Настоятель попытался было снова поймать руку Тессы, но вскоре сдался и позволил ей идти самостоятельно.
— Восьмой колокол возвещает конец дня. Гасятся все огни. После последнего удара нельзя есть, повышать голос и покидать свою келью.
Дверь распахнулась перед ними. Кто-то впустил их и сразу же растворился в темноте. Тесса и отец Иссасис оказались в длинном коридоре со множеством дверей. Тесса вздохнула с облегчением: наконец-то она недосягаема для этого проклятого ветра. Она думала, что теперь призрак старой болезни покинет ее. Ничего подобного. Звон в ушах продолжался, он походил на позвякиванье колокольчика, далекое, но тревожное.
Тесса поежилась: в монастыре было холодней, чем на улице. Пол у них под ногами был выложен разноцветной мозаикой из крошечных камешков размером с ноготь на большом пальце. Поблекшие от времени узоры покрывали все вокруг, скрывались в каждом углу, за каждым поворотом, в каждом углублении стены. Тесса узнавала некоторые композиции с рисунков Дэверика.
Пение теперь было отлично слышно. Слов Тесса разобрать не могла, но ей с трудом верилось, что эти звучные мужские голоса воздают кому-то хвалу. На минуту ей захотелось оставить это неприятное место, добежать до ворот, оседлать лошадь и через дамбу вернуться в город. Тетушка Викс, конечно, поворчит немного, что не годится женщине скакать одной в темноте, но потом примет ее с распростертыми объятиями. Но Тесса так устала, что даже мысль о ветре, мокром песке и получасовой езде на еще более усталой кобыле была непереносима. Кроме того, она не до конца поверила отцу настоятелю: ведь Эмит не сомневался, что брат Аввакус жив.
— И давно брат Аввакус покинул вас? — спросила Тесса.
Настоятель ввел ее в просторную комнату с высоким потолком. Помещение разделял на две части длинный обеденный стол. С каждой его стороны выстроилось по ряду стульев. На столе стояли оловянные подсвечники и чаши. Несколько человек в мантиях из такого же небеленого льна убирали объедки, оставшиеся от прошлой трапезы. Тарелки и бокалы складывали в деревянные лохани и уносили прочь через маленькую дверь в противоположной от парадного входа стене.
Пропустив вопрос Тессы мимо ушей, настоятель подошел к одному из посудомоек и шепнул ему что-то — по-видимому, отдал какое-то распоряжение. Во всяком случае, тот поставил свою лохань на стол и побежал к черному ходу.
— Я спросила, давно ли брат Аввакус покинул вас? — громко, с неожиданным для себя самой раздражением повторила Тесса.
— Дитя, ты устала и промокла до нитки. Сядь посиди, пока брат Ллатро принесет тебе из кухни хлеба и горячего супа. — Настоятель пододвинул ей стул. — Сядь.
Тесса и сама не прочь была посидеть — у нее все кости ломило, — но она не двигалась с места. Настоятель пожал плечами:
— Ну ладно, дитя. — Он задвинул стул обратно под стол. — Брат Аввакус умер пять дней назад. Нам всем здесь, на Острове Посвященных, он был очень дорог. И я буду благодарен, если ты впредь воздержишься от упоминаний о нем. — Настоятель говорил сухо и неприязненно. — Мне больно, когда это имя произносят столь равнодушным тоном.
Тесса вспыхнула и потупилась. Если настоятель сказал правду, слова его не противоречат уверенности Эмита, что брат Аввакус жив. Он умер уже после ее отъезда из Бей'Зелла, когда они с Райвисом плыли на корабле.
— Брат Ллатро, проводите эту девушку в келью.
Тесса подняла глаза и увидела человека, которому отец Иссасис несколькими минутами раньше отдал какое-то распоряжение. Он успел вернуться с деревянным подносом — на нем были чашка, кувшин, ломоть хлеба и тоненький кусочек сыра — и теперь смущенно переминался с ноги на ногу.
Ллатро подошел к настоятелю и что-то сказал ему, но так тихо, что слов Тесса не разобрала.
— Нет, брат Ллатро, — ответил Иссасис, — ты отнесешь этот поднос в келью нашей гостьи. — Он посмотрел на Тессу, и взгляды их скрестились. — Пусть собственная совесть подскажет ей, соблюдать ли установление Восьмого колокола.
Тесса снова залилась краской. Этот монах обращается с ней как с нашалившим ребенком.
— Сюда, сестра. — Брат Ллатро указал ей на дверь.
— Тебя разбудят с Первым колоколом, — сказал ей вслед настоятель, — и проводят до ворот. К сожалению, женщинам запрещено проводить в монастыре больше одной ночи. — Настоятель улыбнулся одними губами. — Да ниспошлет тебе Господь сладкие сны, дитя.
