Если снова пойдет снег, мы, возможно, вообще не сможем пробраться сквозь заносы. А может, ты этого и хочешь. Наверное, поэтому ты и молился, — чтобы выпало достаточно снега, чтобы закрылись перевалы?
— Нет, сахиб. Я просил госпожу Тару, чтобы она дала нам свое покровительство. И хорошую погоду.
Произнося это, он следил, как за горами собираются черные облака. Если бы он был здесь один, он бы повернул обратно еще два дня назад. Так поступил бы и любой из его родственников и друзей. Но Кристофер был упрям, как и все иностранцы. У него отсутствовало чувство опасности. Что бы ни произошло, он будет пытаться идти вперед, даже если это будет глупым риском. А это значит, что кто-то должен быть рядом, чтобы вытащить его из беды, когда он в нее попадет. Лхатен вздохнул. Насчет того, что этот «кто-то» был он, двух мнений быть не могло.
* * *
Они вышли чуть позднее десяти часов утра; Кристофер шел впереди, мрачный, раздраженный снежными заносами, которые затрудняли путь. Ему приходилось собственным телом с усилием прокладывать себе дорогу сквозь плотно утрамбованные сугробы, которые местами достигали около полутора метров в высоту. Лхатен следовал за ним, неся значительную часть поклажи Кристофера плюс собственный груз. По обеим сторонам узкой долины высились отвесные скалы, затруднявшие обзор. Через них пути не было. Идти можно было только вперед и вверх.
Весь этот день и весь следующий день они с трудом пробирались сквозь снег, пока не вышли на почти незаснеженный участок плоскогорья. Погода не менялась, но чем выше они поднимались, тем становилось холоднее. На открытой местности перед перевалами на них налетели резкие порывы ветра, которые, подобно вампирам, присасывались к их губам, срывая с них дыхание и леденя кровь. Лхатен с беспокойством следил за Кристофером, ища признаки высотной болезни. Где-то в середине второй ночи ураганный ветер поднял их легкую палатку и унес в темноту. К опасностям высотной болезни прибавился риск обморожения — впереди их ждали ледяные ночи.
— Если мы пойдем дальше, — прошептал в темноте Лхатен, — будет становиться все хуже и хуже. Ветры станут сильнее, достаточно сильными, чтобы сорвать мясо с костей. И снова может пойти снег. Более сильный, чем прежде. Может начаться пурга. Никто не может выжить в таких условиях, сахиб. Никто.
Но Кристофер не слышал его. Он чувствовал себя одержимым, он влюбился в лед и снег. Он чувствовал, как учащается дыхание, по мере того как воздух становится все более разреженным и кровь пытается набрать потерянный кислород.
Лхатен слышал в темноте его учащенное дыхание, но ничего не говорил. Он решил, что будет лучше, если Кристофера остановит высота, и она же погонит его назад, вниз, и он пойдет послушно, как овечка.
На следующий день они дошли до ледника Чумиомо. Оттуда узкий боковой проход мог вывести их к первому перевалу. Подъем был крутым, и Кристоферу несколько раз пришлось останавливаться, чтобы передохнуть. При ходьбе он опирался на альпеншток. Дыхание его становилось все более затрудненным, и Лхатен задумался, сколько пройдет времени, прежде чем изнеможение не вынудит его сдаться и повернуть назад.
Они прошли примерно половину ущелья, когда на них обрушилась лавина. Раздался низкий, все нарастающий гул, словно из черного туннеля несся на них скорый поезд. Лхатен сразу узнал этот звук. Он в ужасе оглянулся по сторонам, зная, что они заперты в ущелье. Он сразу увидел ее — гору снега, камней и мелкой белой пыли, несущуюся с головокружительной скоростью по находящемуся слева от них отвесному склону. Казалось, что зашатался весь мир, в ушах стоял грохот и стук, а многотонная масса с ревом неслась в их направлении.
Застыв на месте, они следили за ее приближением: в воздухе подрыгивали снежинки, ловили свет, танцевали и кувыркались, падая вниз. Это была сама красота, совсем не тяжелая, даже невесомая: изысканная, белая и загадочная, сотканная из воздуха и воды, тонкая, как облако или туман... и смертоносная, как пласт кованой стали.
Лхатен очнулся первым и схватил Кристофера за руку.
— Бежим! — крикнул он, но его голос утонул в доносящемся сверху реве.
Кристофер словно впал в транс. Его ноги налились свинцом, и у него не было сил сдвинуться с места.
