Он пил из крошечной чашки китайский чай и курил черные ароматизированные сигареты, но мысли его были далеко.
Он встал и подошел к выходу из юрты. Она находилась во дворе заброшенного торгового дома, принадлежавшего великому дому Шанси, хозяином которого являлся Та Шенг Куэй. По решению Унгерна, здесь расположился бурятский полк под командованием Сухарева; поблизости были монгольский и татарский полки, возглавляемые Баир Гуром и Резухиным. Но Резухин две недели назад ушел на юг с русским отрядом и до сих пор не вернулся.
Город наполнял его ноздри каким-то странным запахом, пряным и кислым, смесью святости и продажности, смесью безгрешности с жадностью и простой, примитивной человеческой сущностью. Он не выбирал Ургу — злой рок сделал за него этот выбор и направил его сюда, чтобы он служил его целям.
Затушив о дверной косяк наполовину выкуренную сигарету, он тут же зажег другую. Его пальцы, покрытые никотиновыми пятнами, слегка дрожали. Была середина дня, время выслушивать доклады, поступившие к полудню. Обычный дневной шум — людские голоса, ржание лошадей расслабляли его, показывая, что все нормально. Его воины не знали, какие тяготы лежали на нем, какие волнения и тревоги, — все ради них. Когда придет время, они вместе с ним сядут на коней и уедут из Урги, как всадники ада, разрушая все, что окажется на их пути. Он мысленно видел, как вздымается пыль под копытами их коней, и слышал топот скачущих галопом лошадей. Он ждал этого момента, как влюбленный ждет брачной ночи. Монголия должна была стать его невестой, и он разорвет ее на части, чтобы овладеть ею.
Он повернулся и пошел обратно в юрту. Полковник Сепайлов допил уже третий стакан ханчи.
— Выпейте еще, полковник.
Унгерн плеснул ханчи в пустой стакан Сепайлова и посмотрел, как полковник проглотил крепкое пойло, словно это было молоко. Если он выпьет еще, то утратит свою полезность, а это будет плохо. Унгерн полностью мог доверять только двум людям из своего штаба — Сепайлову и Бурдоковскому, которого солдаты прозвали Чайник. Они были его глазами и ушами; и, когда надо было сделать грязную работу, его руками. А грязной работы было много. Сепайлову придется пить поменьше.
— Еще раз начните сначала, — попросил Унгерн, — и расскажите мне историю в том виде, в каком вы услышали ее от Яханци.
Он прикурил очередную сигарету и беззаботно выдохнул дым прямо в лицо полковника.
Кхутукхту Яханци был главой Совета Министров Монголии. Это была чистая синекура, но Яханци был достаточно хитер, чтобы сделать свое положение значимым даже в такие времена. Утром он беседовал с Сепайловым и попросил его передать барону кое-какую информацию. Все выглядело так, словно они общались через посредников, хотя все те, кому нужно было это знать, знали, что это всего лишь формальность: ситуацию контролировал именно Унгерн.
— Яханци говорит, что что-то происходит в Улиассутае. Вчера прибыли двое всадников, у них были цары с вашим именем. На каждой станции им давали свежих лошадей.
— Кто распорядился дать им цары?
— По их словам, Казанцев.
— Хорошо, пусть Казанцев. И что?
— Там был бунт.
— Бунт? Вы уверены? Не просто... мелкие волнения?
Сепайлов покачал головой. Череп его имел странную форму — приплюснутый сверху, он напоминал седло.
— Погибли люди, генерал. Группа монголов, примерно девяносто человек, атаковала отряд из гарнизона Улиассутая. Отряду пришлось отразить атаку.
— Они были вооружены?
— Нет. Нет, это-то и странно. Они все были не вооружены. Один из прибывших в Ургу гонцов... — Он заколебался.
Унгерн затянулся сигаретой. Дым висел над ним, как ядовитый нимб.
— Да? — ободрил он. — Продолжайте.
