В номере он развернул сверток. В нем была черная блестящая авторучка – необыкновенно красивая и легкая.
Глава 20
БРАТЬЯ
Дойл прожил в гостинице "Мелвин" еще три дня. По утрам от нечего делать он бродил по магазинам, покупая кое-какие мелочи для своего будущего жилища. Он постоянно спрашивал сам себя: что ему на самом деле нужно?
Все эти дни по вечерам он писал Эйлин, надеясь, что когда-нибудь сможет отправить ей эти письма.
В последний день своего пребывания в Лондоне он неожиданно получил письмо. Конверт был очень знакомый: кремового цвета, из тонкой дорогой бумаги. Письмо было написано тем же четким женским почерком, что и полученная им когда-то записка.
Мой дорогой Артур!
В то время, когда вы получите это письмо, я буду за пределами Англии. Я надеюсь, что когда-нибудь вы простите меня за то, что я ушла, не попрощавшись, и за то, что уезжаю, не повидавшись с вами. В момент нашей встречи сердце мое было разбито горем; дальнейшее было столь ужасным, что я не могла позволить себе ни страдать, ни печалиться. И только теперь я могу по-настоящему выплакаться и облегчить свою душу.
Я никогда не рассказывала вам о нем, но сейчас должна признаться, что любила этого человека безумно. Мы должны были пожениться весной. Не знаю, смогу ли я кого-нибудь полюбить так же, как любила его. Возможно, время залечит мою рану, но одному богу известно, когда это будет.
В одном я уверена твердо: весь тот ужас, который нам пришлось пережить вместе, заставляет нас смотреть на жизнь не так бездумно, как это делает большинство людей. Ваша доброта и честность, ваше нежное отношение ко мне и ваше мужество будут для меня маяком, освещающим путь в этом жестоком мире.
Я буду думать о вас всегда, и моя любовь всегда пребудет с вами… куда бы ни занесли вас превратности судьбы. Будьте сильным, мой милый Артур, знайте и помните, что в вас горит огонь, который может творить чудеса. На этой земле вас еще долго будут помнить после того; как плоть обратится в тлен.
С любовью,
ваша Эйлин.
Дойл читал и перечитывал письмо снова и снова. Он искал утешения, понимая, что письмо было написано именно ради этого. Возможно, когда-нибудь он и утешится… Но не сейчас. Дойл вложил листок в конверт и спрятал его между страницами книги.
"Когда-нибудь через много лет я найду его, – отстранение подумал Дойл. – Время делает свое дело, и я, вероятно, не буду испытывать той неописуемо острой боли, которая сидит в моем сердце теперь, терзая и мучая меня".
Упаковав вещи, Дойл отправился на вокзал и купил билет до Бристоля.
* * *
Дойл колесил по стране целых два месяца. Приезжая в какой-нибудь город, он снимал номер в гостинице, осматривал достопримечательности, ходил в библиотеку, разговаривал с местными писателями в пабах и барах и, удовлетворив свое любопытство, отправлялся в другой город, выбирая название наугад по карте накануне отъезда. Он знал, что полиция его не разыскивает, но избегал ситуаций, чреватых неприятностями.
Дойл регулярно просматривал газеты, надеясь найти какое-нибудь сообщение о волнующих его обстоятельствах. Как-то в Шотландии в одной из газет двухнедельной давности он наткнулся на некролог, в котором сообщалось, что сэр Найджел Гулль, придворный врач, был найден мертвым в своем кабинете. По всей видимости, он покончил жизнь самоубийством.
Давно пора, подумал Дойл.
В Лондон он вернулся в конце марта, остановился, как и прежде, в "Мелвине", гулял по городу и бездельничал, предчувствуя, что в скором времени получит весточку от Джека.
Однажды поздним вечером, когда над городом прогремела гроза, и Дойл наблюдал за вспышками молний у горизонта, раздался стук в дверь. На пороге стоял Ларри с Зевсом. Собака, почуяв Дойла, завиляла хвостом. И Ларри, и пес промокли насквозь. Дойл провел их к камину, дал Ларри махровую простыню и налил ему коньяку. Зевс улегся у огня в ногах у Ларри. Ларри молча пил коньяк, поглядывая на огонь. Он показался Дойлу меньше ростом, до крайности измученным и угнетенным. Дойл ждал, когда Ларри заговорит.
– Мы вас бросили тогда на станции, сэр. Нам это и самим не нравилось. Но хозяин сказал: с него достаточно, он много чего сделал, так что пора его в покое оставить. Ну, хозяин есть хозяин, сами понимаете, сэр.
– Я не виню вас за это, Ларри.
Облегченно вздохнув, Ларри пододвинулся поближе к огню.
