Думаю, что мне лучше все объяснить. Мой сын Уильям был похищен две недели назад. Пока мотивы этого похищения неизвестны. Но у меня есть основания предполагать, что он был насильно увезен в соответствии с инструкциями, содержавшимися в письме, доставленном с Тибета этим самым Цевонгом. Я не могу сказать вам, почему я пришел к такому выводу. Но уверяю вас, что мои доводы очень серьезны.
Карпентер осторожно опустился в кресло, словно на сиденье лежал какой-то острый предмет. Он выглядел еще более смущенным, чем прежде.
— Где именно находился ваш сын, когда он был... насильно увезен?
— Дома, в Англии.
— И вы утверждаете, что это произошло две недели назад?
— В воскресенье перед Рождеством. Мы как раз выходили из церкви после окончания службы.
По лицу миссионера пробежала гримаса крайнего отвращения.
— И вы рассчитываете, что я поверю в это? — спросил он. Кристофер заметил, что он начал нервно поигрывать лежавшим на столе ножом для разрезания бумаги, сделанным из слоновой кости. — Ни одному человеку не под силу быть две недели назад в Англии, а сегодня беседовать здесь со мной. Вы знаете это так же хорошо, как и я, если, конечно, не полностью утратили рассудок. До свидания, мистер Уайлэм. Вы отняли у меня достаточно времени.
— Сядьте. Пожалуйста, сядьте и выслушайте меня. Если быть точным, я покинул Англию девять дней назад. И ничего нет загадочного в том, что я так быстро добрался сюда. Кое-какие друзья в Англии устроили так, что я летел сюда на биплане. Мир меняется, мистер Карпентер. Пройдет не так много времени, и в Индию будут добираться только самолетами.
— Ваш сын... Тот, который, по вашим словам, был похищен... Где он находится? Тоже в Индии?
Кристофер покачал головой.
— Я не знаю, — ответил он. — Да, я думаю, что он может быть в Индии. Или, что более вероятно, он уже на пути в Тибет.
— Мистер Уайлэм, возможно, вы говорите правду по поводу того, как вы добрались сюда. Современная наука действительно творит чудеса: Господь дал нам средства донести его Евангелие до самых отдаленных уголков земного шара. Но в остальном ваша история мне непонятна. Мне искренне жаль, что вашего сына похитили. Моя жена и я будем молиться, чтобы он вернулся к вам. Но я не вижу, чем еще могу вам помочь. Мне нечего сообщить вам о человеке, скончавшемся здесь. Он не произнес ничего связного, его никто не посещал. А теперь вам придется меня извинить, так как есть неотложные проблемы, которые требуют моего внимания.
Карпентер встал и протянул руку через стол. Кристофер последовал его примеру. На ощупь пальцы миссионера были сухими и хрупкими.
— Я попрошу Дженни проводить вас.
Он достал маленький медный колокольчик и энергично потряс его. Наступила дискомфортная тишина. Кристофер видел, что Карпентер счастлив избавиться от него. Что он скрывает? И кого он боится? Внезапно миссионер нарушил ход его мыслей.
— Мистер Уайлэм, — произнес он, — вы должны извинить меня. Я был резок с вами. В настоящий момент у меня много серьезных проблем. Служение Господу требует от нас многих усилий. У меня нет сомнений в том, что вы испытываете большое беспокойство по поводу вашего сына. Должно быть, вы очень привязаны к нему. Смогу ли я загладить свою вину, пригласив вас поужинать сегодня вечером? Только вы, моя жена и я. Боюсь, что ужин наш прост: это дом милосердия, а не королевский дворец. Но для одного гостя еды хватит. И может быть, небольшое общество, разделяющее ваши страдания, поможет вам снять часть груза с вашей обеспокоенной души.
В другой ситуации Кристофер отклонил бы предложение. Мысль о скромном обеде в благотворительном заведении вместе с одетой в черное миссис Карпентер и ее высушенным мужем не наполняла его радостным предвкушением события. Но сам факт приглашения — и ненужного, и, как решил Кристофер, совершенно нехарактерного для Карпентера — еще раз убедил его в том, что Карпентер чувствует себя почему-то виноватым перед ним.
— Я с удовольствием приму ваше приглашение. Спасибо.
— Прекрасно. Я рад. Мы ужинаем в семь часов. Никаких формальностей. Приходите пораньше, и перед ужином я покажу вам кое-что из того, что мы делаем здесь.