— Он... он сказал Яханци, что они специально не взяли в руки оружие. У них оно было, но они предпочли обойтись без него. Они верили в то, что пули не причинят им вреда. И они напали на группу вооруженных солдат, размахивая талисманами и распевая какие-то лозунги.
— Лозунги? Большевистские лозунги?
Сепайлов покачал головой.
— Нет, религиозные. Такие вещи вы понимаете куда лучше меня, ваше превосходительство. Но, по-моему, это те же молитвы, которые они бормочут, — я слышу их, когда прохожу мимо храмов. Какая-то абракадабра.
Унгерн несколько нетерпеливо кивнул. Он верил в молитвы. Это была вовсе не абракадабра. Он нервно затянулся. Сейчас он выкуривал до восьмидесяти сигарет в день. Он подумал о том, как будет жить, когда запасы иссякнут.
— Не сомневаюсь, — ответил он. — Вы говорите, что несколько человек были убиты. Кто стрелял?
— Да, ваше превосходительство, стрельба была. Кажется, отрядом командовал молодой лейтенант, Швиттерс. Вы помните его? Он...
— Да, я помню. Продолжайте!
— Извините, ваше превосходительство. Так вот, отрядом командовал лейтенант Швиттерс. Кажется, он запаниковал и приказал дать залп поверх голов нападавших. А когда это не подействовало, он приказал стрелять в толпу. Они убили порядка двадцати человек, но никто не знает точного числа убитых. Затем они кинулись на монголов, разгоняя их прикладами винтовок. Это сработало. Они поспешно убрались. Но...
— Да? Да?
— Яханци думает... Он думает, что это только начало, генерал.
— Начало? Почему он так думает? У него есть для этого какие-либо причины?
— Монголы выкрикивали что-то насчет ребенка, ваше превосходительство. Яханци говорит, что он что-то вроде Будды. Я толком не понял, о чем он говорил, — для меня все это слишком запутанно, господин генерал. Но, похоже, что они ожидают, что этот ребенок станет каким-то вождем. Так говорит Яханци, а он, я думаю, в этом разбирается. Этот ребенок, ну, он что-то вроде Спасителя, появления которого они ждут. Вы их знаете. Яханци говорит, что слухи об этом ребенке доходили до него с разных концов страны. Я спросил его, что если...
Голос Сепайлова начал затихать. Фон Унгерн Штернберг застыл в своем кресле, его руки лихорадочно вцепились в кожаные подлокотники. На нем был монгольский шелковый плащ красного цвета, накинутый на форму; из-под него виднелись черные бриджи и черные сапоги: образ генерала, который учится быть богом. Взглянув в его лицо, Сепайлов вспомнил иконы, которым поклонялся в детстве. Это было тонкое, сухое, аскетичное византийское лицо, которому для окончательного сходства с иконой не хватало охры, темно-красной краски и позолоты. Его лицо напоминало прекрасное, измученное лицо святого, только в нем не было ни следа святости. Он всегда был неаккуратным, но в последнее время Сепайлов стал замечать, что в голове у него еще больший беспорядок. Унгерн сдавал. Он был полон пророчеств, снов и прочих нематериальных вещей, характерных для сумасшедшего бога. Но главное было в том, что он разваливался на части.
— Откуда пришел этот ребенок? — гневно и резко спросил он.
— Яханци думает...
— Да? — Унгерн потушил наполовину выкуренную сигарету и прикурил следующую.
— Он думает, что мальчик, должно быть, пришел с Тибета. Он даже уверен в этом. Я полагаю, что он знает больше, чем говорит. Кто-то сказал ему, что мальчик не один, с ним мужчина.
— Мужчина? Тибетец?
Сепайлов покачал головой.
— Яханци думает, что он либо монгол, либо...
Он замялся.
— Да?
— Либо русский. Бурят. Так говорит Яханци. И, возможно, с ними еще один мальчик. По слухам, европеец. Говорят, что он тоже является чьим-то воплощением.
— Что говорит Яханци по поводу первого мальчика, тибетца, — кто он такой, по его мнению? Кем он сам себя считает?
