч в ножны. – Погоди немного, я сейчас оденусь.
Он вытащил из рукава зимней одежды небольшое полотенце, быстро растерся насухо и принялся натягивать рубашку.
– Все, я готов, – объявил Кенет, туго перепоясав синий хайю и набросив поверх него зимний кафтан. – Что-нибудь случилось?
– Можно и так сказать, – кивнул кузнец. – Поговорить мне с тобой надо. Только, во имя всех Богов, не спрашивай, кого ты обидел. Насколько я знаю, все еще никого. Разговор у нас совсем о другом пойдет.
Губы Кенета все еще улыбались, но глаза мигом посерьезнели. Он кивнул и подошел ближе.
– Сын по хлебу, – медленно сказал Толай. – У меня есть к тебе просьба… и я очень надеюсь, что она тебя не оскорбит.
– Я и вообще не обидчивый, – усмехнулся Кенет, но его шутливый тон должного отклика не возымел.
– Не сочти мою просьбу за дерзость… или обиду… или уж тем более за вызов… – Слова ворочались во рту кузнеца тяжело и медленно.
Теперь улыбка покинула не только глаза Кенета, но и губы.
– Я хотел бы увидеть твой меч, – единым махом выпалил Толай.
– Да пожалуйста, – удивился Кенет. – Только и всего?
Он отстегнул крепление с обоймицы ножен и подал их вместе с мечом кузнецу.
– На ножны мои посмотреть стоит, это да, – признал он. – Я так понимаю, тебя их оковка заинтересовала? Знатная работа.
– И это – тоже, – отсутствующим голосом согласился кузнец, водя пальцем по древним знакам, выложенным серебром. Потом он очень осторожно потянул меч за рукоять. Какую-то долю мгновения меч словно бы сопротивлялся, а потом вышел из ножен необычно легко. Так плавно могла бы выскользнуть сталь – но не дерево. Сразу забыв о чудесных ножнах, на которые тоже стоило поглядеть попристальней, кузнец впился взглядом в деревянный клинок.
Поверхность его была удивительно гладкой и чистой. Конечно, только неумелый подмастерье может оставить шероховатости, зазубринки или какие бы то ни было следы своей работы. Настоящий мастер и зашлифует, и отполирует, словно творение его рук приняло форму само по себе и не касался его ни топор, ни пила, ни рубанок. Но все же… Толай никогда не работал по дереву, но в своем деле он был непревзойденным мастером. Один мастер всегда разглядит печать мастерства другого. Но в том-то и дело, что ничего подобного Толай углядеть не мог, сколько ни старался. Этого меча действительно не касалась ни пила, ни топор, ни рубанок. Он был действительно нерукотворным – не только в том смысле, который придавали этому слову выкованные Толаем Боги, а в самом прямом. Этот кусок дерева был именно таким, каким вырос, – и всегда был таким. Толай устыдился собственных сомнений. Как и прежде, Боги оказались правы. Этот меч неизмеримо старше их.
– Странный меч, – хрипло произнес Толай, вложил его в ножны и протянул Кенету. – Откуда он у тебя?
– От моего учителя, – ответил Кенет, возвращая крепление на прежнее место. – Он говорил, что этот меч волшебный, и я ему иногда даже верю.
Кенет слегка слукавил: верил он отнюдь не “иногда”, только думать об этом он старался пореже. Время еще не пришло. Вот когда он станет настоящим магом…
– Ножны, я так понимаю, тоже, – предположил кузнец, с трудом удержавшись, чтобы не попенять юноше за его легкомысленную непочтительность к собственному оружию – да еще такому!
– Тоже, – кивнул Кенет. – Тот, кто мне их подарил, сказал, что они оберегают от ран. Небесполезная вещь для человека с деревянным мечом, верно?
– Очень даже небесполезная, – криво усмехнулся кузнец. – Знал ведь тот человек, что дарить. Ножны эти тебе еще ох как пригодятся. Знаешь, а я ведь должен тебя убить.
– И ты туда же! – шутливо взмолился Кенет, но потом вгляделся в тоскливые глаза кузнеца и произнес уже совсем другим тоном: – Эй, да ты не шутишь!