Раздался стук, и в комнату вошла индианка, открывавшая Кристоферу дверь.
— Дженни, — обратился к ней Карпентер, — мистер Уайлэм сейчас уходит. Он ужинает с нами сегодня вечером. Когда вы проводите его до двери, попросите, пожалуйста, миссис Карпентер зайти ко мне в кабинет.
Девушка присела в реверансе, но ничего не сказала. Кристофер и Карпентер еще раз пожали друг другу руки, после чего Кристофер вышел из кабинета вслед за девушкой.
Джон Карпентер остался стоять у стола, оперевшись на него, словно в поисках опоры. Он услышал, как открылась входная дверь, услышал звук шагов Дженни, направлявшейся в комнату его жены. Крыло здания, в котором они жили, было тихим и мягким, устланным коврами и украшенным бархатными портьерами: стены были обклеены темными обоями, комнаты обставлены тяжелой мебелью с ситцевой обивкой. Все звуки были приглушенными, свет превращался в тень, воздух был неестественно плотным.
За ним на низко висящей полке тикали и тикали часы, потерянно и безжалостно. Он закрыл глаза, словно приготовившись к молитве, но губы его оставались плотно сжатыми.
Глава 9
Калимпонг удалялся от него, словно сон. Отступали прочь и все города Индии со шпилями, башнями и колоннами, оставив после себя лишь тонкую охряную пыль, повисшую в воздухе. Кристофер был один и шел по пыльной дороге, ведшей к резиденции цонг-чи, тибетского торгового агента. Над ним, чуть к северу, парили в небе белые горы, напоминая замки изо льда и снега. А над горами проносились рваные стаи облаков, словно дыхание драконов.
Взглянув на горы, он почувствовал, что его охватила тревога, то самое чувство, которое он испытал впервые одиннадцать лет назад, вскоре после свадьбы. На лето он привез Элизабет на север, в район Симла, и как-то раз они дошли до подножия Гималаев. На второй день с севера подул ледяной ветер, раскачивавший деревья в саду. Они вместе стояли на террасе, отхлебывая холодное виски из тяжелых стаканов и следя за тем, как облака меняют направление и исчезают за горами.
— Ты чувствуешь? — спросила Элизабет, и Кристофер инстинктивно понял, что она имела в виду. Вся грубая сила, вся огромная мощь их цивилизации скапливалась вокруг тихих, девственных уголков земли. Кристофер чувствовал это так же, как и тогда, только теперь чувство стало вдвое сильнее. Цивилизация уподобилась осьминогу, ее щупальца достигали самых отдаленных уголков земного шара, сначала поглаживая их, потом сжимая и, наконец, выдавливая жизнь из всего, к чему она прикасалась. Памятники старины, храмы, темные, неизведанные человеком районы — все превращалось в бесконечное поле боя, по которому ползли танки, напоминая черных жуков, и новые люди в новых униформах танцевали мрачные танцы.
Он обнаружил резиденцию цонг-чи в маленькой долине примерно в полутора километрах от города. Это был небольшой дом в тибетском стиле с китайским орнаментом на крыше. У двери, словно часовой, стояло высокое молитвенное колесо, напоминая пришедшему, что для сердца каждого тибетца важнее не торговля, а религия.
Торговый агент, Норбху Дзаса, был дома. Первоначально Кристофер планировал получить рекомендацию от Фрэйзера, но так как того не было в городе, он сам дал себе рекомендацию. Ничего особенного, но такая ему и была нужна. Здесь, в Калимпонге, он должен был играть ту роль, которую выбрал для себя.
Он вручил письменную рекомендацию маленькому мрачному слуге-непальцу и попросил передать ее хозяину. Маленький человек посмотрел на Кристофера так, словно само его появление здесь было дерзостью, а его приход без предварительной договоренности заслуживал чуть ли не смертной казни. Он взял письмо, громко хмыкнул и удалился в неосвещенный коридор.
Кристоферу показалось, что он слышит вдалеке тихий голос: где-то в доме читали молитвы. Голос был меланхоличным, далеким и без конца повторял одну и ту же мантру. Внезапно он услышал шаги, и через мгновение маленький слуга вынырнул из тени. Он молча пригласил Кристофера войти и закрыл за ним тяжелую деревянную дверь.
