Глаза его метали молнии. Золотые молнии.
Ангелина вся съежилась, у нее перехватило дыхание, сердце, казалось, остановилось. Она слышала, как за спиной у нее у входа повизгивает Снежок.
Бежим! Скорее!
Ангелина повернулась — но в ту же секунду что-то схватило, завертело ее. Из глаз посыпались искры, затрещали ребра. Она попыталась вырваться, но какая-то темная тень мелькнула перед ней — кулак Изгарда зажал ей рот. У Ангелины лязгнули зубы, из рассеченной нижней губы полилась кровь. Комната начала вращаться все быстрей и быстрей. Ангелина уже не знала, где верх, где низ. Она повалилась на бок, инстинктивно прикрывая руками живот.
Пожалуйста, молилась она, пожалуйста, пусть с ребеночком моим ничего не случится.
Кашель Эдериуса стал слабее, тише и каким-то более влажным. Ангелина с трудом перевернулась на живот и рискнула поднять почти ослепшие от слез и боли глаза. Тело старика медленно сползало на пол.
Где-то далеко, у выхода из палатки, подвывал Снежок.
Бежим же! Бежим!
— Я проучу тебя. Будешь знать, как поднимать руку на своего мужа.
Ангелина не успела даже понять, что он говорит. Первый удар пришелся ей по затылку. Краем глаза она заметила, что Изгард вновь поднял над головой окровавленную доску — сиденье от разломанного им стула. Смотреть на это орудие убийства было все же не так страшно, как на почерневшее от ярости лицо мужа. Да, он не остановится, пока не убьет ее.
Доска снова и снова опускалась на ее плечи, руки, ребра. Платье промокло от крови. А потом Изгард повернул доску ребром и замахнулся так, чтобы ударить ее по животу. Ангелина замерла. Она пыталась молиться, но слова не шли с языка. Свет померк в ее глазах.
Крошечные лапки с крошечными коготками застучали по полу. Что-то белое, пушистое с грозным рычанием, оскалив зубки, метнулось к руке Изгарда.
— Снежок... — простонала Ангелина, с трудом разлепляя разбитые губы.
Шерстка Снежка поднялась дыбом, хвостик был поджат, глаза горели решимостью. Челюсти сомкнулись на руке Изгарда. Отчаянно мотая головой, песик вонзал зубы все глубже и глубже в королевскую плоть.
Изгард выронил доску и завопил от злости.
Ангелина кричала, звала Снежка. На ее теле не осталось ни одного живого места, но ничто больше не имело значения. Только Снежок.
Изгард отступил к столу, задергал рукой. Но Снежок вцепился в него мертвой хваткой — и радостно завилял хвостом в ответ на призыв хозяйки.
Снежок здесь, с тобой.
Изгард выругался. Лицо его стало красным как рак. Он отвел назад окровавленную руку и с размаху опустил ее на стол Эдериуса.
— Нет, — пробормотала Ангелина.
Тельце Снежка шлепнулось о деревянную столешницу, хрустнули крошечные косточки, песик жалобно взвизгнул, разжал челюсти и свалился на пол. Прошло несколько секунд. Снежок так и не поднялся. Голова его стала до странности плоской, а из правого ушка выступила какая-то жидкость.
Рядом с никчемной собачонкой неподвижно лежал Эдериус.
— Снежок? — прошептала Ангелина. — Эдериус?
Никто ей не ответил.
Изгард прижал к груди прокушенную руку, машинально вытер ее носовым платком писца. Взор его был прикован к Короне с шипами. Она как-то уменьшилась и казалась почти невесомой. Изгард схватил свое сокровище и, не глядя на Ангелину, выбежал из палатки.
Ангелина уронила голову на пол. Она хотела закрыть глаза, но слезы лились и из-под сомкнутых век.
— Снежок! — позвала она, просто чтобы чем-то заполнить гробовую тишину. — Снежок!
Ангелина знала, что ответа не будет, но не могла не надеяться. Она сжимала живот обеими руками и ждала, ждала... Но Снежок не двигался. Что же это? Такой глупенький, такой непослушный, такой отчаянный, такой никудышный песик. И она так любила его. Он разорвал ей сердце.
