князь далеко, а к другому идти — так ведь против Ивора многие воевать шли, всех побил, великий воитель вырос. Долго ли, коротко, а стало Ивору и того мало. Пошел он по Вольным Полям, а после и до Чети добрался — на пушнину набрел да быстро смекнул, в какое золото ее оборотить можно. И всюду одно: князь ушел — пришли приспешники и давай всех обирать, да еще арголидские, а после и наши, полянины, кто вере их предался. Волхвы кругом ходят, творят, что хотят: богов древних жгут, рубят, в болотах топят — совсем не житье. А девкам красным хоть на улицу не показывайся: умыкнут в крепость, где княжьи люди стоят, потешатся да и выгонят на сносях. Так-то!
— Скверно, — отозвался мякша. — Мне о князе Иворе лучше думалось, купцы его жалуют. Только вам-то здесь что?
— А вот теперь и до нас дойдет. — Мужик перестал теребить волосы и принялся за бороду. Брунко сидел тихо, как притаившийся котенок, только глаза смотрели востро. — Сам посуди, не всем ведь такое по нраву пришлось из старых княжьих людей. Да и новых тоже недовольных полно: рука у князя тяжелая. Кто в другие края подался, а иные воли захотели, да чтобы при прежнем достатке. А где достаток сыскать? Там, где еще люди вольно живут. А где еще такие есть? Да только в Чети! В самую-то глушь, конечно, никто не сунулся, по сухопутью тоже: по дорогам не больно находишься.
А вот по рекам вверх раньше кто только не поднимался, а ныне вот эти самые и пошли — злые да обделенные, да все при оружии, при кораблях — да по селам приречным, вверх по Хойре. До Устья покуда не добрались, но долго ли? Первые-то уже объявились: у пристани корабль стоит: воевода бывший крутоярский, Свенельд, с людьми уж два месяца как прибыл. Все думает, здесь ему на зиму стать или дальше путь держать, в Веретье. А в лесу, у лихих людей, вожак новый по осени объявился. В самом Радославе в гриднях сотником ходил — Асмундом звать. Так вот с ним-то разбойничье племя голову и подняло. Ранее только по дорогам шарили, а сейчас и на реку на челнах выезжают, и к деревням подступают. Такие дела. А у меня такая беда: Етон — он и прежде богатый мужик был да сильный, и со Свенельдом знается, и, кажись, с Асмундом.
— Так ты что, денег ему должен? — догадался Мирко. Ему было дико слышать все это — в Мякищах такого никогда не бывало, но дядя Неупокой знал, что надо было объяснить Мирко, когда отправлял парня в поход на юг, — хоть и родственный по языку и обычаю, а все ж совсем иной по укладу край.
— Должен, — сокрушенно покачал головой Прастен. — И немало — полтора коня серебром.
— А как не возвернешь? — участливо осведомился Мирко, чуть не зевая. История оказалась не больно интересной. Конечно, жаль было мужика, но неужто из-за денег так стелиться надо?
— Коли не возверну, придется ему дочку на потеху отдать, — заключил Прастен. — Не замуж, а так, баловаться. Потому я ему и слова поперек не скажу. Он уж и так две отсрочки дал.
Зевоту у Мирко как рукой сняло. «Что ж это получается? — подумал он. — Я от черного ветра прочь, а он встречь? Где ж такое видано, чтобы свободных людей, что свиней, под залог отдавать? Сколь уж у нас безобразий, а тут и вовсе непотребство какое-то! Гридни — в разбойниках! При дяде Неупокое, при князе Любомире разве слыхивали о таком? Да уж не тот ли самый Асмунд за мною на буланом гнался? Не его ли я в холме зарывал?» И Мирко, будто очнувшись, заново принялся выспрашивать:
— Что ж ты старосте не скажешь, Прастен? Разве сход уж ничего более не решает? А правда как же? Да, наконец, намял бы ты бока Етону этому: за такое месть кровная положена.
