— Наверное, Чарльз,— буркнул я.— Открой дверь, возьми бутылки, скажи все, что положено; скажи, что сдачи не надо. Не вздумай ничего шептать или выскочить в коридор. Я буду держать тебя на прицеле через открытую дверь ванной. —
Она сделала все, как я приказал. Вероятно, уже слишком устала.
— Ты замерзла и вся дрожишь,— сказал я внезапно.— Я не хочу, чтобы мой страховой полис заболел воспалением легких.— Я взял два бокала.— Вы позволите немного коньяку, мисс Рутвин? А потом горячая ванна. Может быть, в моем чемоданчике вы найдете что-нибудь сухое.
— Вы очень добры,— ответила она с горечью.— Коньяку я выпью.
— Без ванны?
— Без.— Блеск ее глаз убедил меня, что она вовсе не устала и не совсем отчаялась удрать от меня.— Хорошо, ванна тоже.
— Отлично.— Я подождал, пока она дольет коньяк.— Не возись там всю ночь. Я голоден.
Дверь закрылась, в замке проскрежетал ключ. Я услышал шум наполняющейся ванны, потом разные звуки, соответствующие намыливанию, и плеск, бесспорно свидетельствующие о том, что кто-то купается. Все было рассчитано на то, чтобы усыпить мою бдительность. Я услышал, как кто-то вытирается полотенцем, а когда раздалось бульканье воды, вытекающей из ванны, вышел из комнаты и, выйдя на улицу, увидел открытое окно ванной, из которого шел пар. Я схватил ее за руку, когда она спрыгивала на землю, другой рукой закрыл ей рот и затащил в комнату.
Я закрыл дверь и посмотрел на девушку. Она выглядела свежей, вымытой и чистой, была одета в одну из моих белых рубашек. Она бессильно плакала, но на ее лицо приятно было смотреть. Мы вместе провели много часов, но только сейчас я впервые по-настоящему рассмотрел ее.
У нее были прекрасные волосы, густые и блестящие, с пробором посередине, такого же самого пшеничного цвета и так же заплетенные в косы, какие часто можно видеть у девушек из стран Балтики. Она никогда не смогла бы стать «Мисс Америка», слишком решительным было ее лицо: наверное, она не смогла бы даже выиграть конкурс «Мисс Марбл-Спрингс». Лицо ее было немного славянским, с широкими скулами, слишком полными губами, широко расставленными серыми глазами и немного вздернутым носиком. Лицо живое и умное, податливое на сочувствие, доброту, радость и смех — когда пройдут страх и усталость» В те времена, когда я еще не отказался от мыслей о домашних туфлях, камине и семейном очаге, это лицо идеально подошло бы моим мечтам. Она принадлежала тому типу женщин, которые до конца жизни остаются верными товарищами мужчин.
Так я стоял, немного жалея ее, немного жалея себя, когда вдруг почувствовал сквозняк. Дуло со стороны ванной, еще секунду назад запертой на ключ. Секунду назад — а сейчас уже нет.
Глава 3
Даже если бы я не видел широко раскрытых глаз девушки, я бы все равно понял, что сквозняк не был плодом моего воображения. Облако пара из разогретой ванной коснулось моего правого уха; такое количество пара не могло вырваться через замочную скважину. Я медленно обернулся, держа руки подальше от туловища. Возможно, позднее я попытаюсь что-нибудь предпринять, но сейчас это було бы преждевременно.
Сначала я увидел руку с пистолетом из числа тех, которыми не пользуются дилетанты. Тяжелый, черный немецкий маузер калибра 7.63. Весьма экономное оружие: одной пулей можно спокойно прошить трех человек.
Потом я заметил, что дверь ванной как бы уменьшилась. Действительно, плечи незнакомца едва проходили в дверь, хотя она была довольно широкой. Шляпой он касался верхнего края дверной рамы.
И наконец мое внимание приковала его шляпа и цвет пиджака. Шляпа соломенная, пиджак зеленый. Это был наш сосед из «форда», стоявшего около нас несколько часов назад. Левой рукой он потянулся назад и осторожно закрыл дверь ванной.
— Вам не следовало оставлять окна открытыми. Дайте мне ваш пистолет.
Он говорил спокойно, низким голосом, но без какой-либо тени театральности или угрозы. Видно было, что это его обычная манера разговаривать.
— Пистолет? — Я попытался прикинуться удивленным.
— Послушай, Талбот,— сказал он мягко,— я подозреваю, что мы оба являемся так называемыми профессионалами. Так что избавь меня от лишних разговоров. Пистолет. Тот, который находится у тебя в правом кармане пиджака. Вытащи его одним пальцем левой руки. Вот так. А теперь брось на ковер... Спасибо.