Тесса не ответила и молча прошла в коридор вслед за братом Ллатро. Силы покинули ее. Зря она притащилась на этот Остров.
Брат Ллатро вел Тессу по лабиринту узких коридоров. И снова повсюду, на каждом шагу она наталкивалась на узоры. Они украшали каменную кладку и деревянные панели, арки и двери. Пение прекратилось, тишину нарушал только стук каблуков по каменному полу и шум моря вдалеке. Тесса больше не слышала позвякиванья колокольчиков — его сменило тихое однообразное гудение.
— Пришли, сестра. — Брат Ллатро остановился у двери в самом конце длинного-предлинного коридора. — В этой келье ты проведешь ночь. — Он открыл дверь и вошел внутрь. Тесса последовала за ним. От стоявшей на подносе свечи Ллатро зажег вторую, подождал, пока воск немного подтает, и прилепил ее прямо к полу.
Крошечная келья напоминала морозильную камеру. Сквозь щели в ставнях на единственном окошке тянуло холодом. Буря точно пыталась проникнуть в комнату.
— Бог да хранит твой сон, сестра.
Тесса оглянулась и увидела, как мелькнула в дверях сутана брата Ллатро. Она осталась одна. Поднос теперь стоял на полу рядом со свечой. Тесса сжала голову руками. Она слишком устала, чтобы думать. Все завтра. Завтра она решит, что делать дальше.
Убранство кельи составлял шерстяной коврик, прикрытый одеялом. Тесса повалилась на него, расстегнула плащ и распустила волосы. Пододвинув к себе поднос с едой, она отломила кусочек хлеба. Но во рту так пересохло, что она с трудом проглотила его.
Тесса поднесла к губам чашку с супом — и тут зазвонил колокол.
Восемь ударов — громких, раскатистых. Восьмой колокол.
После последнего удара нельзя есть, повышать голос и покидать свою келью.
Тесса отставила чашку. Не стоит искушать судьбу.
Она улеглась на матрасике и натянула одеяло до подбородка.
Узоры. На потолке тоже выгравированы узоры. Но Тесса была не в состоянии разобрать детали, закрыла глаза и сразу же задремала. Она смутно припоминала слова настоятеля о том, что с Восьмым колоколом гасятся все огни. Значит, теперь горит лишь ее свеча. Тесса хотела было потушить ее, но не успела: провалилась в глубокий сон.
* * *
Рука Изгарда повисла в воздухе у плеча писца. Он представил, как приятно было бы прикоснуться к грубой, забрызганной грязью материи. Эдериус наносил последние штрихи на срисованный с Венца узор. Изгарду безумно хотелось зайти в палатку, сесть рядом и понаблюдать за работой старика, как делал не раз в прежние времена, когда еще не был королем.
С тяжким вздохом Изгард заставил себя опустить брезент и отойти от палатки. Сегодня ночью он не станет отвлекать и расстраивать Эдериуса. Слишком большой риск. Каллиграф и сейчас работает над достаточно важным узором. Но глубокой ночью, перед рассветом, ему предстоит совершить настоящий подвиг.
В лагере стояла неестественная тишина. Солдаты собирались у небольших костров, спали или притворялись спящими. Никто не пел, не точил нож, не наливал себе вина из бочонка. Последние приготовления были закончены, а дружеского общения никому не хотелось. Гэризонская армия ждала боя.
Завтра на рассвете их первая битва. Войско Повелителя Рейза встретится с гэризонской армией к югу от холма, на котором расположен лагерь. Изгард сам выбрал место и время и чувствовал — сердцем, печенкой, костями, — что победа останется за ним.
Этого ему и не хватало — настоящей, кровавой битвы. Одна-единственная битва — и он выиграет войну.
Храбрые, надменные рейзские рыцари найдут свою смерть на поле боя. Гэризонская армия окружит их, сожмет в кольцо и поразит своими мечами, словно шипами Колючей короны. Сандор слишком горд, чтобы продумать пути к отступлению. Гордость не позволит ему предвидеть поражение. Его воспоминания ограничиваются одной лишь победой при горе Крид. Он не знает, на что способны воинственные короли Гэризона. Конечно, ему рассказывали, но он не поверил.
Завтра Сандор получит хороший урок. Он сам, его воины и страна, за которую они сражаются, узнают, как опасно забывать прошлое. Пятьдесят лет назад рейжане дотла сожгли Вейзах. В огне погибло не так уж много гэризонцев, но кровь их вопиет к отмщению. Венец с шипами исчез из виду, образ его изгладился из умов. Полвека продолжалась спячка. Как затаившийся во тьме убийца, Венец ждал своего часа в глубоких подвалах Сирабеюса. Святые сестры не чаяли, как отделаться от него. Они говорили, что Венец лишил их ясности рассудка, отравил их безмятежные некогда сны.