— Правдой у нас теперь Свенельд ведает, — усмехнулся горько Прастен, не отпуская бороды. — Спору нет, законы древние он почитает. Арголидцев за сто верст вниз прогнал. Только ведь он, немец, умный. Знает, что одним оружием на две деревни не сядешь. Ему свои люди здесь надобны, вот для них-то никакие правды не писаны. А Етон у него вроде как за старосту. Я-то всю жизнь на реке: рыбу ловил, потом гребцом на кораблях, потом на порогах да перекатах волок тянул. Теперь вот перевозчиком на челнах хожу — силы на троих таких, как Етон, достанет. Только после-то что? Ну, убью я его даже, а потом Свенельдова рать меня порешит. А как жена, как дочери, сестра как, Брунко вот тоже…
— Так ты к Свенельду пойди, — посоветовал Мирко. Он понимал, разумеется, что если бы это помогло, Прастен так бы и сделал, но вдруг да знание причины чем бы да поспособствовало избыть Прастенову беду. — Если он правду почитает.
— Почитает, — усмехнулся опять Прастен. — Да только вперед нашей, полесской да полянинской, свою, что из-за Камня привез. А по той правде это все возможно. Старосты нашего младшая жена теперь у Свенельда, тоже за младшую. То-то он волхвов арголидских не жалует: те ведь проповедают, что у единого мужа и жене быть единой. А кроме Свенельда ведь и Асмунд есть, — добавил Прастен. — Свенельд уж на него охотился — они еще на Вольных Полях не в ладах были. А уж у Асмунда никакой правды нет, кроме своей.
— Нет больше Асмунда, — откликнулся Мирко. — Можешь посмотреть. На холме, где межевой камень со знаком пламени. Могила там свежая. Я сегодня на закате его схоронил.
Прастен в изумлении вытаращил глаза:
— Великое колесо, — прошептал он. — Да неужто ты… Его?! Етона-драчуна не каждый одолеет, да то не диво все же. Асмунда? Его сам Свенельд побаивается! Ты? — Прастен аж вперед подался, не веря.
Парню очень хотелось соврать, что да, дескать, он. Стрелой, правда, а не в мечном бою. Случайно почти, и вообще — не рассказывать же Прастену про всадника-колдуна в синем колпаке и про тот ужас, что при одном воспоминании заворочался где-то под сердцем холодным черным змеем. Но на этот раз Мирко почему-то устыдился.
— Гром его убил, — кратко пояснил он. — Лазоревой молнией. Я такой отродясь не видывал. Она и невидима, считай. Возникла из тучки низкой, и вместе с конем его поразила. Я как раз от людей его бежал. Они поотстали, а он меня на холме догнал почти. Я уж думал все, смерть, только и оставалось, что Грома позвать. Подумал лишь, а Гром и явил себя: Асмунд — он, верно, это был: и по одеже, и по доспеху, и ликом, и умением гридень — только на холм вслед за мной въехал, да тут же и ударила в него молния. Я ее и за молнию-то сначала не принял, но запахло, как бывает при грозе. Потом, как водится, гром ударил. Только не очень сильный…
— Как «не сильный»?! Да, ты, Мирко Вилкович, видать, оглох! — Глаза Прастена разгорелись и увлажнились, а сам он чуть не плясать готов был от радости. — Да мы ж тут такой слышали, как раз со стороны холма с камнем этим поганым, — уши едва не разорвало! Скажи? — обратился он к Брунко, который, как рассказ дошел до Свенельда и Асмунда, а особливо до гибели последнего, завозился, заерзал и рот открыл, внимая.
— Ну да! — с готовностью откликнулся парнишка. — Ка-ак бахнуло! — Вот оно, есть, значит, и справедливость в свете, — тихо и как-то просветленно молвил Прастен. Он даже бороду теребить перестал. Растерянно-озабоченное выражение на его лице теперь разгладилось и стало даже благообразным. Взор просветлел: знал бы Прастен, чьим мечом и как свершилась эта самая справедливость!
— Вот бы и Етона со Свенельдом так! — оживился Брунко.