Комната, в которой оказался Кристофер, была каким-то чудесным образом так же перенесена сюда из Тибета, как и кабинет Карпентера — из Шотландии, хотя этой комнате пришлось проделать куда более короткий путь. Это был совершенно другой мир, аккуратно завернутый, упакованный и появившийся здесь благодаря чуду: и запахи, и цвета, и тени были другими, не местными. Кристофер робко стоял на пороге, словно не решаясь сменить один мир на другой: так стоит у кромки воды обнаженный пловец, так кружит вокруг пламени мотылек, который в следующее мгновение будет бесследно проглочен этим пламенем.
Он умудрился споткнуться о скрытую от чужих взглядов великолепную коллекцию птичьих крыльев и драконьих глаз, каким-то таинственным и в то же время простым способом перемешанных с той самой землей, из которой они вышли. Подобно пчеле, утопающей в меду в сезон пышного цветения, он чувствовал, как тяжелеет от окружавшей его приторности.
Разрисованные колонны поднимались от убранного разноцветными коврами пола к украшенному причудливым оранаментом потолку. На стенах висели плотные занавеси, расшитые красным и желтым шелком, и свободно опускались на пол, и на их складках можно было сидеть, как на диване. Низкие лакированные столики из Китая соседствовали с прекрасной работы позолоченными ларцами, украшенными изображениями злобных драконов и пионов с мягкими лепестками. На стенах в окружении языков огня предавались любви обнаженные боги. На одном конце комнаты стоял алтарь из чистого золота, выложенный драгоценными камнями, на котором были изображены многочисленные боги и святые Тибета. В маленьких золотых подставках стояли благовония, наполняя комнату темным удушливым дымом. Перед алтарем отбрасывали желтый, неземной свет масляные лампы.
Неожиданно Кристофер заметил самого Норбху Дзасу, который, казалось, только что материализовался в комнате, — человека, выдающего себя за бога, подобие человека, изготовленное из шелка, кораллов и драгоценных камней. Его крашеные ярко-черные волосы были уложены в туго заплетенные намасленные пучки, в левом ухе висела длинная серьга из бирюзы и золота. Накинутый на одежду халат тончайшего желтого шелка был искусно расписан драконами и перехвачен малиновым поясом. Он неподвижно застыл в углу комнаты, у алтаря, скрестив на груди руки, скрытые длинными рукавами халата.
На пути к Дзасе Кристофер зашел на базар и отыскал лоток, с которого торговали белыми шелковыми шарфами, использующимися по всему региону в качестве символа уважения на церемонии представления друг другу незнакомых людей. Он достал шарф из тончайших шелковых нитей, легкий, как паутинка, и подошел к агенту. Норбху Дзаса вытянул руки, принял шарф с легким поклоном, положил его на столик, и, засучив чересчур длинные рукава халата, преподнес Кристоферу ответный подарок. Вид у него был такой, словно ему было скучно. Они обменялись сдержанными приветствиями, и маленький агент пригласил его присесть на подушки возле окна.
Мгновение спустя вошел уже знакомый Кристоферу слуга и низко поклонился.
— Принеси нам чаю, — приказал Норбху Дзаса.
Слуга еще раз поклонился, шумно втянул воздух и тут же пробормотал что-то неразборчивое.
Дзаса повернулся к Кристоферу, произнеся фразу на корявом английском:
— Извините, не спросил. Хотите индийский или тибетский чай?
Кристофер попросил тибетского, и агент снова повернулся к слуге.
— Принеси тибетский чай.
— Итак, — произнес Норбху Дзаса, когда слуга вышел, — пьете тибетский чай? Были в Тибете?
Кристофер заколебался, прежде чем ответить. Многие его поездки в Тибет были нелегальными. Тибет за редким исключением был закрыт для иностранцев, и Кристофер на собственном опыте убедился в том, что этот запрет — не пустая формальность.
— Я был в Лхасе в 1904 году, — ответил он. — Вместе с Янгхазбендом.
В 1903 году лорд Керзон, вице-король Индии, был обеспокоен поступавшей к нему информацией о росте русского влияния в тибетской столице. Полный решимости заставить затворников-тибетцев обсудить вопрос о торговых и дипломатических отношениях с Британией, он направил в Кампа Дзонг небольшой отряд во главе с полковником Фрэнсисом Янгхазбендом. Янгхазбенд, которого тибетцы проигнорировали, получил подкрепление — тысячу солдат, тысячу четыреста пятьдесят кули, семь тысяч мулов, три тысячи четыреста пятьдесят одного яка и шесть несчастных верблюдов — и со всеми силами двинулся к долине Чумби.