— Что-то вроде Спасителя, ваше превосходительство. Будда. Вам надо спросить самого Яханци.
Лицо Унгерна приняло жесткое выражение. На лбу заметно запульсировала длинная вена. Сепайлов уже не мог смотреть ему в глаза.
— Какой Будда? Разве Яханци не сказал этого? Ну же! Что он сказал?
— Я... Я... — Сепайлов начал заикаться.
В своей жизни он убил немало людей просто голыми руками, но Унгерн все еще мог заставить его заикаться, словно он был школьником.
— Так что же?
— Я не помню, ваше превосходительство. Что... кажется, это слово начиналось на "м".
— Майдари? Правильно? Майдари Будда? Ну же!
— Да. Кажется, так, ваше превосходительство. Я уверен, что так. Но вам надо спросить Яханци. Он знает точно.
— Прекрасно. Скажите Яханци, что я хочу видеть его. Прямо сейчас. Убедитесь, что он все понял. Мне безразлично, занят ли он на Совете, или у него есть другие дела, просто приведите его сюда. И скажите ему, что сегодня вечером я хочу встретиться с Бог до Ханом.
— С Кхутукхту?
— Да, с Кхутукхту. С глазу на глаз. В его дворце. Сегодня вечером.
— Отлично. — Сепайлов поднялся, чтобы идти.
— Сядьте, — рявкнул Унгерн. — Я еще не закончил.
Сепайлов поспешно сел.
— Извините, я...
— Направьте Казанцеву сообщение. Отправляйтесь на радиостанцию и лично отправьте сообщение. Убедитесь, что на том конце вас слушает Казанцев.
— Да, ваше превосходительство.
— Скажите ему, чтобы он начал поиски мальчиков и мужчины. Пусть выделит для этого всех свободных людей. Убедитесь, что он понял. Надежных людей. Монголов, тибетцев, бурят. Но не русских. Понятно?
— Да, ваше превосходительство. Это все, ваше превосходительство?
— Нет. Скажите ему, что я хочу, чтобы мальчиков убили. Мужчину, по возможности, надо взять живым. А мальчиков убить. Меня не волнует, если ему придется убить всех мальчиков от Урги до Улиассутая, мне важно, чтобы были убиты два конкретных мальчика. Особенно маленький тибетец. Убедитесь, что он понял инструкции. Можете идти.
Сепайлов снова поднялся, отдал честь и повернулся кругом.
— И еще...
— Да, господин генерал?
— Скажите Казанцеву, что мне нужна голова. Что он должен прислать мне голову мальчика. Убедитесь, что он понял. Он может набить ее соломой или чем угодно. Но мне нужна голова.
— Да, ваше превосходительство. Голова. Очень хорошо, ваше превосходительство. Я скажу ему. — Это было нормально. Это он мог понять. Это имело к нему непосредственное отношение. Вся остальная абракадабра раздражала его. Он передаст Казанцеву насчет головы.
Сепайлов поднял полог юрты и вышел на улицу. Руки его тряслись. Он уже несколько месяцев не видел Унгерна в таком гневе. Он глубоко вздохнул и пошел прочь. Мысль о головах сделала его беспокойным. Он надеялся, что до ночи будет хоть одна казнь, в которой он примет участие.
Глава 55
— А он придет?
— Да, — ответила Чиндамани. — Он придет.
— Почему?
— Потому что я попросила его об этом. Он не может отказать мне.
Кристофер встал и подошел к окну. Они с Чиндамани сидели на нижнем этаже старого здания Российского консульства в Урге, примерно посередине между Та-Кхуре и Май-Май-Ченгом. Консульство представляло собой большое деревянное оштукатуренное двухэтажное здание, покрытое железной крышей. Прямо по соседству находилась небольшая часовня, увенчанная башенкой.
Консул и его люди бежали из Урги несколько месяцев назад, оставив священника, двух собак, сторожа и старое русское кладбище — свалку мусора, безымянные могилы, сорняки.