— Сейчас тебе, — осадил его Прастен. — Так в каждого молнией шарахать, скоро один на земле останешься. Да у Грома и иных забот хватает. Думаешь, ему только за разбойниками бегать? А кто землю от чудищ оборонять станет? Ты, что ли? Етона сперва одолей!
Брунко обиделся от такой неожиданной и резкой отповеди, шмыгнул носом, пожал плечами, но перечить старшему не стал и принял независимый вид. Мирко же прямо застыл от удивления: хорошо, что в это время Прастену не пришло в голову спросить у мякши еще что-нибудь — вряд ли бы он дождался быстрого ответа. Значит, здесь гремел гром, и было это именно в тот миг, когда седой колдун поразил разбойного воеводу, как выяснилось теперь, бывшего радославского сотника Асмунда. А может, и молния была? Да конечно была, как не быть, если гром гремел? Да ведь и колдун-то одноглазый в синей шапке — не Гром. Выходит, с могучим демоном пришлось мякше. повстречаться, который запросто молнии мечет, громом гремит, землю прожигает насквозь, что и трава не растет, невидимый мир открывает запросто, и стрелы не страшится, и силы великой. Что же ему от Мирко надобно? Но мысли об этом он решил оставить на завтра, а сейчас сказал: — Скажи-ка, Прастен, а про такую простую вещь ты не думал: а что если Етона какой проезжий порешит, в хмельной драке, к примеру, а? На тебя никто и думать не станет. Долг твой, понятно, Свенельд себе пригребет, а вот дочку твою, глядишь, воевода и помилует.
— Это ты на что ж намекаешь? — понял все Прастен. — Что ты, коли сейчас Етона побил, так и убить его запросто сможешь? Только сейчас мог, да теперь поздно. Село хоть и на сто дворов, а узнают мигом — не скроешься, не успеешь. Да и Етон по деревне без двух ражих молодцев не ходит и на брагу не падок. Нет, так не выйдет ничего, и не думай.
— А красива дочка-то? — спросил Мирко, понимая, что ответ будет утвердителен.
— Еще как красива, — вздохнул Прастен и заново взялся теребить бороду.
— Красивая, красивая! — встрял вдруг Брунко. — И добрая. Меня всегда угостит чем-нибудь и не дерется. А еще она на челне по Хойре ходить не страшится и меня с собой берет.
— Так нешто у такой славной девицы жениха не объявилось? — изумился Мирко. — Сколько ж ей весен-то? Жених бы заступой и стал.
— Годков-то четырнадцать едва сравнялось, — ответил Прастен. — Какой тут жених?
Мирко опять опешил. «Видать, этот Етон и впрямь погань немалая. Жаль, я его отпустил. Возьмет да приведет сюда остальных разбойников или, того хуже, Свенельдов отряд. Что я один противу всех поделаю? Нет, ну это ж надо! Девчонка в поневу едва вскочила, а он?!»
— Правду сказать, — продолжил Прастен, — с виду-то она на все осьмнадцать. Свенельдов ратник, Актев, молодой да ладный, к нам на двор захаживал, гостинцы дарил, даже гривну золотую преподнес. Да все равно он всерьез свататься не станет, да и такой жених — не подарок.
— А ты почем знаешь, что не станет? — возразил Мирко. — Ратный человек себе всюду хлеб добудет, а уж Етону отпор всяко даст, коли узнает, что тот у него невесту умыкнуть задумал.
— Его ж потом Свенельд с Етоном со свету сживут, — покачал головой Прастен.
— Ну, так воину проще обратно на Вольные Поля податься. Это не воевода, обратно примут.
— Может, и есть в твоих речах правда, а это все дело долгое, — заключил Прастен. — Сватовство, то да се, лады-пересуды. А срок, он близенько — два месяца осталось.
— А у схода попросить нельзя — до поры? Сход ведь точно дочь взамен не потребует, — придумал Мирко еще.
— Ходил я к старосте, — отвечал Прастен. — «Нет, — говорит, — не буду я на такое дело сход собирать. Сам занимал, сам отдавай». Он тоже побаивается всех, кто Свенельду прислуживает. Ради себя, может, и сделал бы чего. А ради меня — нет, не будет.