Поход этот все еще был свеж в памяти Кристофера: леденящий холод, жалкое состояние пехоты, не привыкшей к ветрам и высокогорью; руки, прилипающие на морозе к ружейному металлу; кожа срывалась с губ примерзавшими ложками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Карпентер осторожно опустился в кресло, словно на сиденье лежал какой-то острый предмет. Он выглядел еще более смущенным, чем прежде.
— Где именно находился ваш сын, когда он был... насильно увезен?
— Дома, в Англии.
— И вы утверждаете, что это произошло две недели назад?
— В воскресенье перед Рождеством. Мы как раз выходили из церкви после окончания службы.
По лицу миссионера пробежала гримаса крайнего отвращения.
— И вы рассчитываете, что я поверю в это? — спросил он. Кристофер заметил, что он начал нервно поигрывать лежавшим на столе ножом для разрезания бумаги, сделанным из слоновой кости. — Ни одному человеку не под силу быть две недели назад в Англии, а сегодня беседовать здесь со мной. Вы знаете это так же хорошо, как и я, если, конечно, не полностью утратили рассудок. До свидания, мистер Уайлэм. Вы отняли у меня достаточно времени.
— Сядьте. Пожалуйста, сядьте и выслушайте меня. Если быть точным, я покинул Англию девять дней назад. И ничего нет загадочного в том, что я так быстро добрался сюда. Кое-какие друзья в Англии устроили так, что я летел сюда на биплане. Мир меняется, мистер Карпентер. Пройдет не так много времени, и в Индию будут добираться только самолетами.
— Ваш сын... Тот, который, по вашим словам, был похищен... Где он находится? Тоже в Индии?
Кристофер покачал головой.
— Я не знаю, — ответил он. — Да, я думаю, что он может быть в Индии. Или, что более вероятно, он уже на пути в Тибет.
— Мистер Уайлэм, возможно, вы говорите правду по поводу того, как вы добрались сюда. Современная наука действительно творит чудеса: Господь дал нам средства донести его Евангелие до самых отдаленных уголков земного шара. Но в остальном ваша история мне непонятна. Мне искренне жаль, что вашего сына похитили. Моя жена и я будем молиться, чтобы он вернулся к вам. Но я не вижу, чем еще могу вам помочь. Мне нечего сообщить вам о человеке, скончавшемся здесь. Он не произнес ничего связного, его никто не посещал. А теперь вам придется меня извинить, так как есть неотложные проблемы, которые требуют моего внимания.
Карпентер встал и протянул руку через стол. Кристофер последовал его примеру. На ощупь пальцы миссионера были сухими и хрупкими.
— Я попрошу Дженни проводить вас.
Он достал маленький медный колокольчик и энергично потряс его. Наступила дискомфортная тишина. Кристофер видел, что Карпентер счастлив избавиться от него. Что он скрывает? И кого он боится? Внезапно миссионер нарушил ход его мыслей.
— Мистер Уайлэм, — произнес он, — вы должны извинить меня. Я был резок с вами. В настоящий момент у меня много серьезных проблем. Служение Господу требует от нас многих усилий. У меня нет сомнений в том, что вы испытываете большое беспокойство по поводу вашего сына. Должно быть, вы очень привязаны к нему. Смогу ли я загладить свою вину, пригласив вас поужинать сегодня вечером? Только вы, моя жена и я. Боюсь, что ужин наш прост: это дом милосердия, а не королевский дворец. Но для одного гостя еды хватит. И может быть, небольшое общество, разделяющее ваши страдания, поможет вам снять часть груза с вашей обеспокоенной души.
В другой ситуации Кристофер отклонил бы предложение. Мысль о скромном обеде в благотворительном заведении вместе с одетой в черное миссис Карпентер и ее высушенным мужем не наполняла его радостным предвкушением события. Но сам факт приглашения — и ненужного, и, как решил Кристофер, совершенно нехарактерного для Карпентера — еще раз убедил его в том, что Карпентер чувствует себя почему-то виноватым перед ним.
— Я с удовольствием приму ваше приглашение. Спасибо.
— Прекрасно. Я рад. Мы ужинаем в семь часов. Никаких формальностей. Приходите пораньше, и перед ужином я покажу вам кое-что из того, что мы делаем здесь.
Раздался стук, и в комнату вошла индианка, открывавшая Кристоферу дверь.
— Дженни, — обратился к ней Карпентер, — мистер Уайлэм сейчас уходит. Он ужинает с нами сегодня вечером. Когда вы проводите его до двери, попросите, пожалуйста, миссис Карпентер зайти ко мне в кабинет.
