Мирко ничего не сказал в ответ, но подумал, что Торфинн, наверно, и сам не ведает, насколько он прав. Мирко думал о черном звездном небе, о ночи на лесном озере с Риитой, о Белом, ушедшем неизвестно куда, о таинственном знаке на камнях среди Чети, о богине, встреченной им на склоне, о голубой бусине и том, что она открывала, о всех тех чудесах, что приключились с ним по пути, и о тех обычных людских делах, с которыми довелось столкнуться. Все они словно были какими-то окликами ему и говорили вовсе не о том, чем были. Будто бы кто-то звал его из далекого далека, которое вместе с тем находилось где-то рядом. Будто каждый раз он заглядывал ненадолго в окошко, смотревшее на ту сторону, откуда он был родом, откуда приходил его день, вставало его солнце и куда оно скрывалось на ночь. Только однажды отворилось оно не на миг, не на один оклик — то была ночь с Риитой, но и тогда не смог он понять, разгадать этих голосов. Не смог и раньше, не смог и потом. Только одно сумел — не потерять след, идти от голоса к голосу, от окошка к окошку, будто по прерывистой черте, будто по лесной стежке, когда он то пропадает, то снова выныривает из-под корней, папоротников и мха. А вокруг встает лес и зовет, зовет дальше, хочет сказать нечто единым, огромным, как он сам, словом, а ему, маленькому человеку, трудно вместить это слово целиком, он слышит лишь его обрывки. И начинает он петь в ответ, думая, что лес его услышит, извлекает слова из всего, что встречает окрест, и даже иной раз целую реку может выговорить, как может то Реклознатец, даже молнию вкладывает в руку, как Ари Латикайнен, — и тогда прорывается, падает на пустую, потому что непонятную, землю ясный луч из тех нежданных окон с дальней родины. Только надо встать в этот луч и поверить, что так оно и есть, что оттуда приходит к нам правда и начинает в нас говорить верным словом, и тогда река останавливается, и молния ложится в руку. И едва усомнишься, отступишь, и снова обступает тебя густой лес, и снова выкликает тебя, а ты — его. Видно, не достало тогда ему сил до конца поверить своему счастью, вот и сказала Риита, что не понял он ничего? Так ли? И снова знак на камне невнятным вопросом вставал перед ним неразрешимо.
Торфинн оказался прав. Аристокл был крепок, приятен на вид, голосом обладал звучным и сладким, и речь его лилась, будто чистый мед. Одежда его была обычной, да не совсем. Мирко не сразу понял, что дело не в самой одежде, а в том, как Аристокл ее носит. Одевался он, конечно, правильно, рубаху не наизнанку натянул, но заметно было, что не привычен он еще к таким одеждам: и ходит не совсем так, и рукой поводит не этак.
«А ведь этак и впрямь нетрудно будет с ним сладить», — решил Мирко и снова обратился мыслями к своему пути. Аристокл был — и Торгни угадал это — еще одним шагом по этой стежке, еще одним словом его, обращенным к окружному лесу, и произнести его следовало мечом. Пускай и так, если слово это было лодкой, которая должна была вынести его к устью Хойры, к грозному и темному морю.
Осенний день клонился к закату, когда Аристокл завершил все дела, какие велел сделать князь Ивор, и был весьма удивлен и даже раздосадован, когда на помост вышел вдруг парень в холщовой рубахе и вотоле, добротной, но пыльной от долгой дороги. Пола плаща слева заметно оттопыривалась. Не иначе как мечом, висящем на поясе. Парень выглядел не слабым и не глупым, хотя привычки радославского жителя в нем не было, и по глазам Аристокл понял, что пришел он издалека.
— Кто такой, скажи, — приветствовал гостя Аристокл. — С чем пришел. Вижу, что ты не из здешних краев. Не причинил ли кто тебе обиды в стольном граде?
— Причинил, — сильным и чуть хрипловатым голосом отвечал чужестранец, и по выговору Аристокл понял, что гость откуда-то из дальних северных земель, куда еще нескоро достанет рука радославского князя. — Ты и причинил — по твоему навету Торвальд конунг казнен был. А потому, как человек свободный и с братом его Торгни словом связанный, вызываю тебя на бой смертный по закону старой правды. А звать меня Мирко Вилкович, а родом я из деревни Холминки, что в Мякищах.
С этими словами Мирко сбросил с плеч вотолу, потянулся к поясу, и под закатным солнцем блеснул старый волькский меч, каких в Радославе давно не видели.