Ангелина заставила себя подняться на ноги и подойти к столу. Болело все тело — спина, руки, ноги, сломанные кости, — она даже не могла определить, что сильнее. Сначала она склонилась над Эдериусом, прижала ладонь ко рту старика — проверить, дышит ли он. Но он не дышал. Тогда Ангелина закрыла ему глаза, сложила руки на груди и попросила простить ее за все. Лицо узорщика было удивительно красивым и молодым — таким Ангелина ни разу его не видела. Она хотела поцеловать старика в щеку, но губы ее были разбиты и кровоточили. Нет, не стоит пачкать его. Эдериус всегда был таким аккуратным.
Ангелина выпрямилась, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться хоть немного, и повернулась к Снежку.
Никчемный песик выглядел спящим. Ангелина взяла его на руки и прижала к груди. Он больше не был Снежком, скорее просто маленькой подушечкой, набитой костями. Но тельце еще не остыло, а розово-черные десна по-прежнему были влажными. Что-то зеленое застряло между зубами. Кузнечик? Нет, поправила себя Ангелина, всего лишь сухой лист.
Нежно улыбаясь, Ангелина опустила Снежка на пол и обхватила руками свой живот. Она думала, что без верного песика в жизни ее образуется зияющая пустота. Но она ошибалась, Снежок не умер, он с ней, он всегда будет рядом.
Она закусила разбитую губу и, стараясь быть сильной, как учил ее отец, направилась к выходу из палатки.
36
Засохшая кровь зловонной коркой покрывала тело Райвиса. Левый глаз заплыл. Водяная мозоль на натертой рукояткой меча руке прорвалась, и жидкий гной вытекал из раны.
Они с Кэмроном стояли на крыше башни, выше было только синее предрассветное небо. У их ног издыхало чудовище с разрубленной напополам головой. Кэмрон окунул носок сапога в кровь монстра и провел по каменным плитам черту, как бы отмечая их с Райвисом территорию. Это вполне могла бы быть его, Райниса, кровь. Зажатый в угол, безоружный, задыхающийся, он уже видел собственное отражение в занесенном над ним металлическом клинке. И тут подоспел Кэмрон — он задержался на лестнице, чтобы собрать оружие убитых, — и опустил свой топор на череп чудовища.
Райвис взглянул на своего спасителя. Распухшее лицо Кэмрона было исцарапано когтями, покрыто синяками, ссадинами и кровоподтеками. Он перехватил взгляд Райвиса и укоризненно показал на свой испачканный кровью сапог:
— Опять ворон считаешь, Бурано.
Райвис усмехнулся, хотя не мог позволить себе такую роскошь: две только-только затянувшиеся раны на лице тут же открылись снова. Но ради Кэмрона Торнского он готов был потерпеть. Кэмрон стоил этого.
Ветер свистел в ушах, далеко внизу шумело море, и еще один — третий — звук доносился до них. Звук тяжелых шагов по зубчатой стене крепости. Чудовища приближались к башне.
Кэмрон подошел и встал рядом с Райвисом. Оба подняли топоры. Райвис не знал, сколько еще посланцев Изгарда осталось в живых, — после первой дюжины он перестал считать убитых. Не знал, как вооружены враги, ранены они или полны сил. Но чувствовал он себя прекрасно. Ведь в подземелье этой же крепости находилась женщина, за которую стоило сражаться, а бок о бок с ним — мужчина, вместе с которым не страшно было и умереть.
У него было все, что нужно для счастья.
Возможно, Мэлрей был прав. Он — прирожденный боец, солдат, и ничего больше. И, в конце концов, не так уж это плохо.
Не исключено, что, когда все кончится, он пошлет Мэлрею письмо и предложит заключить перемирие.
Чудовища Изгарда вышибли калитку, ведущую со стены на крышу башни. Вместе с ними туда, казалось, пришла сама ночь. Даже свежий морской ветер не мог ничего поделать с их вонью — вонью разлагающихся трупов.
