Идя вперед, я ожидала ощущения страха, но страх не приходил. Неужели
за долгие годы бездействия сила Карраказа иссякла в пламени? Едва я
подумала об этом, как в затылочной части моего мозга возникло слабое
движение, слабый шепот:
- Я здесь.
И все же я не испытала ужаса. Я приблизилась к каменной чаше и
заглянула в нее на свет. Да, я чувствовала Карраказа, но Карраказа
совершенно изменившегося, я чувствовала не страшную Силу, исходящую от
чаши, а только трепет присутствия. Похоже, я стала более сильной. Это
существо никак не могло тягаться со мной.
- Карраказ, - произнесла я вслух.
Пламя съежилось и скрутилось.
Я вдруг стала счастлива и перестала бояться. Я была непобедима. Если
меня не могло привести в трепет это чудище, то чем же был он, Вазкор,
Брат-Который-Страшился-Меня? Мои руки невольно поднялись к кошачьей маске,
но остановились. Я еще не разбила проклятия; мое лицо по-прежнему
оставалось безобразным, и пока я не найду Нефрит... И вдруг я поняла, что
моя новая сила была столь же мощна, как Нефрит, что я не нуждаюсь в
Нефрите, что я могу нанести поражение всему, что меня беспокоит, одной
лишь своей волей. Я _з_н_а_л_а_. Ликование! В первый раз ощущение бытия, а
не существования!

Странно, но когда мы считаем, будто все понимаем, мы не понимаем
ничего. Странно, когда мы считаем, будто ничего не понимаем, мы начинаем
наконец понимать.

4
Он явился ко мне утром, после моей единственной в день трапезы,
которая состояла не из пищи, а из напитка, по вкусу очень похожего на
вино. Оно содержало все питательные вещества, какие требовались моему
телу, и было первым вполне перевариваемым продуктом из всего, что мне
доводилось потреблять. Никаких мучительных болей в животе, которые до сих
пор следовали за каждой легкой закуской.
Вазкор посмотрел на меня сквозь красное стекло глаз волчьей маски и
сказал:
- Завтра Праздник Золотого Глаза. Весь Город заполнит Храм Уастис.
Вот в этот-то день и проснется их богиня. Надеюсь, ты понимаешь.
- Ты лично позаботишься о том, чтобы я поняла, - сказала я.
Он подошел к столу из черного дерева, взял тонкий серебряный кубок за
полированную ножку и повертел его.
- Я еще не видел твоего лица, - сказал он.
- Да, - согласилась я, - и тебе нет надобности его видеть.
- Есть, - сказал он.
Он снял волчью маску, положил ее на стол и стоял, глядя на меня,
ожидая.
Я вспомнила Дарака, который дважды стягивал с меня шайрин и оставлял
меня опаленной и нагой. Однако теперь я не испытывала страха. Да, пусть
увидит, что сделал со мной Карраказ, и убоится этого. Я сняла с себя маску
и свободно держала ее в руке. Глядя на него не отводя глаз, я не
расстроилась, а порадовалась, когда глаза у него расширились, а лицо
побелело.
- Теперь ты видел, - сказала я. - Запомни его.
Он отвернулся, я тихо рассмеялась и снова прикрылась, смеясь.

Я пробыла в Эзланне семнадцать дней, а видела только сады да башенный
дворец, и больше ничего. Окна, каждое само по себе, были зрелищем,
самоцветом, произведением искусства; какая же тогда ему нужда показывать
что либо, помимо собственной красоты? И вот теперь мне предстояло увидеть
Город, войти в него и, наконец, овладеть им.
Праздник Золотого Глаза выпадал каждый год на одно и то же время - на
длинный месяц, называемый ими Белая Госпожа, потому что скоро выпадет снег
и покроет бесплодные пустыни новым и чистым саваном. Праздник будет
длиться три дня, дни развлечений, музыки, наслаждений, поклонения
Сгинувшим и их представительнице - Уастис.
В этот день в Эзланне произошло множество событий - так он сказал. Но
теперь, когда солнце заходило, все двинулись к Великому храму, и мы должны
идти вместе с ними. Вазкор объяснил мне все, что требовалось сделать, и я
не ощущала никакого опасения, а только легкое веселье и слабость, которые,
чего я еще не поняла, были ложными. Военачальник, каковым являлся он,
поедет, сопровождаемый десятком собственных солдат в авангарде, пятью по
бокам и двадцатью девами позади и замыкающей кавалькадой из тридцати
капитанов. В портике храма он будет ждать прибытия Джавховора и его личной
охраны. Солдаты останутся с ним, а девы удалятся в здание. Я, следуя за
девами, ускользну от них в коридор, о котором он мне рассказал, и там меня
встретит жрец, преданный Вазкору. Все очень просто, мне не помешают.