Не ожидая дальнейших приказаний, я пнул пистолет в его направлении, так что пистолет перелетел почти через всю комнату. Я не хотел, чтобы он подумал, будто я не профессионал.
— Садись,— приказал он. У него было широкое лицо; тонкие черные усики и почти греческий нос не очень шли к нему, так же как и морщинки вокруг глаз и рта. Не исключено, что эти морщинки образовались, потому что он много смеялся. Хотя такой тип смеялся только тогда, когда, наверное, лупил, кого-нибудь рукояткой пистолета по лбу.
Ты узнал меня на стоянке? — спросил я.
— Нет.— Левой рукой он разрядил кольт и небрежно бросил его так, что пистолет приземлился прямехонько в мусорную корзинку. Такие штучки ему наверняка удавались в девяти случаях из десяти. Если он проделывает такое левой рукой, то что говорить о правой? — Я тебя не видел и не слышал о тебе. Но, наверное, раз сто видел эту молодую даму. Если бы ты был американцем, а не англичанином, ты бы тоже слышал о ней. Не ты первый попался. Никакого грима, волосы заплетены в косички, как у маленькой девочки. Так может выглядеть женщина, отказавшаяся от всякой конкуренции, или если ей нечего опасаться соперничества со стороны других женщин.— Он посмотрел на девушку и улыбнулся.— У Мери Блер Рут-вин нет соперниц. При таком отце можно обойтись без университетского акцента и прически от Энтони.
— А кто ее старик?
— Какое невежество! Блер Рутвин, генерал Рутвин. Ты слышал о клубе Четырехсот? Предки старого Рутвина были в числе первых переселенцев, прибывших на «Мейфлауэре!». Он нефтяной магнат, самый богатый человек в Штатах после Поля Гетти.
Мне трудно было что-либо ответить. Интересно, что он сказал бы, услышав о моих мечтах о домашних тапочках, камине и наследнице-мультимиллионерше? Поэтому я только сказал:— Ты слушал полицейское сообщение в машине на стоянке.
— Верно,— довольно согласился он.
— Кто вы такой? — Мери Рутвин заговорила впервые с тех пор, как незнакомец появился в комнате. Если вы пренадлежите к элите клуба Четырехсот, то не падаете в обморок, не вскрикиваете: «Слава Богу!», не заливаетесь радостными слезами и не обнимаете своего спасителя; достаточно мило улыбнуться, чтобы показать, что он ничем не хуже вас, хотя прекрасно известно, что это не так, и спросить: «Кто вы такой?»
— Яблонский, мисс. Герман Яблонский.
— Я догадываюсь, что ваши предки тоже прибыли на «Мейфлауэре»,— сказал я кисло. Потом бросил на девушку вопросительный взгляд.— Десятки миллионов долларов? Куча денег гуляет по городу. Теперь мне понятно, откуда взялся этот Валентине.
— Валентино? — Было видно, что она до сих пор. считает меня психом.
— Эта горилла со сломанным носом, которая сидела за вами в зале суда. Если ваш папаша так же покупает нефтяные прииски, как подбирает для вас телохранителей, то ваши дела плохи.
— Это не был мой постоянный...— Она закусила губу.— Я вам очень благодарна,— обратилась она к Яблонскому.
Яблонский снова улыбнулся, но ничего не ответил. Он вынул пачку сигарет, вытащил одну, взял спичку и бросил мне сигареты и спички. Так ведут себя профессионалы высокого класса! Культурные, предупредительные, воспитанные; бандитам тридцатых годов далеко до них! Именно поэтому человек вроде Яблонского еще более опасен: как айсберг, у которого семь восьмых опасности остается под водой.
— Надеюсь, вы готовы применить оружие,— продолжила Мери Рутвин. Она нервничала, на ее виске пульсировала жилка.— Значит, этот человек ничего плохого мне уже не может сделать?
— Абсолютно ничего,— заверил ее Яблонский.
— Благодарю вас,— вырвалось у нее вместе с тихим вздохом, будто она наконец поняла, что опасность миновала. Она направилась к телефону.
— Я позвоню в полицию.
— Нет,— спокойно сказал Яблонский.
Она остановилась как вкопанная: — Слушаю вас?
— Я сказал «нет»,— буркнул Яблонский.— Никаких звонков, никакой полиции. Власти в это дело лучше не вме-шивать.
— Что это означает? — На обеих щеках у нее снова появился румянец. Раньше он был результатом страха, теперь — гнева. Конечно, если ваш отец уже не может даже сосчитать, сколько у него нефтяных скважин, вы не привыкли, чтобы вам возражали.— Мы должны вызвать полицию.— Она сказала это медленно и терпеливо, как взрослый, объясняющий ребенку.— Этот человек — преступник. И убийца. Он убил в Лондоне человека.