— Нам надо бежать, сахиб! — снова закричал мальчик, но гром унес его слова, словно перышки.
Он снова потянул Кристофера за руку. Кристофер последовал за Лхатеном словно во сне, словно человек, тащущийся сквозь засасывающее его болото. Первые глыбы снега обрушились в ущелье как гигантские снежки. Будто игра не на жизнь, а на смерть. Кристофера охватил страх, и он почувствовал прилив сил. Он побежал следом за Лхатеном по узкой тропинке. Было ощущение, словно он пытается бежать изо всех сил по склону горы.
Камень ударил его по руке, другой, более крупный, порезал ему ногу. Все впереди него стало белым. Лхатен исчез в облаке кружащегося снега.
Кристофер продолжал бежать, чувствуя, как разрываются легкие, отчаянно пытаясь сделать глоток воздуха. Сердце стучало так сильно, что ему показалось, что оно вот-вот остановится. Он споткнулся, но вновь обрел равновесие и, пошатываясь, побрел дальше, хотя ему показалось, что он бежит. Мир сузился до рева, стоявшего в ушах, и красной пелены, застилавшей глаза. Два шага, три шага, и каждый из них был пыткой. Мир исчез, и он был окружен снегом и ревом. Весь свет, все другие звуки куда-то ушли. Тело его внезапно стало очень тяжелым, затем отказались двигаться ноги, и он почувствовал, что падает.
Наконец рев стих, снег осел на устилавших долину обломках и осколках. В долину вернулась тишина. Горы, элегантные, белые, незапачканные, отдаленные, равнодушно взирали на мир. Они видели все это прежде, и они увидят это снова.
Глава 21
В тишине он услышал биение своего сердца, напоминавшее низкий, меланхоличный, похоронный стук барабана. Он был жив. Он открыл глаза, но вокруг не было ничего, кроме тьмы. На мгновение он запаниковал, решив, что ослеп. А затем понял, что его засыпало снегом. Он ощутил вес лежавшего на нем снега, вдавливавшего его в землю. Тяжесть была не слишком велика. Он был уверен, что сможет выбраться наружу.
Они попали под остаток лавины, и глубина засыпавшего их снега не превышала метра. Кристофер достаточно быстро оказался на воле. Поиски Лхатена заняли куда больше времени. Мальчик был впереди, когда их накрыла лавина, и там Кристофер и искал его, разгребая голыми руками каждый привлекший его внимание холмик. Ища Лхатена, он нервно поглядывал на нависавшие над ним горные склоны: один обвал вполне мог спровоцировать другой, даже на противоположном склоне.
Он нашел Лхатена в метровой высоты сугробе в нескольких шагах от того места, где лежал под снегом он сам. Мальчик лежал, свернувшись калачиком и не подавая признаков жизни, и Кристофер поначалу решил, что он мертв. Но быстрый осмотр показал, что он все еще дышит. На его левом виске запеклась кровь, а неподалеку лежал большой камень, и Кристофер решил, что удар камнем по голове свалил его без сознания. Только когда Кристофер вытащил его из снега, он обратил внимание на ногу мальчика.
Левая нога Лхатена была как-то неестественно согнута. На штанах чуть пониже колена виднелись следы крови, и когда Кристофер начал ощупывать ногу, пальцы его наткнулись на что-то твердое. При падении мальчик сломал голень, и сломанная кость пробила тонкую кожу.
Пока мальчик был без сознания, Кристофер вправил кость и, разорвав свою нижнюю рубашку, приготовил несколько повязок. Отрезав несколько полос от чубы, куртки из овечьей шкуры, которую Лхатен купил ему в Калимпонге, он сделал несколько накладок на ногу мальчика и надежно закрепил их, предварительно забинтовав ему рану.
Закончив работу, он рухнул рядом с мальчиком и провалился в глубокий сон. Если бы сошла еще одна лавина, дело было бы совсем плохо: Кристофер просто не смог бы пошевелиться, даже если бы речь зашла о спасении его жизни.
Когда он наконец проснулся, было темно. Дул ветер, черный ветер из ниоткуда, старый ветер, наполненный тоской и необъяснимой яростью. Он был одиноким, голодным, злобным. Он заполнил собой все: небо, горы, перевалы, ледники, все вершины, все тропинки, по которым ходили обреченные. Он носился по лощине, в которой они лежали, с яростью одинокой души.