— Неужто в селе больше богатых мужиков нет, опричь Етона? — поинтересовался Мирко. — Есть, верно, такие, кому он тоже, как кость в горле. Или по соседям добрым пойти наскрести? Ари Латикайнен, тоже из лодочников, слышал я, человек хороший. Я к нему и направляюсь.
— Так ты Ари Латикайнена знакомец? — с новым любопытством поглядел на Мирко Прастен.
— Да нет, — смутился Мирко тем, что стал предлагать Прастену услуги человека, коего и сам ни разу не видел. — Вверх по Смолинке на острове один колдун живет, очень мудрый старик. Вот он меня и надоумил Ари здесь найти, чтобы он помог мне на корабль сесть да к Радославу спуститься. Я ведь, видишь, не один — с конями. На торг их поведу в Радославе.
— Спрашивал я и у соседей, — молвил Прастен. — Туда-сюда, три четверти коня набрать можно. Больше не выйдет. А богатые наши мне в долг не дадут — боятся: кто деньги зазря потерять, а кто и Етона страшится. А к Ари лучше и не ходи — колдун он, с нежитью речной знается, оттого и не трогает его никто, и достаток у него всегда, не то что у иных, кто на реке трудится. Он и с водяным якшается, и с омутником, и с русалками тож…
При упоминании о русалках Мирко будто кто взял отсюда, с места слияния Хойры и Смолинки, да и отнес обратно, к лесному озеру. Он уж думал, что злобные создания, с которыми он повстречался в последние дни, и кровь, через которую пришлось перейти, напрочь выжгли в нем самые сладкие воспоминания той ночи. Думалось, что никогда уже не почувствовать, будто наяву, ни ласковых рук Рииты, ни горячего тела, ни пушистых зеленых волос. Думалось, что останется только смутное чувство: да, было такое, но давно забылось. Оказалось, не пропало ничего. Все он помнил: и как стояла на берегу ветла, и даже то, сколько прозрачных зеленых шариков в бусах Рииты.
Воротясь к ночному костру, Мирко задумался: стоит ли вообще в это дело ввязываться? Врага-Етона он уже себе нажил. С конями да в одиночку, в чужом месте, где все этого Етона как огня боятся, да еще и Ари Латикайнена за черного волхва почитают — вот уж дал Реклознатец проводника — что он может сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Скверно, — отозвался мякша. — Мне о князе Иворе лучше думалось, купцы его жалуют. Только вам-то здесь что?
— А вот теперь и до нас дойдет. — Мужик перестал теребить волосы и принялся за бороду. Брунко сидел тихо, как притаившийся котенок, только глаза смотрели востро. — Сам посуди, не всем ведь такое по нраву пришлось из старых княжьих людей. Да и новых тоже недовольных полно: рука у князя тяжелая. Кто в другие края подался, а иные воли захотели, да чтобы при прежнем достатке. А где достаток сыскать? Там, где еще люди вольно живут. А где еще такие есть? Да только в Чети! В самую-то глушь, конечно, никто не сунулся, по сухопутью тоже: по дорогам не больно находишься.
А вот по рекам вверх раньше кто только не поднимался, а ныне вот эти самые и пошли — злые да обделенные, да все при оружии, при кораблях — да по селам приречным, вверх по Хойре. До Устья покуда не добрались, но долго ли? Первые-то уже объявились: у пристани корабль стоит: воевода бывший крутоярский, Свенельд, с людьми уж два месяца как прибыл. Все думает, здесь ему на зиму стать или дальше путь держать, в Веретье. А в лесу, у лихих людей, вожак новый по осени объявился. В самом Радославе в гриднях сотником ходил — Асмундом звать. Так вот с ним-то разбойничье племя голову и подняло. Ранее только по дорогам шарили, а сейчас и на реку на челнах выезжают, и к деревням подступают. Такие дела. А у меня такая беда: Етон — он и прежде богатый мужик был да сильный, и со Свенельдом знается, и, кажись, с Асмундом.