– Какие тут шутки, – вздохнул кузнец.
– У тебя что… тоже сон был?
– Нет, – ответил Толай и, помолчав, добавил: – Сон был не мне. Другому человеку. Но он не знал, как ему быть с этим сном, и я взял его сон себе.
– А ты… знаешь? – с расстановкой спросил Кенет.
– Знаю, – коротко ответил Толай. – Потому и пришел.
– Ты сказал, что пришел со мной поговорить.
– Вот я и говорю, – буркнул Толай, – разве нет? А твое дело – слушать. Вопросы задавать будешь после.
И Толай подробно и обстоятельно поведал Кенету и о сомнениях, охвативших клан в день его столь памятного несостоявшегося поединка с Урхоном, и о вопрошании Богов, и о том, что Боги ответили.
– Вот и все, – заключил Толай. – Теперь, когда я увидел твой меч, я убедился окончательно, что наши Боги в нем не ошиблись. А значит, не ошиблись и в остальном. Ты пришел освободить наши сны – и что бы это ни значило, сделать это нужно быстро. Не случайно ведь уже второй человек подряд видит во сне, что должен тебя убить. То, что держит власть над нашими снами, боится тебя. Оно знает, что ты для него опасен. Ты сможешь. Если ты и дальше ничего не станешь делать, вскорости половина клана будет охотиться за тобой, вопя и завывая, с мечами наголо.
– Скорей уж половина клана попросту рехнется, – зло и резко поправил его Кенет. – Ты ведь это хотел сказать? Боги велят одно, а сны – другое. Как тут остаться в здравом рассудке?
– Урхон был прав, – задумчиво произнес Толай. – Ты понимаешь. Значит, ты сделаешь то, зачем пришел?
– Знать бы как, – возразил Кенет. – Спасибо, что я и вообще узнал, зачем пришел. До сих пор я думал, что просто прячусь. Хотя…
– Ты – да чтоб не знал? – удивился Толай. – С твоей-то силой?
– Ох, не надо, – вздохнул Кенет. – Давай-ка я тебе расскажу все как есть, а ты уж сам увидишь, какой там силой я обладаю.
И Кенет, в свою очередь, рассказал Толаю действительно все как есть, впервые не щадя себя и ничего не приукрашивая. Рассказал по порядку, со дня своего ухода из дома. И как старый волшебник прогнал его, и как он нашел устав, и как сам пытался выучиться на мага по разрозненным листам, выпавшим из книги. И о тех странных случаях, когда результат его действий явно превосходил затраченные усилия. И о неотвязном преследовании, которое учинил за ним Инсанна. И о загадочном исчезновении из осени во время беседы под кустом орешника.
– Вот так, – уныло признался Кенет. – Ты все о силе говоришь, а я ведь даже не учился толком. Мне еще до мага – как отсюда до столицы пешком.
– Если я тебя верно понял, – задумчиво протянул Толай, – тот волшебник прогнал тебя правильно. Не тебе у него учиться, никому не в обиду будь сказано.
Кенет только понурился в ответ.
– Но сила в тебе есть, – продолжал Толай. – Большая. Больше, чем ты полагаешь. Раз уж тебя попросили доиграть эту партию… Он неожиданно засмеялся. – И думать не мог, что такое услышать доведется! Лопух ты, парень, вот что я тебе скажу. Но делу это не помеха. Притом же изо всех нас свободен только ты. Мы здесь родились, и наши сны были в плену еще до того, как ты на свет появился. А ты – человек сторонний, твои сны свободны. Тебе так просто глаза не отведешь.
– Я бы и рад, – искренне ответил Кенет. – Вы делили со мной хлеб родства. Не могу же я отплатить за него безумием. Но я и правда не знаю, что я должен делать.
– Не страшно, – утешил его Толай. – Я тебе помогу. Кое-какие догадки у меня и у самого есть. Уж не знаю, что это за тварь такая, но вот где она сидит, догадываюсь.
– Так за чем дело стало? – воспрял Кенет.
– Понимаешь, – помолчав, ответил Толай, – дело в том, что этого места нет. Я знаю, где оно находится, но его там нет.
– А откуда ты взял, что оно должно там быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80