– Я могу сделать это прямо сейчас? – спросил Дойл.
– Вряд ли мы сумеем поговорить, если вы совершенно окоченеете.
– Пальто в моей комнате…
– Где же ему еще быть?
– Так я пойду оденусь?
– Я подожду вас здесь, – сказал Александр.
Кивнув, Дойл кинулся в гостиницу. Спаркс наблюдал за ним, не двигаясь с места. Дойл взлетел по лестнице, перескакивая через несколько ступенек…
"Что происходит? – спросил он себя. – Этот человек бесконечно уверен в себе. Невероятно… Преследовать меня в течение стольких дней и сейчас позволить уйти, вместо того чтобы прикончить меня на месте". Дойл сознавал, что поведение Александра – сплошная игра и притворство и он не должен верить ни одному слову. Но ради чего Александр все это затеял?
Дойл отомкнул замок и тихонько отворил дверь. Все было на своих местах, как и полчаса назад. Но Эйлин исчезла…
"Вот, значит, как! Он задержал меня ровно на столько, сколько понадобилось, чтобы похитить Эйлин". Дойл схватил пальто: револьвера в кармане не было. Его саквояж по-прежнему стоял на полу. Открыв его, Дойл вытащил несколько пузырьков и два шприца. Приготовив шприцы, он наполнил их прозрачной жидкостью, затем завернул их по отдельности в разорванный пополам носовой платок и спрятал за голенище сапога.
Нервничая, что он пробыл в номере слишком долго, Дойл помчался вниз по лестнице. Спаркс ждал его возле входной двери.
– Где она? – едва сдерживая ярость, выдохнул Дойл.
Кивком головы Александр показал на улицу.
– Если вы посмеете сделать ей больно…
– Пожалуйста, без угроз, – почти весело сказал Александр, и некоторое подобие улыбки промелькнуло на его губах. – Не беспокойтесь, с ней все в порядке.
– Я хочу видеть ее.
– Конечно, непременно.
Александр жестом указал на большой экипаж, стоявший перед гостиницей.
Он был запряжен четверкой лошадей и походил на тот, который Дойл видел на Чешир-стрит. Лошади фыркали и нетерпеливо били копытами. Дойл подошел к экипажу, возница на него даже не взглянул. Занавески на окнах были задернуты.
– Она там…
Открывая дверцу, Дойл увидел, что Александр непонятным образом оказался у него за спиной. Дойл не слышал даже шороха шагов… Дойл сел в экипаж. Эйлин лежала на заднем сиденье. Пощупав ее пульс, Дойл несколько успокоился: пульс и дыхание были слабые, но ровные. От нее исходил едва уловимый запах эфира.
Дверца захлопнулась, Александр расположился напротив Дойла. Замки автоматически защелкнулись, и экипаж покатил по дороге. Дойл устроился рядом с Эйлин, положив ее голову себе на колени. Александр сочувственно улыбнулся.
– Позвольте сделать вам комплимент, доктор. Вы и мисс Темпл – чудесная пара.
Дойл едва удержался от грубости и только крепче прижал к себе Эйлин.
– Куда мы едем?
Александр не ответил.
– В Рэвенскар?
Лицо Александра искривила едва заметная улыбка, казавшаяся странной, потому что его холодные глаза не выражали вообще никаких чувств.
– Я хочу сообщить вам кое-что о своем брате, доктор, – сказал Спаркс. – Дело в том, что наши родители погибли во время пожара; Джонатану не было еще и тринадцати. Горячо любимый родителями и развитый не по годам мальчик остро переживал случившееся и страдал невыносимо. Я в то время был вполне самостоятельным человеком. Джонатана по решению суда отдали на воспитание опекуну – старому другу семьи и очень хорошему врачу. Несколько месяцев спустя стало ясно, что душевное состояние Джонатана не улучшается, и его опекун решил применить для лечения наркотики. Депрессия Джона пошла на убыль, однако он все больше и больше привыкал к лекарствам. Опекун тем не менее продолжал лечение, дело дошло до того, что Джонатан уже не мог обходиться без наркотиков. Это пагубное пристрастие сохраняется у него и по сей день. И в юные годы эта зависимость выражалась в чрезвычайной нервной возбудимости и заканчивалась, как правило, помещением в клинику для душевнобольных.
– Вроде Бедлама? – уточнил Дойл.
– Увы, да, – развел руками Александр. – Я старался, как мог, помочь своему брату. Но, как это часто бывает, человек, попавший в зависимость от наркотиков, отвергает любую помощь и считает, что его просто-напросто хотят лишить необходимого ему препарата. Таким образом, стремясь помочь ему, становишься его врагом. Вам, как врачу, это должно быть хорошо известно.