— Так ты что, денег ему должен? — догадался Мирко. Ему было дико слышать все это — в Мякищах такого никогда не бывало, но дядя Неупокой знал, что надо было объяснить Мирко, когда отправлял парня в поход на юг, — хоть и родственный по языку и обычаю, а все ж совсем иной по укладу край.
— Должен, — сокрушенно покачал головой Прастен. — И немало — полтора коня серебром.
— А как не возвернешь? — участливо осведомился Мирко, чуть не зевая. История оказалась не больно интересной. Конечно, жаль было мужика, но неужто из-за денег так стелиться надо?
— Коли не возверну, придется ему дочку на потеху отдать, — заключил Прастен. — Не замуж, а так, баловаться. Потому я ему и слова поперек не скажу. Он уж и так две отсрочки дал.
Зевоту у Мирко как рукой сняло. «Что ж это получается? — подумал он. — Я от черного ветра прочь, а он встречь? Где ж такое видано, чтобы свободных людей, что свиней, под залог отдавать? Сколь уж у нас безобразий, а тут и вовсе непотребство какое-то! Гридни — в разбойниках! При дяде Неупокое, при князе Любомире разве слыхивали о таком? Да уж не тот ли самый Асмунд за мною на буланом гнался? Не его ли я в холме зарывал?» И Мирко, будто очнувшись, заново принялся выспрашивать:
— Что ж ты старосте не скажешь, Прастен? Разве сход уж ничего более не решает? А правда как же? Да, наконец, намял бы ты бока Етону этому: за такое месть кровная положена.
— Правдой у нас теперь Свенельд ведает, — усмехнулся горько Прастен, не отпуская бороды. — Спору нет, законы древние он почитает. Арголидцев за сто верст вниз прогнал. Только ведь он, немец, умный. Знает, что одним оружием на две деревни не сядешь. Ему свои люди здесь надобны, вот для них-то никакие правды не писаны. А Етон у него вроде как за старосту. Я-то всю жизнь на реке: рыбу ловил, потом гребцом на кораблях, потом на порогах да перекатах волок тянул. Теперь вот перевозчиком на челнах хожу — силы на троих таких, как Етон, достанет. Только после-то что? Ну, убью я его даже, а потом Свенельдова рать меня порешит. А как жена, как дочери, сестра как, Брунко вот тоже…
— Так ты к Свенельду пойди, — посоветовал Мирко. Он понимал, разумеется, что если бы это помогло, Прастен так бы и сделал, но вдруг да знание причины чем бы да поспособствовало избыть Прастенову беду. — Если он правду почитает.
— Почитает, — усмехнулся опять Прастен. — Да только вперед нашей, полесской да полянинской, свою, что из-за Камня привез. А по той правде это все возможно. Старосты нашего младшая жена теперь у Свенельда, тоже за младшую. То-то он волхвов арголидских не жалует: те ведь проповедают, что у единого мужа и жене быть единой. А кроме Свенельда ведь и Асмунд есть, — добавил Прастен. — Свенельд уж на него охотился — они еще на Вольных Полях не в ладах были. А уж у Асмунда никакой правды нет, кроме своей.
— Нет больше Асмунда, — откликнулся Мирко. — Можешь посмотреть. На холме, где межевой камень со знаком пламени. Могила там свежая. Я сегодня на закате его схоронил.
Прастен в изумлении вытаращил глаза:
— Великое колесо, — прошептал он. — Да неужто ты… Его?! Етона-драчуна не каждый одолеет, да то не диво все же. Асмунда? Его сам Свенельд побаивается! Ты? — Прастен аж вперед подался, не веря.
Парню очень хотелось соврать, что да, дескать, он. Стрелой, правда, а не в мечном бою. Случайно почти, и вообще — не рассказывать же Прастену про всадника-колдуна в синем колпаке и про тот ужас, что при одном воспоминании заворочался где-то под сердцем холодным черным змеем. Но на этот раз Мирко почему-то устыдился.
