Небо расколол удар грома. Конь Дарака встал на дыбы и понес,
сталкивая по нижним склонам осыпи камней. Жгучий сухой ветер обжег нас и
пропал, но небо вдалеке позади внезапно ожило и заалело.
- М_а_к_к_а_т_т_! - выкрикнул один из разбойников. Так они называли
тот вулкан.
Мы повернулись в седлах на беспокойных лошадях и уставились на
просвет в небе.
Один из ушедших с нами деревенских парней принялся вопить и плакать.
Ближайший к нему разбойник ударил его, заставив умолкнуть.
Все произошло очень быстро. Небо сделалось красным, затем оранжевым,
потом грязно-желтым, потом кровавым и снова погрузилось во тьму, оставив
над самым горизонтом только свечение горящих деревьев. Звук дошел до нас с
запозданием, глухо громыхая, и пропал.
Я посмотрела на Дарака: и его лицо сделалось суровым и замкнутым. Но
я прочла в его глазах, что мысль о деревне преследует его, как и меня,
неотступно.
Богиня покинула их, и следом за ней обрушился гнев горы.
Я вспомнила алтарь Зла, далекий и почти нереальный. И вспомнила голос
внутри себя: "Ты проклята и унесешь проклятье с собой; и не будет тебе
никакого счастья."

Погрузившись теперь в молчание при все еще горящем позади нас
красноватом светильнике, мы час спустя приблизились к деревьям.
Всадник рядом с Дараком дважды гортанно тявкнул, подражая горной
лисице, потом еще пару раз и получил из леса ответ. Трое-четверо наших
людей выскочили из тени и метнулись наверх. Я увидела блеск ножей, но это
было чистой формальностью. Они, должно быть, заметили нас много часов
назад.
Несколько мгновений ушло на переговоры, жесты в сторону Маккатта, а
потом мы поехали дальше, через лес, среди высоких выпирающих из земли
скал. Еще три остановки и обмен сигналами с дозорными - сложными птичьими
криками и паролями - этими яркими игрушками взрослых, опасных и хорошо
организованных людей.
Затем земля перед нами словно разверзлась. Я посмотрела на скалы и
увидела прорезавшее горы длинное ущелье. Оно было примерно в четыре мили
длиной и навербую в милю шириной, и над ним со всех сторон нависали
уступы. По склонам кренились деревья, сосны и заносчивые лиственницы. Во
впадине росла трава, и там располагались пастбища, где будут пастись бурые
короны и маленькие дикие овцы. На восточной стороне обрушивался, подымая
тучу брызг, водопад, а также клубились облака дыма над блеском густых
скоплений бивачных костров, окружавших кожаные шатры.
Спуск в черной ночи оказался трудным и коварным. Люди ругались,
лошади спотыкались, а мелкие твари шмыгали прочь, поблескивая яркими
глазами.

Все ближе и ближе пятно костра, запах пищи, скученности и
замкнутости. Казалось, что теперь пути назад нет.
Дорога расширилась. Мы поехали по ровной земле.
Дарак спрыгнул с коня, и разбойники последовали его примеру. Подошли
парни и забрали их лошадей в загоны у склона, но коня Дарака увели в
какое-то иное место. Все вокруг дрожало в свете костров, неустойчивое и
неопределенное.
Я по-прежнему сидела на муле, ожидая.
Дарак внезапно повернулся и подошел ко мне.
Я бросила взгляд на его лицо, но оно постоянно менялось в неверном
свете. Я не могла уловить, что говорили мне его глаза или выражение лица.
- Тебе поставят шатер вон там, около водопада. Я пришлю девушку
позаботиться о твоих надобностях - своего рода служанку, но она не будет
особо распространяться об этом. Если тебе что-нибудь потребуется, дай мне
знать. Ты вольна здесь делать все, что хочешь.
- Да ну? - мягко произнесла я.
Его узкие глаза раскрылись еще больше, пока не превратились в
сверкающие белки.
- Да.
Между нами повисло молчание, невзирая на шум вокруг. Затем он сказал:
- Меня ждет работа, нужно многое сделать. Сама понимаешь.
Он повернулся и пошел прочь. Из зарева перед ним появилась высокая
стройная женщина с тучей черных волос. Когда они встретились, у него и у
нее на руках сверкнули кольца. Он поцеловал ее прямо у меня на глазах.
Казалась, не существовало никакой логической причины, почему бы ему этого
не сделать.
Затем она увела его в шатер с нарисованными на нем голубиными
глазами.
Я соскользнула с мула, и беспокойные взгляды разбойников метнулись в
мою сторону, головы поворачивались, когда я шла мимо в темноту, в то время
как позади всех нас продолжалось неощутимое горение в небе.