Аристокл поначалу даже растерялся, чего с ним обычно не случалось. То, что свирепые поморяне могут прийти на ладьях, или напасть на него посреди белого дня, или попытаться отравить на пиру, или подговорить князя Ивора изгнать его и казнить, — к этому Аристокл был готов, а потому предпринял действия, чтобы все это предотвратить. Но чтобы вот так, посреди площади, в Радославе, запросто предъявит ему последнее свое слово умирающая правда, о которой многие уже и думать забыли, — того Аристокл не ждал. А возражать было нечего! Впрочем, бояться покуда было рано: мечом он владел не хуже многих княжьих дружинников, а этот дикарь, похоже, и воином не был. Наверно, зверя бил он исправно где-то там, на севере. И что привело его сюда?
Аристокл поднялся со скамьи, сидя на которой вершил суд.
— Подумай, юноша, разумен ли такой шаг? — Голос Аристокла звучал уверенно и мощно. — К чему тебе…
— Звать меня Мирко Вилкович, — перебил Аристокла мякша. — Говорить складно я не хуже твоего могу. А сейчас хочу словом меча с тобой беседовать, и правда мне на то волю дает. Или хочешь мне против правды ложь молвить? Тогда так и скажи, скамьи украшенье.
Последние слова Мирко позаимствовал у поморян — уж очень больно били они в цель, лучше любой стрелы.
Аристокл знал, что поморяне говорят метко, знал, что полянины способны на грубоватое, но верное слово, но вот от этого парня он подобного не ожидал, потому сказал просто:
— Хорошо, я буду сражаться. И не мне придется об этом жалеть.
— Твое слово, — заключил Мирко.
Аристокл, неожиданно для всех, снова присел на скамью, стащил сапоги, потом скинул плащ, короткую безрукавку, рубаху и остался в одних штанах.
— Я не привык сражаться в одежде полуночных стран, — сказал он. — Если мы бьемся без доспеха, рубаха меня не защитит. Готов ли ты к бою?
— Иначе я не был бы здесь, — отвечал Мирко.
— Меч! — приказал Аристокл.
Княжий человек, из тех, что помогал при суде, поднес ему ножны, из которых тот выхватил широкий заостренный клинок. Аристокл знал, что ни полянины, ни поморяне не владеют колющим ударом. Правда, меч его противника был необычен и на конце остер, но умел ли мякша этим воспользоваться? Это предстояло выяснить.
А толпа, в мгновение плотно окружившая помост, уже шумела, призывая поединщиков сойтись: такой потехи в Радославе не было уж давно — с тех пор как Ивор сел на княжение.
Аристокл прекрасно знал, что так просто к решительному бою не приступают, а оттого постарался хотя б немного покружить мякшу по помосту, чтобы и противника чуть узнать, и самому размять тело. Но, как видно, мякша медлить не хотел. Едва Аристокл двинулся лисьим вкрадчивым шагом вокруг, как соперник как-то мигом, одним махом оказался ближе, чем желал сын Арголиды, и тому не осталось ничего, как начать бой. Аристокл тут же понял, что перед ним боец не просто ученый, а знающий свою цель, и цель эта была простая: убить. И, казалось, этот парень видел ее так ясно, что путь к ней вовсе не был для него загадкой, словно нечто большее, чем просто сила тела, страсти и мысли, вела его — сама судьба владела его рукой.
Аристокл пробовал схитрить, но Мирко знал, что тянуть нельзя. Если где-то он не смог разгадать знаки, разбросанные по дороге, то там, где приходилось брать меч или говорить песенным словом, все тайны разом пропадали. Мякша, будто разрывая намеченный противником круг, просто двинулся ему навстречу и оказался как раз на том расстоянии, что можно было пустить в ход меч. Сталь зазвенела, толпа ахнула.
Мирко вряд ли отдавал себе отчет в том, что делает — руки, ноги, тело сами знали все. Вот Аристокл отбил его выпад сбоку. Вот отвел второй рубящий взмах, с неудобной стороны. Мирко перехватил колющий удар, направленный ему в бок, завел меч противника вверх и резко, довершая движение кистью, набравшейся силы на веслах, развернул его к себе боком — гораздо сильнее, чем тому бы хотелось. Аристокл пробовал отмахнуться. Мирко отпрянул, ушел от удара, а потом случилось то, что Аристокл хотел проверить, но не успел. Мирко знал колющий удар, и именно этого Аристоклу избегнуть не удалось. Стальной стрелолист вонзился княжьему судье под левое ребро. Рана была смертельная. Если бы кто считал удары сердца — спокойно, ровно бьющегося сердца, — то их не набралось бы и семи десятков с начала боя.