Они встретили священника, отца Антона, по дороге в город. Уинтерпоул вовлек его в разговор, развлекая рассказами о своих встречах с отцом Иоанном, знаменитым духовным целителем из Кронштадта. Оказалось, что у них есть общие знакомые и что им нравятся одни и те же книги, хотя Кристофер подозревал, что такая близость Уинтерпоула к русской ортодоксальной церкви скорее всего блеф. Но блеф или не блеф, это обеспечило им дружеские отношения со священником.
Он привел их в консульство, предложив разделить его достаточно убогое жилище. Сам он жил на первом этаже, в завешанной иконами комнате, находившейся в западном крыле здания, а им предоставил комнаты на втором этаже — более комфортабельные апартаменты, принадлежавшие дипломатам.
Вскоре после отъезда консула и его людей здание было разграблено, и в комнатах не было ни мебели, ни более мелких предметов интерьера. У отца Антона был доступ в подвал, где хранились скудные запасы. Он принес им помятый самовар и тарелки, пропитавшиеся затхлым запахом постельные принадлежности, лампы и масло. Несмотря на суровость этих условий, им казалось, что они попали в удобное и роскошное помещение, столь разительно отличался самый простой домашний быт от того, что они вынесли в пути. У них был черный чай и древесный уголь, чтобы разжечь ночью жаровню, если похолодает, а по утрам на простынях лежал солнечный свет, напоминая растопленное масло.
* * *
Уинтерпоул был наверху, составляя какое-то донесение, хотя только Богу было известно, каким образом он собирается его отправить. Кристофер и Чиндамани ждали человека из города, которому вчера Чиндамани передала послание через сторожа. Церинг был послушником в Дорже-Ла, но несколько лет назад отправился в Ургу, чтобы получить образование в мампа тацанг, медицинской школе.
— Ему можно доверять? — спросил Кристофер.
— Да, Ка-рис То-фе, ему можно доверять. Больше, чем Уан-Та-По, который сидит наверху.
Фамилию Уинтерпоула она могла произнести только таким образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Он встал и подошел к выходу из юрты. Она находилась во дворе заброшенного торгового дома, принадлежавшего великому дому Шанси, хозяином которого являлся Та Шенг Куэй. По решению Унгерна, здесь расположился бурятский полк под командованием Сухарева; поблизости были монгольский и татарский полки, возглавляемые Баир Гуром и Резухиным. Но Резухин две недели назад ушел на юг с русским отрядом и до сих пор не вернулся.
Город наполнял его ноздри каким-то странным запахом, пряным и кислым, смесью святости и продажности, смесью безгрешности с жадностью и простой, примитивной человеческой сущностью. Он не выбирал Ургу — злой рок сделал за него этот выбор и направил его сюда, чтобы он служил его целям.
Затушив о дверной косяк наполовину выкуренную сигарету, он тут же зажег другую. Его пальцы, покрытые никотиновыми пятнами, слегка дрожали. Была середина дня, время выслушивать доклады, поступившие к полудню. Обычный дневной шум — людские голоса, ржание лошадей расслабляли его, показывая, что все нормально. Его воины не знали, какие тяготы лежали на нем, какие волнения и тревоги, — все ради них. Когда придет время, они вместе с ним сядут на коней и уедут из Урги, как всадники ада, разрушая все, что окажется на их пути. Он мысленно видел, как вздымается пыль под копытами их коней, и слышал топот скачущих галопом лошадей. Он ждал этого момента, как влюбленный ждет брачной ночи. Монголия должна была стать его невестой, и он разорвет ее на части, чтобы овладеть ею.
Он повернулся и пошел обратно в юрту. Полковник Сепайлов допил уже третий стакан ханчи.
— Выпейте еще, полковник.