— Гром его убил, — кратко пояснил он. — Лазоревой молнией. Я такой отродясь не видывал. Она и невидима, считай. Возникла из тучки низкой, и вместе с конем его поразила. Я как раз от людей его бежал. Они поотстали, а он меня на холме догнал почти. Я уж думал все, смерть, только и оставалось, что Грома позвать. Подумал лишь, а Гром и явил себя: Асмунд — он, верно, это был: и по одеже, и по доспеху, и ликом, и умением гридень — только на холм вслед за мной въехал, да тут же и ударила в него молния. Я ее и за молнию-то сначала не принял, но запахло, как бывает при грозе. Потом, как водится, гром ударил. Только не очень сильный…
— Как «не сильный»?! Да, ты, Мирко Вилкович, видать, оглох! — Глаза Прастена разгорелись и увлажнились, а сам он чуть не плясать готов был от радости. — Да мы ж тут такой слышали, как раз со стороны холма с камнем этим поганым, — уши едва не разорвало! Скажи? — обратился он к Брунко, который, как рассказ дошел до Свенельда и Асмунда, а особливо до гибели последнего, завозился, заерзал и рот открыл, внимая.
— Ну да! — с готовностью откликнулся парнишка. — Ка-ак бахнуло! — Вот оно, есть, значит, и справедливость в свете, — тихо и как-то просветленно молвил Прастен. Он даже бороду теребить перестал. Растерянно-озабоченное выражение на его лице теперь разгладилось и стало даже благообразным. Взор просветлел: знал бы Прастен, чьим мечом и как свершилась эта самая справедливость!
— Вот бы и Етона со Свенельдом так! — оживился Брунко.
— Сейчас тебе, — осадил его Прастен. — Так в каждого молнией шарахать, скоро один на земле останешься. Да у Грома и иных забот хватает. Думаешь, ему только за разбойниками бегать? А кто землю от чудищ оборонять станет? Ты, что ли? Етона сперва одолей!
Брунко обиделся от такой неожиданной и резкой отповеди, шмыгнул носом, пожал плечами, но перечить старшему не стал и принял независимый вид. Мирко же прямо застыл от удивления: хорошо, что в это время Прастену не пришло в голову спросить у мякши еще что-нибудь — вряд ли бы он дождался быстрого ответа. Значит, здесь гремел гром, и было это именно в тот миг, когда седой колдун поразил разбойного воеводу, как выяснилось теперь, бывшего радославского сотника Асмунда. А может, и молния была? Да конечно была, как не быть, если гром гремел? Да ведь и колдун-то одноглазый в синей шапке — не Гром. Выходит, с могучим демоном пришлось мякше. повстречаться, который запросто молнии мечет, громом гремит, землю прожигает насквозь, что и трава не растет, невидимый мир открывает запросто, и стрелы не страшится, и силы великой. Что же ему от Мирко надобно? Но мысли об этом он решил оставить на завтра, а сейчас сказал: — Скажи-ка, Прастен, а про такую простую вещь ты не думал: а что если Етона какой проезжий порешит, в хмельной драке, к примеру, а? На тебя никто и думать не станет. Долг твой, понятно, Свенельд себе пригребет, а вот дочку твою, глядишь, воевода и помилует.
— Это ты на что ж намекаешь? — понял все Прастен. — Что ты, коли сейчас Етона побил, так и убить его запросто сможешь? Только сейчас мог, да теперь поздно. Село хоть и на сто дворов, а узнают мигом — не скроешься, не успеешь. Да и Етон по деревне без двух ражих молодцев не ходит и на брагу не падок. Нет, так не выйдет ничего, и не думай.
— А красива дочка-то? — спросил Мирко, понимая, что ответ будет утвердителен.
— Еще как красива, — вздохнул Прастен и заново взялся теребить бороду.
— Красивая, красивая! — встрял вдруг Брунко. — И добрая. Меня всегда угостит чем-нибудь и не дерется. А еще она на челне по Хойре ходить не страшится и меня с собой берет.
— Так нешто у такой славной девицы жениха не объявилось? — изумился Мирко. — Сколько ж ей весен-то? Жених бы заступой и стал.