Райвис и Кэмрон, не сговариваясь, дождались, пока чудовища переступят кровавую черту, а потом шагнули им навстречу.
* * *
Тесса размазала последнюю капельку крови по последней, четвертой части узора. Она зажмурилась и напряженно ждала, когда пещера содрогнется в последний раз, когда Корона с шипами вырвется на свободу.
Ничего не изменилось. Только один камешек свалился на пол.
Тесса почесала в затылке, недоуменно пожала плечами:
— Не понимаю. Все четыре цепи разорваны. В письме Илфейлена сказано, что я должна побывать в четырех местах. И я там была. Но Корона с шипами все еще здесь. Я чувствую ее присутствие.
Эмит задумчиво почмокал губами.
— Может быть, вы где-то допустили ошибку, мисс? Или сила покинула вас?
Но Тесса чувствовала эту силу, ею был напоен сам воздух пещеры. Она не знала, где сейчас Райвис и Кэмрон, но то, что они испытывали, было столь сильным и значительным, что исходящая от них энергия охраняла ее от всех опасностей и неожиданностей, как предохраняет теплая шуба от зимней стужи. Появился и новый источник силы. Другой человек — далеко и одновременно совсем близко от нее — сражался, менялся сам и изменял окружающий его мир.
Но что с того? Она сделала свое дело. Оковы Короны рухнули. И ничего не произошло.
Обожженные ладони точно кололи дюжины раскаленных иголок. Усталая, раздосадованная, Тесса начала сдирать с пальца кольцо. Но руки дрожали и плохо слушались ее. Она накололась на один из золотых шипов. Снова выступила кровь. Кольцо не отпускало ее.
— Мисс, отдохните хоть пять минут. Позвольте мне перевязать ваши ожоги.
Но последних слов Эмита Тесса уже не слышала.
Пять минут.
Пять.
Эхом отдавались у нее в ушах слова Аввакуса: В числе пять заключена особая сила. Древняя сила, — древние вещи вбирают и используют ее.
Тесса точно впервые как следует расслышала их. Пульс ее участился. Она жадно всматривалась в копию Илфейлена. Старый каллиграф верил, что создал четыре цепи, четыре преграды, не позволяющие Венцу с шипами покинуть землю. Что, если весь узор целиком представляет собой пятую преграду, а Илфейлен не знал об этом?
Тесса закрыла глаза и сосчитала до пяти. Выбора нет. Она должна продолжать.
— Эмит, мне нужна еще краска и чистая кисточка. — Язык еле ворочался во рту, она мямлила и растягивала слова. Она была измотана до предела и не могла вспомнить, когда последний раз спала. — Я нарисую еще один узел. В самом центре.
— Вы уверены, что это безопасно, мисс?
— Тот, кто мог помешать мне, умер.
Глаза Эмита стали круглыми от ужаса.
— Я приготовлю краски.
Тесса ждала. Она чувствовала, как движения ее становятся медленнее, а тело тяжелее. Сила наполняла ее. Как магнит притягивает к себе металлические предметы, так кольцо притягивало к Тессе силу, готовило ее к тому, что надлежит совершить. Кольцо и корона — парные эфемеры, говорил Аввакус. Корона — сестра твоего кольца. Через кольцо ты можешь освободить ее.
Шипы впивались в ее плоть, кровь лилась по пальцам. Тесса знала, что старый монах сказал правду. Знал это и писец Изгарда.
— Вот, мисс. — Эмит подал ей две раковины, наполненные черной и золотой красками. — Я специально сделал такие жидкие, чтобы легче было работать.
Тесса взяла у него ракушки. Глядя на Эмита, трудно было поверить, что всего два часа назад он убил кровожадное чудовище. Он успел стереть кровь с лица, стряхнуть пыль с волос, почистить ногти, а заодно где зашить, где заколоть булавками, а где заклеить разодранную в клочья тунику. Перед ней был прежний собранный и аккуратный помощник писцов. Правда, рука, передавшая Тессе раковину с краской, немного дрожала.
