Лужайка перед домом, еще недавно подстриженная и ухоженная, была в полном запустении, кустарник помят, статуи опрокинуты, трава местами вытоптана… Часть стены проходила через сад, вокруг было много дохлых кроликов, словно кто-то решил их уничтожить. Детская площадка с разбросанными и сломанными игрушками была разорена. Деревянная лошадка, забытая в песке, нелепо разинула раскрашенную пасть.
Окна на первом этаже здания были забаррикадированы изнутри; оборванные занавеси цеплялись за наваленные кучей столы, стулья, снятые с петель двери и доски, которые использовали для заграждения. Стекла во многих окнах были выбиты, их осколки усыпали весь пол. Все двери были заколочены намертво.
– Давайте посмотрим, что в конюшнях, – предложил Спаркс.
Они пересекли двор и вошли в конюшню, находившуюся в конце подъездной дорожки, покрытой гравием. Двери были распахнуты; седла и упряжь висели на крючьях. В комнате конюха было чисто и тепло; две кровати аккуратно заправлены, на полках возле них стояли разные безделушки. На столе был чайник, чашка с недопитым чаем и тарелка с остатками пирога. Относительный порядок на фоне всеобщего разора и хаоса казался странным и пугающим. Спаркс толкнул дверь, ведущую к стойлам. Дверь со скрипом распахнулась; в конюшне никого не было.
– Вслушайтесь в эту тишину, Дойл, – сказал Спаркс. – Вы слышите что-нибудь?
– Нет, ни единого звука, – после минутной паузы ответил Дойл.
– Это в конюшне-то… – покачал головой Спаркс.
– Нет мух, – с некоторым беспокойством произнес Дойл, внезапно сообразив, какого ответа ждет от него Спаркс.
– И птиц нет, – добавил Спаркс.
Они двинулись вперед, открывая дверь в каждое стойло. Везде было пусто, хотя сохранялся характерный запах лошадей, находившихся здесь совсем недавно.
– Похоже, всех животных выпустили задолго до начала строительства, – сказал Спаркс.
– А некоторых оставили для подвоза бревен. По-моему, так, – заметил Дойл.
– Да, тяжеловозов, но потом и их отпустили. Хотя по крайней мере в трех стойлах лошади стояли и после сооружения стены, – размышлял вслух Спаркс.
Дверь в последнее стойло не открывалась. Жестом показав, что он намерен сделать, Спаркс поднял шпагу. Дойл, кивнув, вытащил из кармана револьвер. Отступив на пару шагов, Спаркс со всего маху двинул ногой в дверь. Створки широко распахнулись.
На соломенной подстилке ничком лежало тело человека, одна нога которого была нелепо вывернута внутрь.
– Спокойно, Дойл, – ровным голосом произнес Спаркс. – Этот тип уже не может причинить нам никакого вреда.
– Кажется, он упирался в дверь ногой, – пробормотал Дойл, опуская револьвер.
Они приблизились к трупу. На покойном были высокие сапоги, бриджи, рубашка и куртка – обычная одежда конюха.
– А это что? – спросил Спаркс, показывая на пол.
Соломенная подстилка была забрызгана сгустками какого-то странного вещества: оно было блестящим и слабо фосфоресцировало. Стены стойла были перепачканы им от пола до потолка. От трупа во все стороны тянулись следы того же загадочного вещества. Оно ничем не пахло, но что-то в этом серебристом веществе было такое, отчего к горлу мгновенно подступила тошнота.
– От тела тоже ничем не пахнет, – сказал Дойл. – Видно, оно не разлагается…
Спаркс рассеянно взглянул на Дойла, и оба склонились над трупом. Одежда на нем тускло поблескивала, покрытая той же дрянью. Переворачивая труп на спину, оба изумились, до какой степени легким, практически невесомым было это тело, но через мгновение поняли причину. Перед ними лежала мумия с пустыми глазницами, высохшая, словно листок, опавший с дерева.
– Вы видели когда-нибудь нечто подобное? – спросил Спаркс.
– Ну-у, если бы прошло лет двадцать… – неуверенно начал Дойл, внимательно осматривая мумию. – Я хочу сказать, если бы его специально сохраняли, то есть мумифицировали…
– А из этого типа жизнь будто высосали, – заметил Спаркс. – И всего за один миг.
Дотронувшись до крошечной ладони мумии, Спаркс тихонько сжал ее. Рука мертвеца рассыпалась в мелкую пыль, как рассыпается, выпустив в воздух серое облачко, высохший гриб-дождевик.
– Кто и как мог сделать это? – покачивая головой, спросил Дойл.
Позади них послышалось какое-то движение.
– Что-нибудь нашел, а, Барри? – спросил, не оборачиваясь, Спаркс.