Девушка присела в реверансе, но ничего не сказала. Кристофер и Карпентер еще раз пожали друг другу руки, после чего Кристофер вышел из кабинета вслед за девушкой.
Джон Карпентер остался стоять у стола, оперевшись на него, словно в поисках опоры. Он услышал, как открылась входная дверь, услышал звук шагов Дженни, направлявшейся в комнату его жены. Крыло здания, в котором они жили, было тихим и мягким, устланным коврами и украшенным бархатными портьерами: стены были обклеены темными обоями, комнаты обставлены тяжелой мебелью с ситцевой обивкой. Все звуки были приглушенными, свет превращался в тень, воздух был неестественно плотным.
За ним на низко висящей полке тикали и тикали часы, потерянно и безжалостно. Он закрыл глаза, словно приготовившись к молитве, но губы его оставались плотно сжатыми.
Глава 9
Калимпонг удалялся от него, словно сон. Отступали прочь и все города Индии со шпилями, башнями и колоннами, оставив после себя лишь тонкую охряную пыль, повисшую в воздухе. Кристофер был один и шел по пыльной дороге, ведшей к резиденции цонг-чи, тибетского торгового агента. Над ним, чуть к северу, парили в небе белые горы, напоминая замки изо льда и снега. А над горами проносились рваные стаи облаков, словно дыхание драконов.
Взглянув на горы, он почувствовал, что его охватила тревога, то самое чувство, которое он испытал впервые одиннадцать лет назад, вскоре после свадьбы. На лето он привез Элизабет на север, в район Симла, и как-то раз они дошли до подножия Гималаев. На второй день с севера подул ледяной ветер, раскачивавший деревья в саду. Они вместе стояли на террасе, отхлебывая холодное виски из тяжелых стаканов и следя за тем, как облака меняют направление и исчезают за горами.
— Ты чувствуешь? — спросила Элизабет, и Кристофер инстинктивно понял, что она имела в виду. Вся грубая сила, вся огромная мощь их цивилизации скапливалась вокруг тихих, девственных уголков земли. Кристофер чувствовал это так же, как и тогда, только теперь чувство стало вдвое сильнее. Цивилизация уподобилась осьминогу, ее щупальца достигали самых отдаленных уголков земного шара, сначала поглаживая их, потом сжимая и, наконец, выдавливая жизнь из всего, к чему она прикасалась. Памятники старины, храмы, темные, неизведанные человеком районы — все превращалось в бесконечное поле боя, по которому ползли танки, напоминая черных жуков, и новые люди в новых униформах танцевали мрачные танцы.
Он обнаружил резиденцию цонг-чи в маленькой долине примерно в полутора километрах от города. Это был небольшой дом в тибетском стиле с китайским орнаментом на крыше. У двери, словно часовой, стояло высокое молитвенное колесо, напоминая пришедшему, что для сердца каждого тибетца важнее не торговля, а религия.
Торговый агент, Норбху Дзаса, был дома. Первоначально Кристофер планировал получить рекомендацию от Фрэйзера, но так как того не было в городе, он сам дал себе рекомендацию. Ничего особенного, но такая ему и была нужна. Здесь, в Калимпонге, он должен был играть ту роль, которую выбрал для себя.
Он вручил письменную рекомендацию маленькому мрачному слуге-непальцу и попросил передать ее хозяину. Маленький человек посмотрел на Кристофера так, словно само его появление здесь было дерзостью, а его приход без предварительной договоренности заслуживал чуть ли не смертной казни. Он взял письмо, громко хмыкнул и удалился в неосвещенный коридор.
Кристоферу показалось, что он слышит вдалеке тихий голос: где-то в доме читали молитвы. Голос был меланхоличным, далеким и без конца повторял одну и ту же мантру. Внезапно он услышал шаги, и через мгновение маленький слуга вынырнул из тени. Он молча пригласил Кристофера войти и закрыл за ним тяжелую деревянную дверь.
Комната, в которой оказался Кристофер, была каким-то чудесным образом так же перенесена сюда из Тибета, как и кабинет Карпентера — из Шотландии, хотя этой комнате пришлось проделать куда более короткий путь. Это был совершенно другой мир, аккуратно завернутый, упакованный и появившийся здесь благодаря чуду: и запахи, и цвета, и тени были другими, не местными. Кристофер робко стоял на пороге, словно не решаясь сменить один мир на другой: так стоит у кромки воды обнаженный пловец, так кружит вокруг пламени мотылек, который в следующее мгновение будет бесследно проглочен этим пламенем.