Из-за ветра Кристофер не сразу услышал стоны мальчика. Наконец он понял, что тот стонет в темноте, как собака, которую выставили из дома, хотя на улице бушует буря. Кристофер повернулся к нему.
— Лхатен! — позвал он, стараясь перекричать шум ветра. — Это я, Кристофер! С тобой все в порядке?
Ответа не было, и он нагнулся ниже, так что рот его оказался у самого уха мальчика. На этот раз Лхатен отозвался.
— Я замерз, сахиб. И болит нога. Кто-то связал их вместе — мои ноги. Пальцы тоже замерзли. И я не могу развязать ноги. И очень сильно болит левая нога.
Кристофер объяснил ему, что случилось, и мальчик успокоился. Притянув Кристофера к себе, он сказал:
— Нам надо найти убежище, сахиб. Если мы останемся здесь, мы умрем.
Мальчик был прав. В их ослабленном состоянии холод должен был убить их обоих, если и не в этот вечер, то в следующий или еще через день. Еще несколько часов, и Кристофер замерзнет настолько, что не сможет пошевелиться, и когда это произойдет, они будут обречены. К счастью, долгий вынужденный отдых прибавил ему сил. Это был самый длительный привал за последнее время, и он ускорил процесс акклиматизации. Его предыдущий опыт пребывания на больших высотах помог ему лучше справиться с резкими переменами высоты и климата нескольких последних дней, и после кризиса он начал приходить в норму. Сейчас главной опасностью была не высота, а ветер и та скорость, с которой он лишал человеческое тело тепла.
Кристофер нашел большой полотняный мешок, который Лхатен носил на шее и который был с ним, когда он нашел мальчика. Его собственный мешок меньших размеров где-то потерялся. В мешке Лхатена он нашел крошечную лопатку, которую они взяли с собой по его настоянию. Несмотря на размеры, она была прочной. Если удача будет на их стороне, лопатка должна была спасти им жизнь.
Ветер все усиливался, когда Кристофер вернулся обратно к рухнувшей лавине, низко согнувшись, чтобы ветер не опрокинул его. Было достаточно светло для того, чтобы найти дорогу. Оказавшись на месте, он начал резать плотно утрамбованный снег на блоки, каждый из которых был около семидесяти сантиметров в длину и сантиметров тридцать в ширину. Расчистив таким образом площадку размером около двух квадратных метров, он начал водружать блоки один на другой, сооружая стену. У него ушел примерно час на то, чтобы построить примитивное прямоугольное иглу, покрытое сверху более толстыми и длинными блоками.
Когда он вернулся к Лхатену, мальчик бессознательно поеживался и, судя по всему, потерял значительное количество тепла. Он снова начал стонать и бормотал что-то нечленораздельное. Когда Кристофер попробовал заговорить с ним, он явно не услышал его. Пульс его был вялым, дыхание — медленным и неглубоким. Было очевидно, что даже с помощью Кристофера он не сможет встать и дойти до убежища. А если даже и сможет встать, ветер просто перевернет их, как кегли.
Кристоферу пришлось тащить его. Им предстояло преодолеть всего несколько метров, но из-за ветра и той осторожности, с которой тащил его Кристофер, боясь снова потревожить перелом, ему казалось, что он прошел около километра. А если прибавить к этому те огромные усилия, которые он приложил к сооружению иглу, то можно понять, почему Кристофер почувствовал, что его легкие почти не выдерживают такой нагрузки. Он закрыл глаза и продолжал тянуть мальчика. Только не сейчас, молил он свое собственное тело, только не сейчас.
Внезапно ему отчетливо вспомнились слова молитвы. Они явились непрошенными, но в нужный момент, и ребенок в нем молился за взрослого человека, верующий — за неверующего. Не обращая внимания на завывание ветра, он начал читать молитву, как читал до этого свои мантры Лхатен, — только на другом языке, из другой веры. Он молился Пресвятой деве. Он молил о любви, о жизни, о силах, которые позволили бы ему протащить Лхатена еще полметра по разрываемой ветром долине.
— Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья... Ветер вырвал слова из его рта. Он немного передохнул и потащил мальчика дальше. Лхатен казался ему тяжелым. Путь до убежища был бесконечно долгим. Кристофер затащил мальчика в дальний угол иглу и усадил на одеяло, которое нашел в его сумке. Сделав это, он заблокировал вход, используя заранее приготовленные снежные блоки и подрезая их, чтобы наглухо закупорить убежище. Когда последний блок встал на место, шум ветра тут же стих, оставив Кристофера и мальчика посреди тишины, какая бывает в эпицентре бури.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Нет, сахиб. Я просил госпожу Тару, чтобы она дала нам свое покровительство. И хорошую погоду.