Дойл сразу же вспомнил, что недавно видел, как Джек делал себе инъекцию; он до сих пор не мог забыть, какое это произвело на него впечатление. Александр говорил обо всем с такой непосредственностью и искренностью, что Дойл растерялся, не зная, как истолковать его слова. До сих пор ничто в поведении Александра не подтверждало рассказов Джека. Обвинения Джека в адрес брата казались плодом его больного воображения. Во всем сказанном Александром Дойл не усматривал никакого злого умысла. Но если Александр и в самом деле обладает теми невероятными свойствами, о которых упоминал Джек, то разыграть подобную сцену для него проще простого. Если он лжет, то чего он хочет добиться этой ложью?
– Каким образом ваш брат попал в Бедлам? – спросил Дойл.
– Джон напал на полицейского, пытаясь прорваться в Букингемский дворец. Одна из наиболее характерных маний Джека заключается в том, что он болтает о своих связях с королевским двором и лично с королевой Викторией.
– И что это за связи?
– Он утверждает, что выполняет задание ее величества, выясняя какие-то секреты, представляющие угрозу трону и государству. И этой угрозой, по его убеждению, являюсь я. Поэтому он преследует меня повсюду. Это продолжается уже много лет. Обычно наши столкновения, заканчивались вполне безобидно; случай же с нападением на полицейского завершился, к сожалению, гораздо печальнее.
– Почему он так поступает?
– Как вам известно, любое отклонение в психике человека объяснить однозначно довольно трудно. Один известный психиатр из Вены, с которым я консультировался, полагает, что Джонатаном движет инстинктивное желание восполнить потерю родителей, то есть королева в определенном смысле заменяет ему мать. Спасая ее от выдуманных угроз, он словно воскрешает свою родную мать.
– Да, я понимаю.
– А что он говорил об этом, доктор? – отстраненно спросил Александр.
"Старший Спаркс хочет выяснить, что мне известно, – промелькнуло в голове Дойла. – Вот и разгадка. Ему нужна информация!"
– Джонатан был очень привязан к матери, не так ли? – тоном заинтересованного ученого спросил Дойл.
– Да. Я бы сказал, да.
Дойл опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом.
– И вы тоже?
Александр улыбнулся, обнажая ряд белых зубов.
– Каждый мальчик привязан к своей матери…
Поднимаясь в гору, экипаж замедлил ход; Эйлин слабо пошевелилась и что-то невнятно пробормотала.
– А ваш отец, мистер Спаркс?
– Что отец? – Улыбка словно застыла на губах Александра.
– Как вы относитесь к отцу?
– Сейчас мы говорим о Джоне, не так ли?
Дойлу показалось, что в голосе Спаркса прозвучали напряженные нотки.
– Конечно, – сохраняя чуть заметный наступательный тон, проговорил Дойл. – Но раз уж вы знакомы с основами психологии, то вам должно быть известно, что взаимоотношения в семье являются одним из основных факторов, формирующих психику человека. – Александр никак не прореагировал на эту тираду, и Дойл продолжал: – Как бы вы вкратце охарактеризовали отношение Джонатана к вам?
На лице Александра Спаркса не дрогнул ни один мускул.
– У меня не было возможности… видеться с ним часто, большую часть своего детства я провел далеко от дома, в школе.
– Но какие-то контакты у вас с братом были? Переписка? Совместные прогулки?
Спаркс заерзал на сиденье.
– В пределах обычного, – нехотя процедил он.
– Значит, вы писали брату?
– Изредка…
– И конечно, встречались, когда вы приезжали домой?
Дойл почувствовал, что Александр колеблется.
– Да, естественно, – наконец ответил он.
"Ему не хочется говорить об этом, – подумал Дойл. – Он не хочет, чтобы у меня возникли какие-то подозрения. Странно. Выходит, Александр Спаркс просто недооценивает меня".
– У вас были сложности в отношениях с братом?
– Сложности?
– Вы были с ним соперниками?
Александр снова улыбнулся.
– О нет. Вовсе нет.
– Мальчики частенько объединяются против общего врага. С этой точки зрения ваши родители не были для вас таким врагом?
– Простите, я не совсем понимаю.
– Я пытаюсь уяснить, не испытывал ли Джонатан враждебности по отношению к родителям? – скороговоркой произнес Дойл. – Иными словами, не был ли тот страшный пожар чем-то большим, чем следствие некой случайности?