Он умудрился споткнуться о скрытую от чужих взглядов великолепную коллекцию птичьих крыльев и драконьих глаз, каким-то таинственным и в то же время простым способом перемешанных с той самой землей, из которой они вышли. Подобно пчеле, утопающей в меду в сезон пышного цветения, он чувствовал, как тяжелеет от окружавшей его приторности.
Разрисованные колонны поднимались от убранного разноцветными коврами пола к украшенному причудливым оранаментом потолку. На стенах висели плотные занавеси, расшитые красным и желтым шелком, и свободно опускались на пол, и на их складках можно было сидеть, как на диване. Низкие лакированные столики из Китая соседствовали с прекрасной работы позолоченными ларцами, украшенными изображениями злобных драконов и пионов с мягкими лепестками. На стенах в окружении языков огня предавались любви обнаженные боги. На одном конце комнаты стоял алтарь из чистого золота, выложенный драгоценными камнями, на котором были изображены многочисленные боги и святые Тибета. В маленьких золотых подставках стояли благовония, наполняя комнату темным удушливым дымом. Перед алтарем отбрасывали желтый, неземной свет масляные лампы.
Неожиданно Кристофер заметил самого Норбху Дзасу, который, казалось, только что материализовался в комнате, — человека, выдающего себя за бога, подобие человека, изготовленное из шелка, кораллов и драгоценных камней. Его крашеные ярко-черные волосы были уложены в туго заплетенные намасленные пучки, в левом ухе висела длинная серьга из бирюзы и золота. Накинутый на одежду халат тончайшего желтого шелка был искусно расписан драконами и перехвачен малиновым поясом. Он неподвижно застыл в углу комнаты, у алтаря, скрестив на груди руки, скрытые длинными рукавами халата.
На пути к Дзасе Кристофер зашел на базар и отыскал лоток, с которого торговали белыми шелковыми шарфами, использующимися по всему региону в качестве символа уважения на церемонии представления друг другу незнакомых людей. Он достал шарф из тончайших шелковых нитей, легкий, как паутинка, и подошел к агенту. Норбху Дзаса вытянул руки, принял шарф с легким поклоном, положил его на столик, и, засучив чересчур длинные рукава халата, преподнес Кристоферу ответный подарок. Вид у него был такой, словно ему было скучно. Они обменялись сдержанными приветствиями, и маленький агент пригласил его присесть на подушки возле окна.
Мгновение спустя вошел уже знакомый Кристоферу слуга и низко поклонился.
— Принеси нам чаю, — приказал Норбху Дзаса.
Слуга еще раз поклонился, шумно втянул воздух и тут же пробормотал что-то неразборчивое.
Дзаса повернулся к Кристоферу, произнеся фразу на корявом английском:
— Извините, не спросил. Хотите индийский или тибетский чай?
Кристофер попросил тибетского, и агент снова повернулся к слуге.
— Принеси тибетский чай.
— Итак, — произнес Норбху Дзаса, когда слуга вышел, — пьете тибетский чай? Были в Тибете?
Кристофер заколебался, прежде чем ответить. Многие его поездки в Тибет были нелегальными. Тибет за редким исключением был закрыт для иностранцев, и Кристофер на собственном опыте убедился в том, что этот запрет — не пустая формальность.
— Я был в Лхасе в 1904 году, — ответил он. — Вместе с Янгхазбендом.
В 1903 году лорд Керзон, вице-король Индии, был обеспокоен поступавшей к нему информацией о росте русского влияния в тибетской столице. Полный решимости заставить затворников-тибетцев обсудить вопрос о торговых и дипломатических отношениях с Британией, он направил в Кампа Дзонг небольшой отряд во главе с полковником Фрэнсисом Янгхазбендом. Янгхазбенд, которого тибетцы проигнорировали, получил подкрепление — тысячу солдат, тысячу четыреста пятьдесят кули, семь тысяч мулов, три тысячи четыреста пятьдесят одного яка и шесть несчастных верблюдов — и со всеми силами двинулся к долине Чумби.
Поход этот все еще был свеж в памяти Кристофера: леденящий холод, жалкое состояние пехоты, не привыкшей к ветрам и высокогорью; руки, прилипающие на морозе к ружейному металлу; кожа срывалась с губ примерзавшими ложками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61