Произнося это, он следил, как за горами собираются черные облака. Если бы он был здесь один, он бы повернул обратно еще два дня назад. Так поступил бы и любой из его родственников и друзей. Но Кристофер был упрям, как и все иностранцы. У него отсутствовало чувство опасности. Что бы ни произошло, он будет пытаться идти вперед, даже если это будет глупым риском. А это значит, что кто-то должен быть рядом, чтобы вытащить его из беды, когда он в нее попадет. Лхатен вздохнул. Насчет того, что этот «кто-то» был он, двух мнений быть не могло.
* * *
Они вышли чуть позднее десяти часов утра; Кристофер шел впереди, мрачный, раздраженный снежными заносами, которые затрудняли путь. Ему приходилось собственным телом с усилием прокладывать себе дорогу сквозь плотно утрамбованные сугробы, которые местами достигали около полутора метров в высоту. Лхатен следовал за ним, неся значительную часть поклажи Кристофера плюс собственный груз. По обеим сторонам узкой долины высились отвесные скалы, затруднявшие обзор. Через них пути не было. Идти можно было только вперед и вверх.
Весь этот день и весь следующий день они с трудом пробирались сквозь снег, пока не вышли на почти незаснеженный участок плоскогорья. Погода не менялась, но чем выше они поднимались, тем становилось холоднее. На открытой местности перед перевалами на них налетели резкие порывы ветра, которые, подобно вампирам, присасывались к их губам, срывая с них дыхание и леденя кровь. Лхатен с беспокойством следил за Кристофером, ища признаки высотной болезни. Где-то в середине второй ночи ураганный ветер поднял их легкую палатку и унес в темноту. К опасностям высотной болезни прибавился риск обморожения — впереди их ждали ледяные ночи.
— Если мы пойдем дальше, — прошептал в темноте Лхатен, — будет становиться все хуже и хуже. Ветры станут сильнее, достаточно сильными, чтобы сорвать мясо с костей. И снова может пойти снег. Более сильный, чем прежде. Может начаться пурга. Никто не может выжить в таких условиях, сахиб. Никто.
Но Кристофер не слышал его. Он чувствовал себя одержимым, он влюбился в лед и снег. Он чувствовал, как учащается дыхание, по мере того как воздух становится все более разреженным и кровь пытается набрать потерянный кислород.
Лхатен слышал в темноте его учащенное дыхание, но ничего не говорил. Он решил, что будет лучше, если Кристофера остановит высота, и она же погонит его назад, вниз, и он пойдет послушно, как овечка.
На следующий день они дошли до ледника Чумиомо. Оттуда узкий боковой проход мог вывести их к первому перевалу. Подъем был крутым, и Кристоферу несколько раз пришлось останавливаться, чтобы передохнуть. При ходьбе он опирался на альпеншток. Дыхание его становилось все более затрудненным, и Лхатен задумался, сколько пройдет времени, прежде чем изнеможение не вынудит его сдаться и повернуть назад.
Они прошли примерно половину ущелья, когда на них обрушилась лавина. Раздался низкий, все нарастающий гул, словно из черного туннеля несся на них скорый поезд. Лхатен сразу узнал этот звук. Он в ужасе оглянулся по сторонам, зная, что они заперты в ущелье. Он сразу увидел ее — гору снега, камней и мелкой белой пыли, несущуюся с головокружительной скоростью по находящемуся слева от них отвесному склону. Казалось, что зашатался весь мир, в ушах стоял грохот и стук, а многотонная масса с ревом неслась в их направлении.
Застыв на месте, они следили за ее приближением: в воздухе подрыгивали снежинки, ловили свет, танцевали и кувыркались, падая вниз. Это была сама красота, совсем не тяжелая, даже невесомая: изысканная, белая и загадочная, сотканная из воздуха и воды, тонкая, как облако или туман... и смертоносная, как пласт кованой стали.
Лхатен очнулся первым и схватил Кристофера за руку.
— Бежим! — крикнул он, но его голос утонул в доносящемся сверху реве.
Кристофер словно впал в транс. Его ноги налились свинцом, и у него не было сил сдвинуться с места.
— Нам надо бежать, сахиб! — снова закричал мальчик, но гром унес его слова, словно перышки.