Кожа на ее собственных руках обуглилась, а в желудке точно огромные булыжники ворочались. Согнувшись над пергаментом, Тесса попыталась нащупать, вызвать в уме образ Короны с шипами. И он немедленно явился к ней — ослепительный, как солнце. Кисть неповоротливой гирей повисла в руке, но, несмотря на страх и боль от ожогов, Тесса не выпустила ее.
Как только первая капля краски упала на пергамент, пол пещеры содрогнулся. Порыв холодного воздуха поднял тучи пыли. Ярче вспыхнуло пламя свечей, громче стал шум моря. Он напоминал теперь биение огромного сердца.
Черпая силу из многих источников, то и дело сверяясь с копией Илфейлена, Тесса рисовала. Число пять действительно было необыкновенным, магическим числом. Каждый штрих, каждый мазок доказывал это.
* * *
Марсель Вейлингский всегда спал очень крепко и спокойно. Когда содрогнулся весь Бей'Зелл, зашатались стены его дома и покачнулась кровать, он заснул еще крепче. Ему снилось, что он лежит в гигантском кошельке, а кошелек висит на поясе богача. На лестнице прелестная, но бестолковая горничная Марселя забыла погасить один из фонарей под великолепным стеклянным абажуром. Фонарь упал на пол и разбился. Но шум не разбудил Марселя. Не проснулся он и когда языки пламени подобрались к его письменному столу и слизнули с него карту, на которой банкир отмечал передвижения противника — чтобы убедить лучших своих клиентов, что их вложениям ничего не угрожает. А потом вспыхнули стенные панели и портьеры, весь нижний этаж заполнился дымом. Но Марсель спал, как дитя в колыбельке. В кошельке богача было так тепло и уютно.
Зашевелился он, лишь когда дым заполз под дверь спальни и загорелся потолок. Но тогда было уже слишком поздно.
* * *
Черные тучи затянули тронутое первыми солнечными лучами небо — и снова настала ночь. От подземных толчков рушились только что поставленные палатки и загоны для лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Ангелина вся съежилась, у нее перехватило дыхание, сердце, казалось, остановилось. Она слышала, как за спиной у нее у входа повизгивает Снежок.
Бежим! Скорее!
Ангелина повернулась — но в ту же секунду что-то схватило, завертело ее. Из глаз посыпались искры, затрещали ребра. Она попыталась вырваться, но какая-то темная тень мелькнула перед ней — кулак Изгарда зажал ей рот. У Ангелины лязгнули зубы, из рассеченной нижней губы полилась кровь. Комната начала вращаться все быстрей и быстрей. Ангелина уже не знала, где верх, где низ. Она повалилась на бок, инстинктивно прикрывая руками живот.
Пожалуйста, молилась она, пожалуйста, пусть с ребеночком моим ничего не случится.
Кашель Эдериуса стал слабее, тише и каким-то более влажным. Ангелина с трудом перевернулась на живот и рискнула поднять почти ослепшие от слез и боли глаза. Тело старика медленно сползало на пол.
Где-то далеко, у выхода из палатки, подвывал Снежок.
Бежим же! Бежим!
— Я проучу тебя. Будешь знать, как поднимать руку на своего мужа.
Ангелина не успела даже понять, что он говорит. Первый удар пришелся ей по затылку. Краем глаза она заметила, что Изгард вновь поднял над головой окровавленную доску — сиденье от разломанного им стула. Смотреть на это орудие убийства было все же не так страшно, как на почерневшее от ярости лицо мужа. Да, он не остановится, пока не убьет ее.
Доска снова и снова опускалась на ее плечи, руки, ребра. Платье промокло от крови. А потом Изгард повернул доску ребром и замахнулся так, чтобы ударить ее по животу. Ангелина замерла. Она пыталась молиться, но слова не шли с языка. Свет померк в ее глазах.
Крошечные лапки с крошечными коготками застучали по полу. Что-то белое, пушистое с грозным рычанием, оскалив зубки, метнулось к руке Изгарда.