— Годков-то четырнадцать едва сравнялось, — ответил Прастен. — Какой тут жених?
Мирко опять опешил. «Видать, этот Етон и впрямь погань немалая. Жаль, я его отпустил. Возьмет да приведет сюда остальных разбойников или, того хуже, Свенельдов отряд. Что я один противу всех поделаю? Нет, ну это ж надо! Девчонка в поневу едва вскочила, а он?!»
— Правду сказать, — продолжил Прастен, — с виду-то она на все осьмнадцать. Свенельдов ратник, Актев, молодой да ладный, к нам на двор захаживал, гостинцы дарил, даже гривну золотую преподнес. Да все равно он всерьез свататься не станет, да и такой жених — не подарок.
— А ты почем знаешь, что не станет? — возразил Мирко. — Ратный человек себе всюду хлеб добудет, а уж Етону отпор всяко даст, коли узнает, что тот у него невесту умыкнуть задумал.
— Его ж потом Свенельд с Етоном со свету сживут, — покачал головой Прастен.
— Ну, так воину проще обратно на Вольные Поля податься. Это не воевода, обратно примут.
— Может, и есть в твоих речах правда, а это все дело долгое, — заключил Прастен. — Сватовство, то да се, лады-пересуды. А срок, он близенько — два месяца осталось.
— А у схода попросить нельзя — до поры? Сход ведь точно дочь взамен не потребует, — придумал Мирко еще.
— Ходил я к старосте, — отвечал Прастен. — «Нет, — говорит, — не буду я на такое дело сход собирать. Сам занимал, сам отдавай». Он тоже побаивается всех, кто Свенельду прислуживает. Ради себя, может, и сделал бы чего. А ради меня — нет, не будет.
— Неужто в селе больше богатых мужиков нет, опричь Етона? — поинтересовался Мирко. — Есть, верно, такие, кому он тоже, как кость в горле. Или по соседям добрым пойти наскрести? Ари Латикайнен, тоже из лодочников, слышал я, человек хороший. Я к нему и направляюсь.
— Так ты Ари Латикайнена знакомец? — с новым любопытством поглядел на Мирко Прастен.
— Да нет, — смутился Мирко тем, что стал предлагать Прастену услуги человека, коего и сам ни разу не видел. — Вверх по Смолинке на острове один колдун живет, очень мудрый старик. Вот он меня и надоумил Ари здесь найти, чтобы он помог мне на корабль сесть да к Радославу спуститься. Я ведь, видишь, не один — с конями. На торг их поведу в Радославе.
— Спрашивал я и у соседей, — молвил Прастен. — Туда-сюда, три четверти коня набрать можно. Больше не выйдет. А богатые наши мне в долг не дадут — боятся: кто деньги зазря потерять, а кто и Етона страшится. А к Ари лучше и не ходи — колдун он, с нежитью речной знается, оттого и не трогает его никто, и достаток у него всегда, не то что у иных, кто на реке трудится. Он и с водяным якшается, и с омутником, и с русалками тож…
При упоминании о русалках Мирко будто кто взял отсюда, с места слияния Хойры и Смолинки, да и отнес обратно, к лесному озеру. Он уж думал, что злобные создания, с которыми он повстречался в последние дни, и кровь, через которую пришлось перейти, напрочь выжгли в нем самые сладкие воспоминания той ночи. Думалось, что никогда уже не почувствовать, будто наяву, ни ласковых рук Рииты, ни горячего тела, ни пушистых зеленых волос. Думалось, что останется только смутное чувство: да, было такое, но давно забылось. Оказалось, не пропало ничего. Все он помнил: и как стояла на берегу ветла, и даже то, сколько прозрачных зеленых шариков в бусах Рииты.
Воротясь к ночному костру, Мирко задумался: стоит ли вообще в это дело ввязываться? Врага-Етона он уже себе нажил. С конями да в одиночку, в чужом месте, где все этого Етона как огня боятся, да еще и Ари Латикайнена за черного волхва почитают — вот уж дал Реклознатец проводника — что он может сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69