Одевшись, как другие девы, в черные одежды, оставлявшие голыми груди
и руки, и закрыв лицо, подобно им, серебряной маской в виде цветка - овал
в центре и жесткие лепестки, обрамляющие лицо, и густой парик висящих за
маской серебряных волос, - я последовала за Вазкором среди звуков
позвякивающей сбруи, марширующих ног, ритмичного песнопения женщин по
темным коридорам, в Город.
У каждого Города был свой цвет, а так как Эзланн построен целиком из
черного камня, жители взяли обычай использовать черную мебель и носить
черную одежду. Мир, называемый Эзланном, казался странным и очень
красивым. Солнце почти зашло, и небо залили темно-серые и светло-розовые
сумерки, на фоне которых поднимались устремленные ввысь силуэты Города,
четкие и острые, как шипы. Впереди горбился, словно спина спящего зверя,
высокий холм, а на холме - храм, ряды округлых террас, установленных одна
над другой и уменьшающихся по мере подъема до тех пор, пока они не
достигали высшей точки в виде открытого купола, где сверкал, словно
холодный зеленый глаз, сигнальный огонь.
К храму тянулись бесконечные отдельные процессии, сплошь черные,
усеянные мягкими звездами светильников, тонких восковых свечей и факелов.
По всем верхним улицам Эзланна темные медлительные толпы, подобно черной
искрящейся светильниками воде, текущей в гору, изгибались и рассасывались
тонкими струйками к своему источнику.
Пока мы шли, небо пронзили звезды. Я пела вместе с окружавшими меня
девами песнопение Уастис, которой "храбрые и прекрасные приходят воздать
дань".
Мы достигли храмового холма, и выстроившиеся вдоль улицы толпы
поредели и исчезли. Мраморные плиты, а затем громадное здание: когда мы
приблизились к нему, портик над его сорока пологими ступеньками походил на
здоровенную разинутую пасть какого-то чудовища.
Девы повернули в сторону. Арочный вход поменьше, тусклый свет, шорох
одежд. Слева открылся коридор с нарисованными на стенах лотосами и лозами.
Я быстро свернула в него. Мимо меня прошли женщины, не замечая меня,
одурманенные растительным вином юга, своим песнопением и верой.
Чем дальше я углублялась в коридор, тем темнее там становилось, и
вдруг передо мной забрезжил слабый свет. Я подошла поближе, и свет
превратился в светильник, который твердо держала полная рука в черной
перчатке. Жрец носил черные одежды священнослужителя со стежками из
серебра. Каким-то образом по размеру и конфигурации его серебряной маски я
сумела определить, что лицо у него толстое, хотя и небольшое для его тела,
с узким лбом - голова отнюдь не умного человека.
Он поклонился.
- Богиня.
Гладкий маслянистый голос. Верил ли он в то, что говорил? Я
чувствовала, что нет, однако, он убедил себя, что верил, - любопытный
парадокс, думать над которым у меня не было времени.
- Отведи меня туда, - велела я.
Он тут же повернулся и двинулся вперед по лабиринту темных коридоров
под храмом Уастис.

Статуя в храме - больше, чем гигант, она колосс. Голова ее касается
потолочных балок, ногти ее мизинцев размером с человеческий череп. По
праздникам ее открывают, и она предстает во всей своей красоте, освещенная
свисающими с потолка на цепях горящими светильниками, которые обливают
спетом только ее, а не места внизу. До губ она - обнаженное золото, ее
лоно, бедра и ноги покрыты золотой тканью юбки, удерживаемой широким
золотым поясом, унизанным зелеными камнями нефрита. На шее - золотое
ожерелье с гроздьями из нефрита, опускающимися на грудь. Каждый из этих
нефритов больше женского тела. Волосы статуи сделаны из сплетенной золотой
проволоки и серебряной шерсти, а голова - кошачья.