2
Итак, я могла делать все, что хочу.
Эта славная свобода, дарованная мне королем, обрушилась на мою душу,
словно тяжкий груз. Он привез меня сюда - из собственного любопытства - и
теперь, теряя интерес, вручил мне эту странную вольную, которая ничего не
значила на самом деле, так как узнав об их крепости, я сделалась их
пленницей во всех смыслах слава; но в то же время значила очень много,
потому что, даровав ее, он отступился от меня. Чего же тогда я ожидала?
После этой ночи у меня снова пошли периоды забытья. Я лежала не
двигаясь, как лежала прежде в деревенском храме, зачастую с открытыми
глазами, в своеобразном трансе. Этим я напугала девицу, приносившую еду,
угли и пресную воду. Она выбежала крича, что я окоченела, твердая и
ледяная, как каменная глыба, и не дышу. Возможно, это была правдой,
возможно, ей это померещилось, но после этого ни одна из женщин не
заходила ко мне в шатер. Нельзя сказать, будто мне недоставало их общества
или им моего. Они были расой диких сук, обособленной от других, как,
полагаю, и все прочие породы женщин. Они дрались между собой за своих
мужчин, но не выезжали потом сражаться бок о бок с этими мужчинами.
Одевались они в половине случаев так же, как мужчины, но стряпали, штопали
и рожали детей так рьяно, словно у них не было никакого иного назначения,
кроме как быть самкой и подчиненной. У них имелись свои тайны, и что-то во
мне съеживалось от их блистательной глупости и оседлого очарования их
жизни.

Явились сны. Сияющие залы, дворы с их сложными мозаиками плит и
фонтанами, теперь опустевшие. В огромном зале - статуя из черного мрамора,
блестящего, как стекло. Просто одетый мужчина с уличными волосами и
короткой бородой. Здесь не было того преследовавшего меня лица, которое я
позже встретила в Дараке. Это был другой незнакомец.
Где находилось это место, руины моего дома? Я должна его найти. А я
сидела здесь, в разбойничьем шатре.
Во мне поднимался молчаливый гнев на себя. Кусок нефрита лежал,
холодя вне кожу, но моя жизнь пребывала во тьме.
Так проходил день за днем.
Стан оказался в общем примерно таким, как я и представляла: усеянное
коровами, овцами и козами пастбище, фруктовый сад - остатки какого-то
старого хутора, ныне лежащего в руинах, в южном конце ущелья. От него же
остались виноградные лозы и несколько грядок овощей. Это хозяйство было
заботой женщин. Мужчины же охотились, когда не уезжали по другим делам, и
привозили дымящиеся окровавленные туши с поникшими головами.
В ущелье жило много людей, и оно было рассадником склок и ссор.
Отголоски их доходили и до меня - просьбы о любовных напитках и
смертельных отравах, которые не удовлетворялись. Что же касается их
больных, то когда они верили, что я могу им помочь, мне это, похоже,
удавалось. В противном случае я была бессильна. Это заставляло меня
бояться. Я была в их среде отверженной. В конце концов они набросятся на
меня и разорвут на части, как стая собак разрывает на части хромую собаку,
когда та падает. У меня уже появились враги - девица, у которой я отняла
нефрит, разбойник, которого я пнула по гениталиям, а теперь и многие
другие, рассерженные, что я не навела по их наветам порчу. Дарак не
обращал на это внимания. Далеко от нас шла война - за горами, за
равнинами, горным кольцом и широкой рекой, в регионах южной пустыни,
великие древние города которой по-прежнему стояли словно монолиты. Земля
эта была для разбойников чуть ли не другой планетой, но она снабжала
добычей. На юг шел караван, набитый военным снаряжением, бронзой, железом
и золотом. Дарак захватывал все это, а потом обменивал в розницу степным
племенам, приобретавшим вооружение для собственных менее крупных сражений.
Или, возможно, сам ехал на юг (он уже дважды проделывал это), и заявлялся
в горные городки, выдавая себя за купца, чтобы продать там товары и
доспехи.
О планах его я знала мало. Как подобало моему положению женщины, я
ловила кое-какие сплетни. Ночью, когда он лежал в синем шатре, я
подслушивала у костров; днем обрывки слухов долетали до меня, когда я
проходила по ущелью из конца в конец и обратно.
Было одно возвышенное место неподалеку от начала водопада, куда я,
бывало, забиралась и сидела там часами. Деревья здесь, напоенные водой
мелких ручейков и каналов, вырастали толстыми и темно-зелеными. Остро и
сладко пахло сосновой смолой и разными пробившимися сквозь почву цветами.
Белые колокольчики росли среди валунов, а по мере приближения к ручью
сменялись красными и голубыми. Некоторые цветы росли и в самой воде,
похожие на тонкие лавандовые пузыри; они твердели и становились пурпурными
на противоположной стороне, где стояли, прислонясь друг к другу, горки
камней. От падающих брызг над этим местом подымались легкие пары воды. В
дневную жару они освежали. Иногда я спала здесь, радуясь возможности
сбежать из тюрьмы моего раскрашенного шатра к другой, более совершенной
уединенности, так как сюда, похоже, никто не забредал. Ниже, где водопад
образовал круглый бассейн, женщины приходили за водой или умыться. Я ясно
видела их, маленьких, как куклы, и иногда до меня долетали обрывки слов,
всегда приглушенных ревом воды. Еще ниже я могла разглядеть все ущелье,
шатры, животных, людей Дарака, борющихся и стреляющих по мишеням,
сдирающих с убитых животных шкуры на кожу. Со склона все выглядело
достаточно невинным и домашним, возможно потому, что я больше не была
частью всего этого. Я видела Дарака, крошечного и хрупкого, как насекомое,
идущего на конское пастбища и берущего своего вороного или его белого
товарища и скачущего на них, кружа и прыгая, подымал их на дыбы,
кувыркаясь и опускаясь на уверенные ноги. Дарак - бродяга и артист,
бахвал, нуждавшийся в восхищении, как в еде, и все же, казалось,
понимавший что к чему. Я видела его и ближе, когда он въезжал на конское
пастбище со смеющимся лицом, по-мальчишески открытым, но когда он после
выходил под аплодисменты и приветственные крики, это выражение исчезало.