– Вам бы лучше взглянуть на это самому, сэр, – ответил Барри.
Покинув конюшню, они последовали за Барри. Пройдя несколько шагов по двору, Барри показал на особняк. Из высокой трубы струился дымок.
– Появился минут пять назад, – сказал Барри.
– Значит, в доме кто-то есть, – заметил Дойл.
– Очень хорошо, – бодро проговорил Спаркс. – Позвоним в дверь и объявим о своем прибытии.
– И вы полагаете, что это правильно, Джек? – ошеломленно спросил Дойл.
– Весь этот путь мы проделали вовсе не для того, чтобы разочаровать хозяина дома, – как ни в чем не бывало произнес Спаркс.
– Но мы не знаем, кто находится внутри, Джек! – воскликнул Дойл.
– По-моему, есть только один способ выяснить это.
– Но все окна и двери забаррикадированы.
– Ну, для Барри это вовсе не преграда.
И Спаркс громко щелкнул пальцами. Приподняв, как обычно, шляпу, Барри бросился к дому, без особых усилий вскарабкался на стену, цепляясь, словно паук, за какие-то невидимые выступы, и буквально через минуту оказался на втором этаже. Вытащив из кармана небольшой ломик, он в мгновение ока открыл створки окна и, перевалившись через подоконник, исчез внутри дома.
С нарастающей тревогой Дойл нервно топтался на месте, пытаясь представить, что Барри мог увидеть в доме. Между тем Спаркс, не спуская глаз с двери, спокойно раскуривал трубку.
– Сейчас все станет ясно, – сказал он.
За дверью послышалось какое-то движение, по плиткам пола что-то заскрежетало, замок щелкнул, и входная дверь распахнулась. На пороге стоял целый и невредимый Барри, жестом приглашая их войти.
Столы и стулья, собранные по всему Топпингу, были беспорядочно навалены у входа, и теперь Барри сдвигал их обратно, предусмотрительно загораживая ими дверь. Огромный холл Топпинга был страшно замусорен; под ногами шелестели обрывки газет и еще каких-то бумаг. Тут же валялись осколки фамильного герба. Закупоренные окна не пропускали ни свежего воздуха, ни света, и от жуткой духоты у Дойла тут же разболелась голова. Двери в другие комнаты особняка были распахнуты, в них царил тот же хаос, что и в холле.
– Да, – в раздумье проговорил Спаркс. – Похоже, что праздничный обед отменяется.
– Там наверху какой-то мистер, – вежливо вмешался Барри, показывая рукой на лестницу, ведущую на второй этаж.
– И что он там делает? – встрепенулся Дойл.
– Мне показалось, вроде как чистит серебро, – ответил Барри.
Дойл со Спарксом недоуменно переглянулись.
– Барри, проверьте, пожалуйста, все внизу, – приказал Спаркс, взбегая по лестнице.
Не уточняя, Барри кинулся выполнять приказ. Дойл остался один.
– А мне что делать? – растерявшись, крикнул он вдогонку Спарксу.
– На вашем месте я бы не рискнул разгуливать по этим коридорам в одиночку, – ответил Спаркс. – За любым из этих углов может таиться все, что угодно.
И Дойл бросился вслед за Спарксом.
Они направились по коридору и, пройдя с десяток метров, увидели, что коридор расходится направо и налево. Все двери были закрыты; тусклый свет пробивался откуда-то снизу, и ощущение угрозы стало вполне осязаемым, заставив сердце Дойла бешено колотиться в груди. Пройдя несколько шагов налево, они снова завернули за угол и остановились перёд белой, во всю ширину коридора, полосой. Нагнувшись, Спаркс осторожно дотронулся до нее пальцем, потом облизнул его и понюхал.
– Соль, – сказал он, стряхивая с ладони блестящие кристаллы.
– Соль? – с недоверием спросил Дойл.
Спаркс утвердительно кивнул. Перешагнув через полосу, они направились дальше. Все зеркала и картины были повернуты лицом к стене. У нового поворота коридора была снова рассыпана соль. Коридор уходил в мрачную глубину здания, насколько видел глаз. Но в самом дальнем конце пробивался свет и слышалось какое-то неопределенное движение. В комнате горела свеча. Подойдя поближе, они наконец увидели человека, о котором говорил Барри.
Тучный мужчина средних лет взгромоздился на сломанный стул с тремя ножками; было непонятно, как он вообще на нем сидит. Взгляд мужчины был устремлен в пространство, глаза ничего не выражали. На толстяке была ливрея дворецкого, лоснившаяся от грязи, нескольких пуговиц не хватало, а из-под камзола торчала когда-то белая рубашка. Чрезмерная полнота делала лицо мужчины расплывчатым и неопределенным; по шее ручьями струился пот, воротник рубашки, серый от грязи, весь промок.