Он снова потянул Кристофера за руку. Кристофер последовал за Лхатеном словно во сне, словно человек, тащущийся сквозь засасывающее его болото. Первые глыбы снега обрушились в ущелье как гигантские снежки. Будто игра не на жизнь, а на смерть. Кристофера охватил страх, и он почувствовал прилив сил. Он побежал следом за Лхатеном по узкой тропинке. Было ощущение, словно он пытается бежать изо всех сил по склону горы.
Камень ударил его по руке, другой, более крупный, порезал ему ногу. Все впереди него стало белым. Лхатен исчез в облаке кружащегося снега.
Кристофер продолжал бежать, чувствуя, как разрываются легкие, отчаянно пытаясь сделать глоток воздуха. Сердце стучало так сильно, что ему показалось, что оно вот-вот остановится. Он споткнулся, но вновь обрел равновесие и, пошатываясь, побрел дальше, хотя ему показалось, что он бежит. Мир сузился до рева, стоявшего в ушах, и красной пелены, застилавшей глаза. Два шага, три шага, и каждый из них был пыткой. Мир исчез, и он был окружен снегом и ревом. Весь свет, все другие звуки куда-то ушли. Тело его внезапно стало очень тяжелым, затем отказались двигаться ноги, и он почувствовал, что падает.
Наконец рев стих, снег осел на устилавших долину обломках и осколках. В долину вернулась тишина. Горы, элегантные, белые, незапачканные, отдаленные, равнодушно взирали на мир. Они видели все это прежде, и они увидят это снова.
Глава 21
В тишине он услышал биение своего сердца, напоминавшее низкий, меланхоличный, похоронный стук барабана. Он был жив. Он открыл глаза, но вокруг не было ничего, кроме тьмы. На мгновение он запаниковал, решив, что ослеп. А затем понял, что его засыпало снегом. Он ощутил вес лежавшего на нем снега, вдавливавшего его в землю. Тяжесть была не слишком велика. Он был уверен, что сможет выбраться наружу.
Они попали под остаток лавины, и глубина засыпавшего их снега не превышала метра. Кристофер достаточно быстро оказался на воле. Поиски Лхатена заняли куда больше времени. Мальчик был впереди, когда их накрыла лавина, и там Кристофер и искал его, разгребая голыми руками каждый привлекший его внимание холмик. Ища Лхатена, он нервно поглядывал на нависавшие над ним горные склоны: один обвал вполне мог спровоцировать другой, даже на противоположном склоне.
Он нашел Лхатена в метровой высоты сугробе в нескольких шагах от того места, где лежал под снегом он сам. Мальчик лежал, свернувшись калачиком и не подавая признаков жизни, и Кристофер поначалу решил, что он мертв. Но быстрый осмотр показал, что он все еще дышит. На его левом виске запеклась кровь, а неподалеку лежал большой камень, и Кристофер решил, что удар камнем по голове свалил его без сознания. Только когда Кристофер вытащил его из снега, он обратил внимание на ногу мальчика.
Левая нога Лхатена была как-то неестественно согнута. На штанах чуть пониже колена виднелись следы крови, и когда Кристофер начал ощупывать ногу, пальцы его наткнулись на что-то твердое. При падении мальчик сломал голень, и сломанная кость пробила тонкую кожу.
Пока мальчик был без сознания, Кристофер вправил кость и, разорвав свою нижнюю рубашку, приготовил несколько повязок. Отрезав несколько полос от чубы, куртки из овечьей шкуры, которую Лхатен купил ему в Калимпонге, он сделал несколько накладок на ногу мальчика и надежно закрепил их, предварительно забинтовав ему рану.
Закончив работу, он рухнул рядом с мальчиком и провалился в глубокий сон. Если бы сошла еще одна лавина, дело было бы совсем плохо: Кристофер просто не смог бы пошевелиться, даже если бы речь зашла о спасении его жизни.
Когда он наконец проснулся, было темно. Дул ветер, черный ветер из ниоткуда, старый ветер, наполненный тоской и необъяснимой яростью. Он был одиноким, голодным, злобным. Он заполнил собой все: небо, горы, перевалы, ледники, все вершины, все тропинки, по которым ходили обреченные. Он носился по лощине, в которой они лежали, с яростью одинокой души.
Из-за ветра Кристофер не сразу услышал стоны мальчика. Наконец он понял, что тот стонет в темноте, как собака, которую выставили из дома, хотя на улице бушует буря. Кристофер повернулся к нему.