— Снежок... — простонала Ангелина, с трудом разлепляя разбитые губы.
Шерстка Снежка поднялась дыбом, хвостик был поджат, глаза горели решимостью. Челюсти сомкнулись на руке Изгарда. Отчаянно мотая головой, песик вонзал зубы все глубже и глубже в королевскую плоть.
Изгард выронил доску и завопил от злости.
Ангелина кричала, звала Снежка. На ее теле не осталось ни одного живого места, но ничто больше не имело значения. Только Снежок.
Изгард отступил к столу, задергал рукой. Но Снежок вцепился в него мертвой хваткой — и радостно завилял хвостом в ответ на призыв хозяйки.
Снежок здесь, с тобой.
Изгард выругался. Лицо его стало красным как рак. Он отвел назад окровавленную руку и с размаху опустил ее на стол Эдериуса.
— Нет, — пробормотала Ангелина.
Тельце Снежка шлепнулось о деревянную столешницу, хрустнули крошечные косточки, песик жалобно взвизгнул, разжал челюсти и свалился на пол. Прошло несколько секунд. Снежок так и не поднялся. Голова его стала до странности плоской, а из правого ушка выступила какая-то жидкость.
Рядом с никчемной собачонкой неподвижно лежал Эдериус.
— Снежок? — прошептала Ангелина. — Эдериус?
Никто ей не ответил.
Изгард прижал к груди прокушенную руку, машинально вытер ее носовым платком писца. Взор его был прикован к Короне с шипами. Она как-то уменьшилась и казалась почти невесомой. Изгард схватил свое сокровище и, не глядя на Ангелину, выбежал из палатки.
Ангелина уронила голову на пол. Она хотела закрыть глаза, но слезы лились и из-под сомкнутых век.
— Снежок! — позвала она, просто чтобы чем-то заполнить гробовую тишину. — Снежок!
Ангелина знала, что ответа не будет, но не могла не надеяться. Она сжимала живот обеими руками и ждала, ждала... Но Снежок не двигался. Что же это? Такой глупенький, такой непослушный, такой отчаянный, такой никудышный песик. И она так любила его. Он разорвал ей сердце.
Ангелина заставила себя подняться на ноги и подойти к столу. Болело все тело — спина, руки, ноги, сломанные кости, — она даже не могла определить, что сильнее. Сначала она склонилась над Эдериусом, прижала ладонь ко рту старика — проверить, дышит ли он. Но он не дышал. Тогда Ангелина закрыла ему глаза, сложила руки на груди и попросила простить ее за все. Лицо узорщика было удивительно красивым и молодым — таким Ангелина ни разу его не видела. Она хотела поцеловать старика в щеку, но губы ее были разбиты и кровоточили. Нет, не стоит пачкать его. Эдериус всегда был таким аккуратным.
Ангелина выпрямилась, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться хоть немного, и повернулась к Снежку.
Никчемный песик выглядел спящим. Ангелина взяла его на руки и прижала к груди. Он больше не был Снежком, скорее просто маленькой подушечкой, набитой костями. Но тельце еще не остыло, а розово-черные десна по-прежнему были влажными. Что-то зеленое застряло между зубами. Кузнечик? Нет, поправила себя Ангелина, всего лишь сухой лист.
Нежно улыбаясь, Ангелина опустила Снежка на пол и обхватила руками свой живот. Она думала, что без верного песика в жизни ее образуется зияющая пустота. Но она ошибалась, Снежок не умер, он с ней, он всегда будет рядом.
Она закусила разбитую губу и, стараясь быть сильной, как учил ее отец, направилась к выходу из палатки.
36
Засохшая кровь зловонной коркой покрывала тело Райвиса. Левый глаз заплыл. Водяная мозоль на натертой рукояткой меча руке прорвалась, и жидкий гной вытекал из раны.