Посреди ночи у моего шатра все вопила и вопила какая-то женщина.
Я поднялась, откинула полог. Две девицы, одна со смоляным факелом,
который опалил мне глаза своим резким светом. Лица их были осунувшимися и
несколько раздраженными. Третью женщину держал на руках рослый темнокожий
мужчина, один из "капитанов" Дарака, как я давно догадывалась. В данный
момент ее тело выгибалось дугой и напрягалось, а руки сжались в кулаки.
- Что случилось? - спросила я их.
Девица без факела шагнула вперед, и я ясно разглядела ее лицо. Она
смотрела не в глаза, а на мою шею, где, как она правильно угадала, висел
отнятый мной у нее нефрит. Шуллат.
- Илка рожает ребенка от Дарака, и роды идут тяжело. Мы пришли, чтобы
ты навела на нее чары и спасла ее ребенка.
Говорила она презрительным тоном и открыла рот, чтобы сказать еще
что-то, по тут снова начались вопли.
Разбойник, державший ту, которую назвали Илкой, свирепо рявкнул:
- Не дергайся, проклятая брыкливая кобыла.
- Принеси ее в шатер, - распорядилась я.
Он нагнулся под пологом и уложил все еще изгибающуюся дугой и воющую
девицу на мою постель из ковров.
Я посмотрела на нее: живот у нее был почти плоский.
- Рожает? - переспросила я. - Сколько она его вынашивала?
- Пять месяцев, - отрезала Шуллат.
Илка явно мучилась, почти теряла сознание, кроме тех случаев, когда
схватки вызывались автоматически.
- Я скажу ей, - заговорила другая женщина, - у нее выкидыш, а не
роды.
- Где Дарак? - спросила я.
- Уехал.
Не знаю, зачем я спросила. У меня было смутное ощущение, что
некоторые из этих мук должны были обрушиться и на него, повинного в них.
Но будь он и стане, его ждал бы шатер с нарисованными голубыми глазами или
какой-нибудь другой.
Я склонилась над Илкой и не знала, чем я могу ей помочь. Глаза ее
широко раскрылись от боли и страха, и я была еще одной тенью, вьющейся
вокруг ее страданий, куда мне не было доступа. Она не испытывала никакой
веры в ведьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77