Высказанное Дойлом предположение сразу успокоило Александра Спаркса.
– Надо же. Интересно, – протянул он. – Признаюсь, доктор, мне часто приходила в голову эта же мысль.
– В самом деле? А вы не могли бы припомнить, был ли у Джона какой-нибудь талисман или что-нибудь в этом роде? – бесстрастным тоном продолжал Дойл. – Такие безделушки – фетиши, как мы их называем, – помогают понять внутреннюю природу душевного заболевания.
– Талисманы?
– Это может быть все, что угодно: камешки, ожерелья, дешевенькие украшения, даже локоны волос.
По лицу Александра пробежала легкая тень. Уж не догадался ли он об игре, которую вел Дойл?
– Нет, ничего такого я не припоминаю, – сказал Александр, выглядывая из окна экипажа.
Дойл в раздумье кивнул головой.
– Агрессивного отношения к детям, в особенности к младшим, Джонатан никогда не выказывал?
– Нет, никогда, – с некоторым раздражением ответил Александр.
– А к женщинам? По мере того как он становился старше?
– Нет. Во всяком случае я об этом ничего не знаю.
– А когда вы почувствовали, что враждебность Джона направлена против вас?
– Ни о какой враждебности по отношению ко мне я не говорил…
– Значит, вы отрицаете…
– Я не говорил…
– Но враждебность все-таки была?
– Он был очень нервным ребенком.
– Может быть, он ревновал вас к матери?
– Возможно.
– Может быть, Джонатан считал, что любовь матери должна принадлежать ему одному?
– О да, я думал об этом!
– Возможно, он ревновал к ней и отца?
– Разумеется, ревновал, – убежденно проговорил Александр.
– Возможно, он думал, что стоит только устранить всех соперников, и ее любовь…
– Совершенно верно!
– То есть был только один путь, не так ли?
– Да, наверное.
– И поэтому вы подожгли поместье?
– Именно!
Дойл остановился. Александр Спаркс поймал себя на слове, едва успев произнести его. На его холодном и неподвижном лице появилось выражение глубочайшего презрения.
– Следовательно, вы действительно верите, что Джонатан убил родителей? – спросил Дойл, пытаясь сохранять тон заинтересованного ученого.
– Да, – холодно произнес Александр.
Губы его искривила зловещая ухмылка; ноздри раздувались; глаза угрожающе потемнели. Что-то неистребимо хищное появилось во всем его облике. Дойл вздрогнул, увидев, что скрывается под благопристойной маской, которую надел на себя этот человек.
– Понятно, – сказал Дойл. – Весьма интересно, мистер Спаркс. Я приму к сведению все сказанное вами. Это хорошая пища для размышлений.
– Почему бы вам не поразмышлять вслух теперь же? – с нескрываемой угрозой проговорил Александр Спаркс.
– Действительно, – пробормотал Дойл. – Если то, о чем вы рассказали, – правда, а я не вижу причин, заставляющих вас говорить неправду, то совершенно ясно, что ваш брат опасен для общества. И разумеется, вам грозит большая опасность!
Спаркс откинулся на сиденье, удовлетворенно хмыкнув.
"Пожалуйста, Боже, пусть он думает, что перед ним безмозглый педант", – молил Дойл. Он не смел поднять глаза на Александра, но чувствовал, что тот прожигает его взглядом. "Может быть, я зашел слишком далеко? Определить это невозможно. Слава богу, что Спаркс до сих пор не перерезал мне горло. И тем не менее факт остается фактом: в какой-то момент мне удалось перехитрить Александра. Это обстоятельство могло привести Спаркса в ярость, однако он не показывает это из гордости, скрывая свои истинные чувства. Совсем как Люцифер", – усмехнулся про себя Дойл. У каждого человека есть свои слабости, и это совершенно естественно, однако с Александром Спарксом все обстояло не так, как с простым смертным, и теперь Дойл был уверен, что угроза, исходившая от этого человека, невероятно велика! Он и Эйлин живы только потому, что их могущественный враг хочет точно узнать, что им известно о нем, Александре Спарксе!
Многое в истории Джека Спаркса оставалось неясным для Дойла, но невольное признание Александра в убийстве родителей снимало с Джека все подозрения раз и навсегда. Потрясающая мелодия, которую Дойл слышал ночью в поезде, была выражением боли и страдания. Все, о чем ему рассказывал Джек, было чистой правдой.
Дойл раздвинул занавески. Экипаж поднимался вверх по узкой каменистой дороге, петляющей между голыми скалами, спускающимися к самому берегу, за кромкой которого виднелось свинцово-серое море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58