Они с Кэмроном стояли на крыше башни, выше было только синее предрассветное небо. У их ног издыхало чудовище с разрубленной напополам головой. Кэмрон окунул носок сапога в кровь монстра и провел по каменным плитам черту, как бы отмечая их с Райвисом территорию. Это вполне могла бы быть его, Райниса, кровь. Зажатый в угол, безоружный, задыхающийся, он уже видел собственное отражение в занесенном над ним металлическом клинке. И тут подоспел Кэмрон — он задержался на лестнице, чтобы собрать оружие убитых, — и опустил свой топор на череп чудовища.
Райвис взглянул на своего спасителя. Распухшее лицо Кэмрона было исцарапано когтями, покрыто синяками, ссадинами и кровоподтеками. Он перехватил взгляд Райвиса и укоризненно показал на свой испачканный кровью сапог:
— Опять ворон считаешь, Бурано.
Райвис усмехнулся, хотя не мог позволить себе такую роскошь: две только-только затянувшиеся раны на лице тут же открылись снова. Но ради Кэмрона Торнского он готов был потерпеть. Кэмрон стоил этого.
Ветер свистел в ушах, далеко внизу шумело море, и еще один — третий — звук доносился до них. Звук тяжелых шагов по зубчатой стене крепости. Чудовища приближались к башне.
Кэмрон подошел и встал рядом с Райвисом. Оба подняли топоры. Райвис не знал, сколько еще посланцев Изгарда осталось в живых, — после первой дюжины он перестал считать убитых. Не знал, как вооружены враги, ранены они или полны сил. Но чувствовал он себя прекрасно. Ведь в подземелье этой же крепости находилась женщина, за которую стоило сражаться, а бок о бок с ним — мужчина, вместе с которым не страшно было и умереть.
У него было все, что нужно для счастья.
Возможно, Мэлрей был прав. Он — прирожденный боец, солдат, и ничего больше. И, в конце концов, не так уж это плохо.
Не исключено, что, когда все кончится, он пошлет Мэлрею письмо и предложит заключить перемирие.
Чудовища Изгарда вышибли калитку, ведущую со стены на крышу башни. Вместе с ними туда, казалось, пришла сама ночь. Даже свежий морской ветер не мог ничего поделать с их вонью — вонью разлагающихся трупов.
Райвис и Кэмрон, не сговариваясь, дождались, пока чудовища переступят кровавую черту, а потом шагнули им навстречу.
* * *
Тесса размазала последнюю капельку крови по последней, четвертой части узора. Она зажмурилась и напряженно ждала, когда пещера содрогнется в последний раз, когда Корона с шипами вырвется на свободу.
Ничего не изменилось. Только один камешек свалился на пол.
Тесса почесала в затылке, недоуменно пожала плечами:
— Не понимаю. Все четыре цепи разорваны. В письме Илфейлена сказано, что я должна побывать в четырех местах. И я там была. Но Корона с шипами все еще здесь. Я чувствую ее присутствие.
Эмит задумчиво почмокал губами.
— Может быть, вы где-то допустили ошибку, мисс? Или сила покинула вас?
Но Тесса чувствовала эту силу, ею был напоен сам воздух пещеры. Она не знала, где сейчас Райвис и Кэмрон, но то, что они испытывали, было столь сильным и значительным, что исходящая от них энергия охраняла ее от всех опасностей и неожиданностей, как предохраняет теплая шуба от зимней стужи. Появился и новый источник силы. Другой человек — далеко и одновременно совсем близко от нее — сражался, менялся сам и изменял окружающий его мир.
Но что с того? Она сделала свое дело. Оковы Короны рухнули. И ничего не произошло.
Обожженные ладони точно кололи дюжины раскаленных иголок. Усталая, раздосадованная, Тесса начала сдирать с пальца кольцо. Но руки дрожали и плохо слушались ее. Она накололась на один из золотых шипов. Снова выступила кровь. Кольцо не отпускало ее.
— Мисс, отдохните хоть пять минут. Позвольте мне перевязать ваши ожоги.
Но последних слов Эмита Тесса уже не слышала.
Пять минут.
Пять.
Эхом отдавались у нее в ушах слова Аввакуса: В числе пять заключена особая сила. Древняя сила, — древние вещи вбирают и используют ее.