– Первым делом, сэр, нам надо было похоронить моего брата. Отвезли мы его домой и похоронили рядом с мамой. Я думаю, это мы правильно сделали.
– Да, наверное, правильно, – сказал Дойл.
– У мистера Спаркса были свои дела в Лондоне. А я отправился в Брайтон, как он мне приказал. Жду его неделю, две, проходит месяц, и тут мистер Джек является со всякими новостями. Он все искал ту шхуну, что ушла из порта Уитби. Он узнал, что шхуна та отплыла в Бремен. Он и говорит мне: "Едем в Бремен". Погрузились мы на пакетбот и поплыли. Чтоб в Германию попасть, в Бремен этот самый, сэр. Там мистер Джек справки всякие наводит, говорит на ихнем языке, не сомневайтесь, сэр.
– Разумеется.
– Ищем мы супругов, ну, мужа и жену, значит, которые сели на шхуну в Уитби и вышли в Бремене. И будто у них гроб в грузовом трюме был. Капитан сказал, что вроде как тело родственника перевозили, чтоб в родной земле похоронить. Сели эти самые супруги на поезд в Бремене и двинулись на юг. Тут нам пришлось, конечно, туго. На каждой станции между Бременом и Мюнхеном пришлось выходить. Все искали какую-нибудь зацепку. В общем, колесили по Пруссии, можно так сказать. Я к этому времени уже прямо мечтал, только бы вернуться домой, а хозяин говорит, надо бы заглянуть еще в одно место…
– В Зальцбург?
– Точно, сэр. Где братья в университете учились, в Австрии, стало быть. Этот городишко поганый мы прочесали насквозь, и тут нам попадается один тип, возничий, значит, весь такой нервный. Он-то и говорит, что да, отвозил этих самых супругов в этот, как его… в Браунау. Ну да. В Браунау-на-Инне. И вроде как супруги купили там дом и заплатили наличными. А нам повезло, потому как соседка ихняя до чего любопытная оказалась, только и знала, как подглядывать из-за занавески, чего и как. Вот она и говорит, что приехали они, а вещей-то и нет совсем, один здоровый ящик, ну и там в руках кое-чего. Странные, говорит, супруги были. По ночам все свет в окнах. Да. Два месяца прожили, а с ней ни словечком не перемолвились, что за соседи такие.
– Вы застали их там? – спросил Дойл.
Ларри покачал головой.
– Соседка эта говорит: уехали неделю назад. Заходим мы в этот самый дом и видим… не знаю, как и сказать, сэр, вроде как кто-то плавильню там устроил, ну, там все и расплавилось потихоньку, стены, я хочу сказать, а потом вроде как застыло и мягкое стало, я все в толк не мог взять, как стены вовсе не повалились.
Дойл сразу понял, о чем говорит Ларри. Он вспомнил свою квартиру и все, о чем ему рассказала Блаватская.
– Что-нибудь из вещей в доме осталось?
– Тот самый гроб. Точнее сказать, то, во что он превратился. Обгорел весь и развалился чуть не на щепки. Но внутри ничего не было.
– И никаких останков?
– Нет, сэр, никаких.
Интонация Ларри Дойлу совсем не понравилась. Он понял, что услышит сейчас что-то ужасное.
– А что было потом, Ларри?
– Через неделю нам удалось напасть на след супругов, это было в швейцарском городке, между Цюрихом и Базелем. Курортное местечко, люди отдыхают, и все такое. Там водопад был очень уж красивый, на него все смотреть ходили. Водопад Райхенбах называется. Целых пять каскадов, да, сэр. И высокий, скажу я вам, больше двухсот футов будет.
Ларри попросил еще коньяку.
– Прибыли мы туда, зашли в гостиницу рядом с водопадом. Да, говорят, проживают у нас такие супруги. Заглядываем мы в ихний номер. Вещи на месте, а самих нету. Тут мистер Джек просит меня посторожить у двери, сейчас, говорит, посмотрю тут все кругом. И уходит. Жду я, жду, и очень нехорошее чувство у меня появляется. Вышел я из этой гостиницы, а там позади тропка узенькая ведет в гору. По ней все к этому самому водопаду поднимаются. Тут я вижу, что мистер Джек к водопаду бежит. Я, конечно, за ним. И тут он скрылся за поворотом, а я услышал выстрелы. Бегу я туда, и там на выступе в скале, прямо над пропастью, футах так в пятидесяти от меня, вижу, что мистер Джек схватился с человеком в черном плаще. Я сразу сообразил, что это брат его, Александр. Кто стрелял, непонятно, потому как оба вроде целые. И скажу вам откровенно, сэр, я в жизни не видал, чтобы так дрались. Били они друг друга смертным боем, сэр. Оба залиты кровью и друг дружке не уступают. Ровня, стало быть. Я стою как вкопанный и гляжу, стыдно признаться, сэр, но так оно и было. И тут вижу, что мистер Джек вроде как одолевать начал, совсем вроде незаметно, а все-таки, гляжу, подталкивает он Александра к самому краю пропасти. Александр пытается равновесие удержать, а камни под ним сыпаться начали, ну, он поскользнулся, стало быть, и вроде как повис над этой самой пропастью. А потом и полетел вниз. И в последний миг, как ему исчезнуть в этом страшенном ущелье, он хватает мистера Джека за ногу, ну, мистер Джек пошатнулся, попробовал ногами упереться покрепче, а все равно этот дьявол утянул его за собой. И вижу я, как они оба падают, падают в эту растреклятую пропасть и скрылись внизу в водопаде, и все.