В маленькой тускло освещенной комнате две жрицы с лицами -
серебряными цветками душистым желтым кремом покрыли мне шею, плечи, руки и
грудь, живот и спину, ступни и кисти. Крем высох и затвердел на моем теле,
как новая кожа из полированного золота. Бедра мне они завернули в
доходящую до голеней жесткую золотую юбку. На талии застегнули золотой
пояс, а на шее - золотое ожерелье, и нефриты холодно позванивали у меня на
груди. Они отвернулись, когда я сняла серебряную маску и надела кошачью
мордочку, присланную Вазкором. Я гадала, кто изготовил эту маску и не
пришлось ли и им тоже умереть как слишком много знавшим. Жрицы расчесали
мои длинные волосы и ничего к ним не добавили. Белое родственно
серебряному.
А затем они, сами убравшие меня, упали ниц и застонали в явном страхе
перед моей божественностью.
Вернулся жрец и провел меня по еще одному коридору к маленькой черной
каменной двери. Тайный замок привело в движение одно его прикосновение.
Дверь со скрежетом открылась. Я нагнулась, проходя под низкой перемычкой.
Дверь закрылась.
Ступенька. Много, много ступенек. Мои босые ноги вызывали слабое
шуршащее эхо. Помост и еще одна дверь. За ней - узкий выступ и обрыв в
сотни футов высотой до пола храма.
Кто, подняв взгляд, увидел бы крошечное пятнышко на животе богини,
как раз над узлом ее юбки? Крошечный овальный шрам у нее на теле был
дверью.
Снаружи звук глухого рева и дыхание поклонения. Мне требовалось лишь
дождаться единственного призыва, призыва верховного жреца:
- Явись!
Этот призыв раздавался на каждом празднике, он стал всего лишь частью
церемонии, но сегодня на ту мольбу ответят. Внезапно кожа у меня
заледенела, колени затряслись. Я представила себе, как шагаю с узкого
уступа, теряя сознание, падая и вновь приходя в чувство как раз вовремя,
чтобы испытать удар о каменные плиты. В животе статуи царила кромешная
темнота. Дрожа, я прижалась к металлической стене, боясь в любую секунду
услышать призыв. Страшиться незачем. Я не выйду. Да, а потом Вазкор меня
накажет - какой-нибудь медленной смертью - постоянной мукой, бесконечной
пыткой. И все же я была сильнее его. Карраказ трусливо удрал от меня. Я
немного выпрямилась, но мне очень хотелось, чтобы он явился сюда,
распахнул дверь и унес меня на руках обратно вниз по лестнице. Быть в
безопасности и быть его женщиной - женщиной моего любимого, которого я
никак не могла не любить, потому что любила его еще до нашей встречи.
Ослабев от этой тоски и от сопровождающего ее гнева на себя, я
прислонилась к двери. И раздался призыв.
- Явись!
Он звенел и гудел даже здесь, могучий голос в безмолвии верующих за
дверью.
Инстинктивно, потому что так было задумано, не размышляя, я нажала на
металл - сперва налево, затем направо - и древняя пружина откликнулась.
Дверь медленно поднялась, и передо мной, зияя, открылся храм, черный,
сверкающий миллионом маленьких огней, похожих на глаза алчущих животных.
Я вышла на уступ, не столь уж узкий, каким он казался среди
окружающего богиню пылания светильников. Один огромный порывистый вздох
потрясения поднялся, словно морская волна. Я не видела их лиц, только
знала, что все лица подняты. Дверь за мной снова опустилась; назад пути не
было. И все же сейчас все казалось мне нереальным.
Через некоторое время до меня донесся голос главного жреца. Я его не
разглядела, однако голос дрожал, и он явно не совсем владел им.
- Кто это, что дерзает отвечать на нашу молитву, на которую может
ответить только богиня?
- Я и есть богиня, - отозвалась я. Ясные слова упали в толпу, словно
стеклянные бусы в бассейн. - Я Уастис Перевоплотившаяся. Я
Истинногрядущая, Восставшая, Та, кого вы ждали.
Внизу храм, казалось, закачался, словно большой корабль в море. Мой
взгляд притягивала к себе маленькая белая крапинка, пламя в чаше алтаря.
Онемелой правой подошвой я искала в уступе бороздки и наконец нашла их.
Пальцы моей ноги, слегка надавив, напрягли сухожилия стопы. Раздалось
слабое хриплое гудение древних механизмов, заржавевших от долгого
неприменения или применения не по назначению. Уступ лишь чуть дернулся. И
начал двигаться, медленно опускаясь к полу.
Крики и восклицания, несколько женщин визжали. Наверное, жрецы знали
об этом устройстве, но отнюдь не народ Города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77