Тесса точно впервые как следует расслышала их. Пульс ее участился. Она жадно всматривалась в копию Илфейлена. Старый каллиграф верил, что создал четыре цепи, четыре преграды, не позволяющие Венцу с шипами покинуть землю. Что, если весь узор целиком представляет собой пятую преграду, а Илфейлен не знал об этом?
Тесса закрыла глаза и сосчитала до пяти. Выбора нет. Она должна продолжать.
— Эмит, мне нужна еще краска и чистая кисточка. — Язык еле ворочался во рту, она мямлила и растягивала слова. Она была измотана до предела и не могла вспомнить, когда последний раз спала. — Я нарисую еще один узел. В самом центре.
— Вы уверены, что это безопасно, мисс?
— Тот, кто мог помешать мне, умер.
Глаза Эмита стали круглыми от ужаса.
— Я приготовлю краски.
Тесса ждала. Она чувствовала, как движения ее становятся медленнее, а тело тяжелее. Сила наполняла ее. Как магнит притягивает к себе металлические предметы, так кольцо притягивало к Тессе силу, готовило ее к тому, что надлежит совершить. Кольцо и корона — парные эфемеры, говорил Аввакус. Корона — сестра твоего кольца. Через кольцо ты можешь освободить ее.
Шипы впивались в ее плоть, кровь лилась по пальцам. Тесса знала, что старый монах сказал правду. Знал это и писец Изгарда.
— Вот, мисс. — Эмит подал ей две раковины, наполненные черной и золотой красками. — Я специально сделал такие жидкие, чтобы легче было работать.
Тесса взяла у него ракушки. Глядя на Эмита, трудно было поверить, что всего два часа назад он убил кровожадное чудовище. Он успел стереть кровь с лица, стряхнуть пыль с волос, почистить ногти, а заодно где зашить, где заколоть булавками, а где заклеить разодранную в клочья тунику. Перед ней был прежний собранный и аккуратный помощник писцов. Правда, рука, передавшая Тессе раковину с краской, немного дрожала.
Кожа на ее собственных руках обуглилась, а в желудке точно огромные булыжники ворочались. Согнувшись над пергаментом, Тесса попыталась нащупать, вызвать в уме образ Короны с шипами. И он немедленно явился к ней — ослепительный, как солнце. Кисть неповоротливой гирей повисла в руке, но, несмотря на страх и боль от ожогов, Тесса не выпустила ее.
Как только первая капля краски упала на пергамент, пол пещеры содрогнулся. Порыв холодного воздуха поднял тучи пыли. Ярче вспыхнуло пламя свечей, громче стал шум моря. Он напоминал теперь биение огромного сердца.
Черпая силу из многих источников, то и дело сверяясь с копией Илфейлена, Тесса рисовала. Число пять действительно было необыкновенным, магическим числом. Каждый штрих, каждый мазок доказывал это.
* * *
Марсель Вейлингский всегда спал очень крепко и спокойно. Когда содрогнулся весь Бей'Зелл, зашатались стены его дома и покачнулась кровать, он заснул еще крепче. Ему снилось, что он лежит в гигантском кошельке, а кошелек висит на поясе богача. На лестнице прелестная, но бестолковая горничная Марселя забыла погасить один из фонарей под великолепным стеклянным абажуром. Фонарь упал на пол и разбился. Но шум не разбудил Марселя. Не проснулся он и когда языки пламени подобрались к его письменному столу и слизнули с него карту, на которой банкир отмечал передвижения противника — чтобы убедить лучших своих клиентов, что их вложениям ничего не угрожает. А потом вспыхнули стенные панели и портьеры, весь нижний этаж заполнился дымом. Но Марсель спал, как дитя в колыбельке. В кошельке богача было так тепло и уютно.
Зашевелился он, лишь когда дым заполз под дверь спальни и загорелся потолок. Но тогда было уже слишком поздно.
* * *
Черные тучи затянули тронутое первыми солнечными лучами небо — и снова настала ночь. От подземных толчков рушились только что поставленные палатки и загоны для лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99