Ларри заплакал, не в состоянии прибавить ни слова. Дойл словно окаменел, ничего не слыша и не видя.
– Тела… нашли? – спросил он через некоторое время.
– Не знаю, сэр. Потому как сразу выстрел раздался, ну, я поглядел наверх и вижу, как эта ведьма в меня целится.
– Леди Николсон?
– Она самая, сэр. Я и побежал что было сил. Прибежал на станцию, сел в поезд и уехал. Потому и не знаю, нашли тела или нет, сэр. Но очень уж было высоко, жуть! Так что, сэр, мистер Джон Спаркс совсем рано из этой жизни ушел, да, совсем рано. – Голос Ларри снова задрожал. – Хороший был человек мистер Джек, и жить бы ему еще да жить.
Не в силах сдерживаться, Ларри зарыдал. Он плакал долго и безутешно. Дойл чувствовал, что ему самому будто пронзили сердце. Положив руку на плечо Ларри, он стоял неподвижно, глядя на огонь. Джек умер. Дойл понимал, что навеки потерял друга и брата, которого судьба подарила ему однажды и которого у него не будет больше никогда в жизни.
Прошло достаточно много времени после того, как Дойл узнал о трагических событиях, происшедших на водопаде Райхенбах. Мало-помалу он приходил в себя, окунувшись в рутину будней. Перебравшись из Лондона в крошечный городок недалеко от Портсмута, Дойл занялся врачебной практикой. Лечил жителей этой тихой округи, и это помогало ему переносить свое горе. Болезни и жалобы непритязательных пациентов заставляли его думать об этих людях и отвлекаться от собственной душевной боли. Так проходили день за днем, месяц за месяцем, и тот ужас и страх, которые пришлось испытать ему совсем недавно, постепенно исчезали, уступая место маленьким радостям жизни.
И вот однажды солнечным утром, выходя от людей, пригласивших его посмотреть заболевшего ребенка, Дойл залюбовался раскинувшимися вокруг зелеными полями и сверкающим под лучами солнца океаном. Неожиданно для себя он понял, что не вспоминал о пережитом кошмаре уже несколько дней.
"Ну что же, – улыбнулся Дойл, – похоже, я начал выздоравливать".
В самом конце лета молодой фермер Том Хокинс, здоровяк, любимец всей деревни, заболел менингитом. Сознавая, что жизнь Тома в опасности, Дойл перевез его к себе, дабы обеспечить ему лучший уход. Сестра Хокинса Луиза – скромная симпатичная девушка лет двадцати – не захотела расставаться с братом и перебралась на время в дом Дойла. Болезнь Тома сблизила их. Однако печальный исход болезни был неизбежен, и через три недели Том скончался. За несколько минут до смерти, находясь в полном сознании, Том соединил руки Дойла и Луизы, благословил их взглядом. Через месяц после смерти Тома Луиза и Дойл поженились. Весной Луиза родила девочку, которую назвали Марией-Луизой.
Размеренность семейной жизни с ее заботами и радостями позволила Дойлу объективно взглянуть на все, что он пережил вместе с Джеком Спарксом. Он знал, что никаких посмертных наград от королевского двора, которому беззаветно и преданно служил Спаркс, не последовало. Да Джек никогда и не жаждал этого.
После долгих раздумий и бесконечных обсуждений с его любимой Луизой Дойл понял, что его угнетает мысль о том, что никто в этом мире не воздал должное этому доблестному, умнейшему человеку, без колебаний отдавшему жизнь за королеву и Англию. В этом заключалась глубочайшая несправедливость. И хотя он поклялся королеве, которая в последующие годы не один раз прибегала к его услугам, никогда не разглашать тайны, известной им двоим, Дойл нашел достойный способ почтить память своего почившего друга Джонатана Спаркса.
Однажды поздно вечером, когда его жена и дочь уже спали, он достал авторучку, подаренную ему королевой, и начал писать. Это была книга о загадочном человеке, которого ему посчастливилось знать и любить, и который оставил глубокий след в жизни многих людей, даже не помышляя об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58