Люди вокруг, загомонившие было, разом смолкли. Воцарилась тишина. Мирко выдернул меч из раны. Аристокл, заливая кровью помост, осел на доски. Мякша, не отирая меча, бросил его в ножны и, уже завидев с высоты помоста княжеских дружинников, бросился туда, где, как ему показалось, занял место Торфинн.
И действительно, пепельно-рыжая грива поморянина была заметна среди черных да русых полянинов. Мирко спрыгнул с помоста, и никто ему не смог помешать. Поморяне, откуда ни возьмись, появившиеся именно в этом месте, оттеснили остальных и расчистили мякше проход.
— Вперед, а потом вправо и к пристани! — услышал он голос Торфинна и побежал.
На город уже опускались сумерки. Осенние закаты в Радославе были не в пример короче северных. Солнце скоро тонуло за горизонтом, и поморяне рассчитывали еще и на темноту. Мякша быстро выскочил за кольцо, образованное людьми вкруг помоста и, как мог, быстро побежал по улице, куда ему открыли выход. Но ему мешали: навстречу попадались ничего не понимающие, тоже бегущие куда-то люди, потом путь перегородили две телеги, и одну пришлось обогнуть, а под другой и вовсе пролезть. А клич о том, что надо держать убийцу княжьего человека, уже облетел город, а на его ножнах, хоть уж и смеркалось, все еще можно было различить кровь. Да и бегущий человек с мечом не мог не вызвать подозрения.
Мирко уже пытались схватить, но он вырвался, ударив кого-то сильно кулаком, а кого-то локтем, и добежал до проулка, ведшего к пристани. Там его ждали свои — Расмус и Скегги, — он успел узнать их. Они преградили путь преследователям Мирко — тем, что были из простых, но против дружинников князя вставать не стали и ловко скрылись от них, воспользовавшись суматохой.
Должно быть, корабль Торгни уже готов был ринуться вниз по Хойре, чтобы по темноте уйти от любой погони, но впереди, перед пристанью, куда ему было нужно попасть, он уже слышал звон железа и крики княжьих. Бежать туда было нельзя. На какой-то миг он остался один. Цепкий взгляд лесного человека сразу приметил забор, через который можно было перемахнуть. Мирко коротко разбежался, ухватился за верхушки кольев и единым махом перевалился на ту сторону.
Он упал в траву, так что никакого почти звука не было слышно ему самому, не говоря уж о тех, кто по другую сторону забора уже искал его по улице с шумом и криком. Вскоре, однако, его пропажу должны были открыть и неизбежно догадались бы, где он.
Мирко поднял голову, в глаза ему ударил свет: над ним стоял высокий старик, одетый в длинную черную рубаху. В руке он держал светильник, от которого пахло чем-то приятным, похожим на масло.
— Что такое натворил, что за тобой гонятся? — спокойно спросил он, будто не опасался ни самого Мирко, ни его меча.
Мирко мигом вскочил, хотел было бежать дальше, но вдруг понял, что толку от этого не будет: проникнуть незамеченным на пристань уже не выйдет — там сейчас полно княжьих, а позже будет незачем — Торгни придется уходить сейчас, и догнать его теперь можно будет только в Арголиде, если он захочет ждать. Между тем все деньги, вырученные за коней, остались у Торфинна. Мякша посмотрел на старика, а тот глядел на него. «Если не верить, то выпадешь мигом из того луча, что светит в твою ночь из окна твоего дня», — вспомнились ему недавние его же собственные думы.
— Княжьего человека убил, — просто ответил Мирко. — А до пристани добежать не успел. Сейчас корабль, что увезти меня должен был, уйдет.
Старик кивнул согласно.
— Что дашь последнее, чем подтвердишь, что не лжешь и мне веришь? — спросил он Мирко.
Мирко подумал немного вспомнил: монета, что дал человечек, которому он отдал Белого!
Мякша полез в карман, вынул мелкий серебряник.
— Вот, последняя. Больше у меня нет. Остальные с товарищами на корабле ушли.
— Добро, — заключил старик. — Пошли со мной. Здесь тебя не найдут.
Он без боязни повернулся к юноше спиной и пошел по выложенной каменными плитками дорожке. Мирко направился за ним. Старик отворил невысокую узенькую дверь, прошел внутрь, мякша протиснулся следом. Они очутились в довольно просторном помещении, вдоль стен которого были расставлены поставцы со свечами. Какие-то картины, с коих взирали огромные, строгие глаза, развешаны были над поставцами. У дальней стены, где свечей было более всего, с картины смотрел бородатый мужчина, обликом чем-то схожий с Аристоклом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69