Унгерн плеснул ханчи в пустой стакан Сепайлова и посмотрел, как полковник проглотил крепкое пойло, словно это было молоко. Если он выпьет еще, то утратит свою полезность, а это будет плохо. Унгерн полностью мог доверять только двум людям из своего штаба — Сепайлову и Бурдоковскому, которого солдаты прозвали Чайник. Они были его глазами и ушами; и, когда надо было сделать грязную работу, его руками. А грязной работы было много. Сепайлову придется пить поменьше.
— Еще раз начните сначала, — попросил Унгерн, — и расскажите мне историю в том виде, в каком вы услышали ее от Яханци.
Он прикурил очередную сигарету и беззаботно выдохнул дым прямо в лицо полковника.
Кхутукхту Яханци был главой Совета Министров Монголии. Это была чистая синекура, но Яханци был достаточно хитер, чтобы сделать свое положение значимым даже в такие времена. Утром он беседовал с Сепайловым и попросил его передать барону кое-какую информацию. Все выглядело так, словно они общались через посредников, хотя все те, кому нужно было это знать, знали, что это всего лишь формальность: ситуацию контролировал именно Унгерн.
— Яханци говорит, что что-то происходит в Улиассутае. Вчера прибыли двое всадников, у них были цары с вашим именем. На каждой станции им давали свежих лошадей.
— Кто распорядился дать им цары?
— По их словам, Казанцев.
— Хорошо, пусть Казанцев. И что?
— Там был бунт.
— Бунт? Вы уверены? Не просто... мелкие волнения?
Сепайлов покачал головой. Череп его имел странную форму — приплюснутый сверху, он напоминал седло.
— Погибли люди, генерал. Группа монголов, примерно девяносто человек, атаковала отряд из гарнизона Улиассутая. Отряду пришлось отразить атаку.
— Они были вооружены?
— Нет. Нет, это-то и странно. Они все были не вооружены. Один из прибывших в Ургу гонцов... — Он заколебался.
Унгерн затянулся сигаретой. Дым висел над ним, как ядовитый нимб.
— Да? — ободрил он. — Продолжайте.
— Он... он сказал Яханци, что они специально не взяли в руки оружие. У них оно было, но они предпочли обойтись без него. Они верили в то, что пули не причинят им вреда. И они напали на группу вооруженных солдат, размахивая талисманами и распевая какие-то лозунги.
— Лозунги? Большевистские лозунги?
Сепайлов покачал головой.
— Нет, религиозные. Такие вещи вы понимаете куда лучше меня, ваше превосходительство. Но, по-моему, это те же молитвы, которые они бормочут, — я слышу их, когда прохожу мимо храмов. Какая-то абракадабра.
Унгерн несколько нетерпеливо кивнул. Он верил в молитвы. Это была вовсе не абракадабра. Он нервно затянулся. Сейчас он выкуривал до восьмидесяти сигарет в день. Он подумал о том, как будет жить, когда запасы иссякнут.
— Не сомневаюсь, — ответил он. — Вы говорите, что несколько человек были убиты. Кто стрелял?
— Да, ваше превосходительство, стрельба была. Кажется, отрядом командовал молодой лейтенант, Швиттерс. Вы помните его? Он...
— Да, я помню. Продолжайте!
— Извините, ваше превосходительство. Так вот, отрядом командовал лейтенант Швиттерс. Кажется, он запаниковал и приказал дать залп поверх голов нападавших. А когда это не подействовало, он приказал стрелять в толпу. Они убили порядка двадцати человек, но никто не знает точного числа убитых. Затем они кинулись на монголов, разгоняя их прикладами винтовок. Это сработало. Они поспешно убрались. Но...
— Да? Да?
— Яханци думает... Он думает, что это только начало, генерал.
— Начало? Почему он так думает? У него есть для этого какие-либо причины?
— Монголы выкрикивали что-то насчет ребенка, ваше превосходительство. Яханци говорит, что он что-то вроде Будды. Я толком не понял, о чем он говорил, — для меня все это слишком запутанно, господин генерал. Но, похоже, что они ожидают, что этот ребенок станет каким-то вождем. Так говорит Яханци, а он, я думаю, в этом разбирается. Этот ребенок, ну, он что-то вроде Спасителя, появления которого они ждут. Вы их знаете. Яханци говорит, что слухи об этом ребенке доходили до него с разных концов страны. Я спросил его, что если...