Изгард хотел было пройтись по лагерю, опросить последних вернувшихся из Рейза разведчиков и проверить, все ли идет по плану. Но потом он отказался от этой мысли и направился к своей палатке. Гэризонские солдаты, как и их предводитель, не оставляют приготовления на последнюю минуту.
Капканы расставлены и готовы захлопнуться. Преображенные, сбитые в единое целое магией Короны, гонцы отобраны лично им, Изгардом. Их ровно тысяча. Одна двадцатая гэризонской армии. Гонцы не знают ни страха, ни жалости. На рассвете они покажут, на что способны. Эдериус позаботится об этом.
Звериный вой, высокий и пронзительный, разорвал тишину. Изгард вздрогнул, хотя он уже привык к этим звукам. Значит, пришлось убить еще одного гонца.
Венец с шипами требовал расплаты за свои дары. Не меньше трети гонцов, участвовавших в сражении с Райвисом Буранским и Кэмроном Торнским в Долине Разбитых Камней, уже умерли. Их убили ради благополучия гэризонского войска. Когда высыхали чернила на законченном рисунке, гонцы становились заложниками Венца. Жажда крови не покидала их. Они не были животными, но не были и людьми. Лица напоминали звериные морды. Кости утолщались, когти загибались вниз и впивались в плоть. Врачи долго не понимали, что заставляет гонцов выть от боли. Но Изгард догадался сразу, и вскрытие первой жертвы подтвердило его подозрения: третье ребро в левом боку выпирало из грудной клетки и впивалось в сердце.
Гонцов стали уничтожать при первых же приступах боли. Делали это как можно незаметней, а тела выносили из лагеря с наступлением темноты. Изгард не желал рисковать. Страх мог помешать солдатам выполнить их воинский долг, поэтому командиры получили указания сообщить подчиненным, что причина гибели гонцов — гнусное колдовство рейжан. После этого солдаты стали рваться в бой с еще большим пылом.
Подойдя к своему шатру, Изгард заметил в тусклом свете жировки силуэт жены. Ангелина до сих пор не спала; она гладила свою глупую собачонку и сюсюкала с ней своим тоненьким девчоночьим голоском. Изгард недовольно поджал губы.
— Изгард! — Ангелина подскочила при его появлении; собачонка кубарем скатилась у нее с колен. Она виновато потупилась, краска залила бледные щеки. Взгляд Изгарда упал на тарелку с едой, стоявшую рядом с ней. Ангелина поспешно пояснила: — Это просто объедки, ничего больше. Для Снежка.
Изгард заметил, что она торопливо проглотила кусочек. Глупая девчонка дошла до того, что жрет собачьи объедки. Она становится все хуже и хуже. Изгард жалел, что послал за ней.
— Ступай на свою половину и не забудь прихватить это животное.
Ангелина протянула к нему руки, шагнула вперед:
— Но, Изгард...
— Ступай!
Он не обратил внимания, кто сдался первым — Ангелина или ее пес. Но оба отступили. Никчемная тварь жалась к хозяйкиным ногам. Ангелина нагнулась и погладила дрожащую собачонку. Как только она коснулась нежного пушка за ухом зверюшки, выражение ее глаз изменилось, страх уступил место чему-то иному.
Ангелина снова судорожно сглотнула, хотя на этот раз во рту у нее не было ничего съестного.
— Герта говорит, что нам нужен наследник. Значит, мы с тобой должны... иначе откуда же он возьмется...
Она запнулась и принялась перебирать шерсть собачонки, пытаясь вынуть запутавшуюся в мехе соломинку.
Изгард был не в том настроении, чтобы цацкаться с Ангелиной. Война поглощала все его мысли. Вроде бы все должно идти по плану. Он всю ночь обходил лагерь и знал, что не уснет. Одна решающая победа — и дорога на Бей'Зелл открыта. Конечно, со временем Повелитель соберет остатки своего войска и попробует взять реванш. Но слухи распространяются быстро, всплывут предания о прежних королях Гэризона, ужас проникнет в кровь рейжан, парализует их волю. Каждый рыцарь, который останется в живых после битвы на рассвете, сможет рассказать немало леденящих кровь историй: о переломанных костях, о разорванных на куски телах, о полчищах гонцов, накатывающих черными волнами. «Изгард — воплощение зла, настоящий дьявол, — станут говорить о нем, — а его гонцы не люди, а монстры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99