Перед ним, в ящичке, аккуратными рядами лежало старинное столовое серебро, не меньше чем на сорок персон. В руках он держал тряпку, которой с ожесточением наводил блеск на большую соусницу, периодически споласкивая тряпку в тазике с водой. Мужчина сердито бормотал что-то, голос его был осипшим, с характерным бульканьем.
– На баранью ногу уйдет три часа… еще два часа на устричный пудинг; ножи тоже надо наточить, они совсем затупились… и не забыть бы про розетки и муку для шарлотки… ее испечем a la Parisienne… индюшку приготовим в соусе из мадеры…
Мужчина не заметил, как к нему подошли Спаркс и Дойл.
– Крокеты из молодой зайчатины… фрикандо из телятины… фаршированные рябчики…
– Здравствуйте, – негромко сказал Спаркс. Мужчина замер, но головы не поднял, будто голос ему послышался, и продолжал работу.
– Орехи для пирожков с голубями… трюфели в тесте и foie gras…
– Вот вам образец преданного слуги, – прошептал Спаркс на ухо Дойлу, а потом, повысив голос, повторил: – Эй, здравствуйте!
Мужчина вздрогнул и поднял голову, тупо уставившись на Спаркса. Он никак не мог сфокусировать внимание и поэтому часто мигал и щурился, словно их появление было событием, значение которого совершенно невозможно понять.
– Здравствуйте, – с улыбкой вновь повторил Спаркс.
Толстяк наконец понял, что обращаются именно к нему.
Он молча смотрел на них. Затем на глаза дворецкого навернулись слезы, и все его большое рыхлое тело затряслось от судорожных рыданий. Слезы неудержимым потоком брызнули из глаз и заструились по обвисшим щекам; мужчина даже не пытался вытереть их.
– Ну-ну, дружище, – успокаивающе заговорил Спаркс, бросив озабоченный взгляд на Дойла, – вам ведь уже лучше, правда?
При каждом новом приступе рыданий соусница в ослабевших руках дворецкого подпрыгивала. И не будь колченогий стул, на котором он сидел, таким низким, он непременно шлепнулся бы на пол.
– Ну ладно, ладно, дружище, – ласково сказал Спаркс. – Скажите лучше, что тут у вас произошло?
Толстяк попытался что-то ответить, но рыдания мешали ему, и он беззвучно шлепал мокрыми губами, судорожно хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег.
– Я… я… я… – повторял он в промежутках между громкими всхлипываниями, нелепо размахивая руками.
– Все хорошо. Все уже хорошо, успокойтесь, – мягко проговорил Спаркс, уговаривая толстяка, как маленького ребенка.
– Я… я… – Мужчина втянул в себя воздух, его покрасневшая от натуги шея напряглась, и он тяжело выдохнул: – Я… не повар!
И он притих, оглушенный звуком собственного голоса, уставившись на гостей с открытым ртом.
– Понятно. Вы, стало быть, не повар, – глядя в глаза толстяка, чуть ли не с нежностью повторил Спаркс.
Мужчина ожесточенно замотал головой, подтверждая, что так оно и есть. Однако, испугавшись, что его могут неправильно понять, согласно закивал, сопровождая движения головой каким-то бычачьим пофыркиванием, причмокиванием и пришлепыванием губами. Он был совершенно не способен выдавить из себя хоть что-то членораздельное.
– Вас… вас по ошибке заставили выполнять работу повара? – озадаченно спросил Дойл.
Из горла мужчины вырвался мученический стон, и он так сильно затряс головой, что его толстые щеки запрыгали.
– Ну хорошо, – деловито проговорил Спаркс. – Давайте убедимся, что мы поняли друг друга правильно. Итак, сэр, вы… не повар.
Казалось, трезвость суждения Спаркса вывела беднягу из продолжительного шока, заставив работать его начисто отключившиеся мозги. Кровь от лица медленно отхлынула, и толстяк перестал трястись. Опустив глаза, он вдруг с искренним изумлением обнаружил, что держит в своих огромных руках серебряную соусницу.
Покачав в растерянности головой, он не нашел ничего более подходящего, как начать чистить ее снова.
– Как вас зовут, дорогой мой? – мягко спросил Спаркс.
– Раскин, сэр, – ответил мужчина.
– Мне представляется, что весь дом на ваших плечах, верно, Раскин? – обратился к нему Спаркс.
– Я дворецкий, сэр. Отвечаю за кладовую, а также за посуду, – потупился Раскин. – Начинал когда-то, подметая… на кухне… Мне было четырнадцать, когда меня взяли работать в дом. Можно сказать, хозяин и я выросли вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58