Голос Сепайлова начал затихать. Фон Унгерн Штернберг застыл в своем кресле, его руки лихорадочно вцепились в кожаные подлокотники. На нем был монгольский шелковый плащ красного цвета, накинутый на форму; из-под него виднелись черные бриджи и черные сапоги: образ генерала, который учится быть богом. Взглянув в его лицо, Сепайлов вспомнил иконы, которым поклонялся в детстве. Это было тонкое, сухое, аскетичное византийское лицо, которому для окончательного сходства с иконой не хватало охры, темно-красной краски и позолоты. Его лицо напоминало прекрасное, измученное лицо святого, только в нем не было ни следа святости. Он всегда был неаккуратным, но в последнее время Сепайлов стал замечать, что в голове у него еще больший беспорядок. Унгерн сдавал. Он был полон пророчеств, снов и прочих нематериальных вещей, характерных для сумасшедшего бога. Но главное было в том, что он разваливался на части.
— Откуда пришел этот ребенок? — гневно и резко спросил он.
— Яханци думает...
— Да? — Унгерн потушил наполовину выкуренную сигарету и прикурил следующую.
— Он думает, что мальчик, должно быть, пришел с Тибета. Он даже уверен в этом. Я полагаю, что он знает больше, чем говорит. Кто-то сказал ему, что мальчик не один, с ним мужчина.
— Мужчина? Тибетец?
Сепайлов покачал головой.
— Яханци думает, что он либо монгол, либо...
Он замялся.
— Да?
— Либо русский. Бурят. Так говорит Яханци. И, возможно, с ними еще один мальчик. По слухам, европеец. Говорят, что он тоже является чьим-то воплощением.
— Что говорит Яханци по поводу первого мальчика, тибетца, — кто он такой, по его мнению? Кем он сам себя считает?
— Что-то вроде Спасителя, ваше превосходительство. Будда. Вам надо спросить самого Яханци.
Лицо Унгерна приняло жесткое выражение. На лбу заметно запульсировала длинная вена. Сепайлов уже не мог смотреть ему в глаза.
— Какой Будда? Разве Яханци не сказал этого? Ну же! Что он сказал?
— Я... Я... — Сепайлов начал заикаться.
В своей жизни он убил немало людей просто голыми руками, но Унгерн все еще мог заставить его заикаться, словно он был школьником.
— Так что же?
— Я не помню, ваше превосходительство. Что... кажется, это слово начиналось на "м".
— Майдари? Правильно? Майдари Будда? Ну же!
— Да. Кажется, так, ваше превосходительство. Я уверен, что так. Но вам надо спросить Яханци. Он знает точно.
— Прекрасно. Скажите Яханци, что я хочу видеть его. Прямо сейчас. Убедитесь, что он все понял. Мне безразлично, занят ли он на Совете, или у него есть другие дела, просто приведите его сюда. И скажите ему, что сегодня вечером я хочу встретиться с Бог до Ханом.
— С Кхутукхту?
— Да, с Кхутукхту. С глазу на глаз. В его дворце. Сегодня вечером.
— Отлично. — Сепайлов поднялся, чтобы идти.
— Сядьте, — рявкнул Унгерн. — Я еще не закончил.
Сепайлов поспешно сел.
— Извините, я...
— Направьте Казанцеву сообщение. Отправляйтесь на радиостанцию и лично отправьте сообщение. Убедитесь, что на том конце вас слушает Казанцев.
— Да, ваше превосходительство.
— Скажите ему, чтобы он начал поиски мальчиков и мужчины. Пусть выделит для этого всех свободных людей. Убедитесь, что он понял. Надежных людей. Монголов, тибетцев, бурят. Но не русских. Понятно?
— Да, ваше превосходительство. Это все, ваше превосходительство?