— Лхатен! — позвал он, стараясь перекричать шум ветра. — Это я, Кристофер! С тобой все в порядке?
Ответа не было, и он нагнулся ниже, так что рот его оказался у самого уха мальчика. На этот раз Лхатен отозвался.
— Я замерз, сахиб. И болит нога. Кто-то связал их вместе — мои ноги. Пальцы тоже замерзли. И я не могу развязать ноги. И очень сильно болит левая нога.
Кристофер объяснил ему, что случилось, и мальчик успокоился. Притянув Кристофера к себе, он сказал:
— Нам надо найти убежище, сахиб. Если мы останемся здесь, мы умрем.
Мальчик был прав. В их ослабленном состоянии холод должен был убить их обоих, если и не в этот вечер, то в следующий или еще через день. Еще несколько часов, и Кристофер замерзнет настолько, что не сможет пошевелиться, и когда это произойдет, они будут обречены. К счастью, долгий вынужденный отдых прибавил ему сил. Это был самый длительный привал за последнее время, и он ускорил процесс акклиматизации. Его предыдущий опыт пребывания на больших высотах помог ему лучше справиться с резкими переменами высоты и климата нескольких последних дней, и после кризиса он начал приходить в норму. Сейчас главной опасностью была не высота, а ветер и та скорость, с которой он лишал человеческое тело тепла.
Кристофер нашел большой полотняный мешок, который Лхатен носил на шее и который был с ним, когда он нашел мальчика. Его собственный мешок меньших размеров где-то потерялся. В мешке Лхатена он нашел крошечную лопатку, которую они взяли с собой по его настоянию. Несмотря на размеры, она была прочной. Если удача будет на их стороне, лопатка должна была спасти им жизнь.
Ветер все усиливался, когда Кристофер вернулся обратно к рухнувшей лавине, низко согнувшись, чтобы ветер не опрокинул его. Было достаточно светло для того, чтобы найти дорогу. Оказавшись на месте, он начал резать плотно утрамбованный снег на блоки, каждый из которых был около семидесяти сантиметров в длину и сантиметров тридцать в ширину. Расчистив таким образом площадку размером около двух квадратных метров, он начал водружать блоки один на другой, сооружая стену. У него ушел примерно час на то, чтобы построить примитивное прямоугольное иглу, покрытое сверху более толстыми и длинными блоками.
Когда он вернулся к Лхатену, мальчик бессознательно поеживался и, судя по всему, потерял значительное количество тепла. Он снова начал стонать и бормотал что-то нечленораздельное. Когда Кристофер попробовал заговорить с ним, он явно не услышал его. Пульс его был вялым, дыхание — медленным и неглубоким. Было очевидно, что даже с помощью Кристофера он не сможет встать и дойти до убежища. А если даже и сможет встать, ветер просто перевернет их, как кегли.
Кристоферу пришлось тащить его. Им предстояло преодолеть всего несколько метров, но из-за ветра и той осторожности, с которой тащил его Кристофер, боясь снова потревожить перелом, ему казалось, что он прошел около километра. А если прибавить к этому те огромные усилия, которые он приложил к сооружению иглу, то можно понять, почему Кристофер почувствовал, что его легкие почти не выдерживают такой нагрузки. Он закрыл глаза и продолжал тянуть мальчика. Только не сейчас, молил он свое собственное тело, только не сейчас.
Внезапно ему отчетливо вспомнились слова молитвы. Они явились непрошенными, но в нужный момент, и ребенок в нем молился за взрослого человека, верующий — за неверующего. Не обращая внимания на завывание ветра, он начал читать молитву, как читал до этого свои мантры Лхатен, — только на другом языке, из другой веры. Он молился Пресвятой деве. Он молил о любви, о жизни, о силах, которые позволили бы ему протащить Лхатена еще полметра по разрываемой ветром долине.
— Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти. Святая Мария, матерь Божья... Ветер вырвал слова из его рта. Он немного передохнул и потащил мальчика дальше. Лхатен казался ему тяжелым. Путь до убежища был бесконечно долгим. Кристофер затащил мальчика в дальний угол иглу и усадил на одеяло, которое нашел в его сумке. Сделав это, он заблокировал вход, используя заранее приготовленные снежные блоки и подрезая их, чтобы наглухо закупорить убежище. Когда последний блок встал на место, шум ветра тут же стих, оставив Кристофера и мальчика посреди тишины, какая бывает в эпицентре бури.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61