— В Марбл-Спрингс тоже,— спокойно дополнил Яблонский.— Донелли умер сегодня в семнадцать сорок.
— Донелли... умер? — прошептала она.— Откуда вы знаете?
— Из радиодневника в шесть часов. Его передавали, когда я выезжал со стоянки вслед за вами. Врачи, переливание крови, но все напрасно.
— Ужасно! — Она посмотрела на меня, но сразу отвела взгляд, потому что не могла вынести моего вида.— А вы говорите, что не нужно звонить в полицию. Что все это означает?
— То, что я сказал. Обойдемся без полиции.
— У мистера Яблонского свои планы, мисс Рутвин,— объяснил я ей.
— Приговор суда по твоему делу давно известен,— бесстрастно сказал мне Яблонский.— Если учесть, что жить тебе осталось максимум три недели, ты хорошо держишься. Ну-ка, барышня, не трогайте телефон!
— Не будете же вы в меня стрелять.— Она находилась уже в противоположном углу.— Ведь вы не убийца?
— Не буду,— согласился он.— Это не потребуется. Он в одно мгновение вырвал у нее телефон, схватил за руки и потащил к креслу, стоящему рядом с моим. Она пыталась освободиться, но Яблонский не обращал на это внимания.
— Мне кажется, ты не в ладах с полицией, приятель,— сказал я задумчиво.
— Значит, ты считаешь, что я не решусь выстрелить?
— Точно.
— Я бы на твоем месте на это не очень рассчитывал,— улыбнулся он.
Но я рискнул. Ноги я поджал под себя, руки находились на поручнях кресла. Кресло упиралось в стену. Я мгновенно прыгнул, целясь головой ниже солнечного сплетения Яблонского сантиметров на пятнадцать.
Цели я не достиг. До этого я только предполагал, что он может делать правой рукой, а теперь в этом убедился. Он молниеносно перебросил пистолет из правой руки в левую, выхватил из кармана кастет и ударил меня по лбу. Он, вероятно, ожидал от меня каких-нибудь штучек, но все равно проделал это прекрасно.
Кто-то облил меня холодной водой, я сел постанывая и попытался пощупать голову. Но, сами понимаете, если у вас две руки связаны за спиной, то такое трудно проделать. Я медленно поднялся, опираясь на стену, у которой лежал, и поковылял к ближайшему креслу.
Я взглянул на Яблонского — он привинчивал к стволу маузера черный цилиндрик глушителя. Посмотрел на меня и улыбнулся. Он всегда только улыбался.
— В другой раз тебе может так не повезти,— сказал я несмело.
— Мисс Рутвин,— сказал Яблонский,— с вашего разрешения я воспользуюсь телефоном.
— Зачем вам мое разрешение?
— Я собираюсь позвонить вашему отцу. Дайте мне номер телефона, он наверняка засекречен.
— Зачем вам ему звонить?
— За вашего приятеля назначена награда. Это объявили в радиосообщении о смерти Донелли. Власти штата заплатят пять тысяч за любую информацию, которая может помочь в задержании Джона Талбота.— Он улыбнулся мне.— Джон Монтег Талбот? По крайней мере, для меня это имя звучит приятной музыкой.
— Валяй дальше,— сказал я сухо.
— Они хотят иметь Талбота живого или мертвого. А генерал Рутвин обещал удвоить эту награду.
— Десять тысяч долларов? — спросил я.
— Десять.
— Скупердяй.
— По последним данным, старый Рутвин стоит двести восемьдесят пять миллионов. Мог бы пожертвовать немного больше.— Подумав, Яблонский признал мою правоту.— Хотя бы пятнадцать тысяч. Разве для него это деньги?
— Что же дальше? — спросила девушка.
— Он может получить свою дочь обратно за пятьдесят кусков,— спокойно сказал Яблонский.
— Пятьдесят тысяч! — Если бы она была такой бедной, как я, эта сумма ее наверняка бы ошарашила.
Яблонский кивнул.
— Плюс, конечно, пятнадцать тысяч за Талбота, это долг каждого порядочного гражданина.
— Кто вы такой? — дрожащим голосом спросила девушка. Похоже было, что она вот-вот потеряет самообладание.
— Я человек, который хотел бы получить шестьдесят пять тысяч.
— Но ведь это шантаж!
— Шантаж? — Яблонский поднял бровь.— Тебе надо немного подучить уголовное право. Шантаж — это угроза что-нибудь выболтать. Разве генералу Рутвину есть, что скрывать? Сомневаюсь. Можно еще сказать, что шантаж — это вымогание денег угрозами. Но где угрозы? Я вам ничем не угрожаю. Если старик не заплатит, я просто уйду и оставлю вас с Талботом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32