— Нет. Скажите ему, что я хочу, чтобы мальчиков убили. Мужчину, по возможности, надо взять живым. А мальчиков убить. Меня не волнует, если ему придется убить всех мальчиков от Урги до Улиассутая, мне важно, чтобы были убиты два конкретных мальчика. Особенно маленький тибетец. Убедитесь, что он понял инструкции. Можете идти.
Сепайлов снова поднялся, отдал честь и повернулся кругом.
— И еще...
— Да, господин генерал?
— Скажите Казанцеву, что мне нужна голова. Что он должен прислать мне голову мальчика. Убедитесь, что он понял. Он может набить ее соломой или чем угодно. Но мне нужна голова.
— Да, ваше превосходительство. Голова. Очень хорошо, ваше превосходительство. Я скажу ему. — Это было нормально. Это он мог понять. Это имело к нему непосредственное отношение. Вся остальная абракадабра раздражала его. Он передаст Казанцеву насчет головы.
Сепайлов поднял полог юрты и вышел на улицу. Руки его тряслись. Он уже несколько месяцев не видел Унгерна в таком гневе. Он глубоко вздохнул и пошел прочь. Мысль о головах сделала его беспокойным. Он надеялся, что до ночи будет хоть одна казнь, в которой он примет участие.
Глава 55
— А он придет?
— Да, — ответила Чиндамани. — Он придет.
— Почему?
— Потому что я попросила его об этом. Он не может отказать мне.
Кристофер встал и подошел к окну. Они с Чиндамани сидели на нижнем этаже старого здания Российского консульства в Урге, примерно посередине между Та-Кхуре и Май-Май-Ченгом. Консульство представляло собой большое деревянное оштукатуренное двухэтажное здание, покрытое железной крышей. Прямо по соседству находилась небольшая часовня, увенчанная башенкой.
Консул и его люди бежали из Урги несколько месяцев назад, оставив священника, двух собак, сторожа и старое русское кладбище — свалку мусора, безымянные могилы, сорняки.
Они встретили священника, отца Антона, по дороге в город. Уинтерпоул вовлек его в разговор, развлекая рассказами о своих встречах с отцом Иоанном, знаменитым духовным целителем из Кронштадта. Оказалось, что у них есть общие знакомые и что им нравятся одни и те же книги, хотя Кристофер подозревал, что такая близость Уинтерпоула к русской ортодоксальной церкви скорее всего блеф. Но блеф или не блеф, это обеспечило им дружеские отношения со священником.
Он привел их в консульство, предложив разделить его достаточно убогое жилище. Сам он жил на первом этаже, в завешанной иконами комнате, находившейся в западном крыле здания, а им предоставил комнаты на втором этаже — более комфортабельные апартаменты, принадлежавшие дипломатам.
Вскоре после отъезда консула и его людей здание было разграблено, и в комнатах не было ни мебели, ни более мелких предметов интерьера. У отца Антона был доступ в подвал, где хранились скудные запасы. Он принес им помятый самовар и тарелки, пропитавшиеся затхлым запахом постельные принадлежности, лампы и масло. Несмотря на суровость этих условий, им казалось, что они попали в удобное и роскошное помещение, столь разительно отличался самый простой домашний быт от того, что они вынесли в пути. У них был черный чай и древесный уголь, чтобы разжечь ночью жаровню, если похолодает, а по утрам на простынях лежал солнечный свет, напоминая растопленное масло.
* * *
Уинтерпоул был наверху, составляя какое-то донесение, хотя только Богу было известно, каким образом он собирается его отправить. Кристофер и Чиндамани ждали человека из города, которому вчера Чиндамани передала послание через сторожа. Церинг был послушником в Дорже-Ла, но несколько лет назад отправился в Ургу, чтобы получить образование в мампа тацанг, медицинской школе.
— Ему можно доверять? — спросил Кристофер.
— Да, Ка-рис То-фе, ему можно доверять. Больше, чем Уан-Та-По, который сидит наверху.
Фамилию Уинтерпоула она могла произнести только таким образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61